постоянно второстепенное значение этого направления, которое попутно отрезывало 85% возможностей России для внешних сношений. На другом направлении — подводной блокады Великобритании — мы видим в начале войны полную возможность для немцев захвата северо-западного побережья Франции, возможность упущенную; затем, если с этой целью и предпринимаются операции — например, сражение на Изере в октябре 1914 г. — то они являются лишь эпизодическими, непланомерными действиями; в самом подходе к решению о подводной войне было столько колебаний и нерешительности, что в результате Германия встретила вполне приготовившуюся Англию. Отсутствие политической ясности привело к тому, что и нажим немцев на Индию, и голодная блокада Англии явились жестами, близкими к налетам германских цеппелинов на Лондон: ярость и энергия англичан раздражались до предела, боеспособность Англии не уменьшалась, а увеличивалась.

Напротив, у англичан мы видим порой жалкое техническое решение выпавших на них задач, но зато необычайно отчетливую политическую линию поведения: широкое экономическое наступление, связанное с захватом всех германских колоний и опорных пунктов на земном шаре и имевшее целью уничтожить конкурента, голодная блокада Германии, формирование Китченеровской армии, расчитанное на 3—4 года, борьбу за побережье северной Франции и Бельгии, представляющее опаснейшую для Англии стратегическую позицию, борьбу против Багдадского направления — в Месопотамии, Сирии, Дарданеллах и Салониках. Нужна очень большая наивность, чтобы полагать, будто Черчиль пожертвовал в Дарданеллах 300.000 английских, преимущественно колониальных, солдат с целью преподнести России Константинополь...

Марнская операция. Остановимся на Марнском маневре французов в сентябре 1914 г.; мы можем его характеризовать: 1) как отнесение решительного столкновения с немцами, в особенности на важнейшем левом фланге французов, внутрь страны; 2) как попытку охвата правого фланга немцев. Соображения внутренней политики, в основе верные, но ошибочно преувеличиваемые в своем значении, заставляли Жоффра изо всех сил стремиться к перенесению центра тяжести решения на пограничное сражение и противиться отходу на Марну; генерал Ланрезак, инициатор отхода, был даже отрешен от командования. Немецкая помощь, в виде ряда сильных фронтальных толчков, помогла Жоффру преодолеть это ошибочное толкование требований политики. Охват же левым флангом, со стороны Парижа, явился прямым продолжением требований внутренней политики. Уже 25 августа, за 10 дней до стратегического оформления Марнской операции, военный министр Мессими отдал приказание Жоффру: «если победа не увенчает усилия наших войск, и если армии будут вынуждены к отступлению, вам надлежит выделить армию в составе, по меньшей мере, трех полевых армейских корпусов, долженствующую быть направленной в укрепленный лагерь Парижа для обеспечения охранения последнего». Как следствие этого распоряжения, целиком обусловленного требованиями внутренней политики, армия Манури не ушла назад со всем остальным фронтом, а задержалась у Парижа и оказалась на фланге нем-

жение центральных держав сильно бы выиграло в случае завершения в их пользу борьбы на Балканах. Подобные соображения — недопобедить, чтобы оставить союзнику работу, встречаются, однако, в истории; такова была, например, позиция Франции во время борьбы Соединенных Штатов против Англии за свою независимость в 1775—1783 г.г.: Франция помогала Соединенным Штатам, но была заинтересована в том, чтобы они побеждали англичан не до конца, так как в случае окончательного торжества Штатов Англия прекращала борьбу с ними и все свои средства могла направить против Франции.

[ 94 ]

цев. Таким образом в Марнском маневре мы ясно усматриваем основные политические линии.

Стратегия сокрушения Нивеля. Внешняя политика столь же отчетливо, как внутренняя, определяет развитие стратегии. Наметившееся к началу 1917 года ослабление России и возможность выхода ее из войны обусловили переход Франции к попытке сокрушения, представленной операцией Нивеля и закончившейся поражением 16 апреля 1917 года, а вступление Америки в войну определило решение Фоша и Петена — перейти на 14 месяцев, до июля 1918 года, к обороне, и решение Людендорфа — попытаться покончить с западным фронтом в первую половину 1918 года [79]).

Помощь политики при окончании войны. Тесная связь внешней политики со стратегией обусловливается и тем, что стратегия одними военными средствами, в большинстве случаев бессильна довести борьбу до конца. Даже величайший представитель стратегии сокрушения, Наполеон I, не имел возможности свои наиболее успешные войны закончить исключительно приемами вооруженного насилия и вынужден был широко прибегать к политическим средствам, чтобы обеспечить себе выгодный мир. Популярность Наполеона во французском крестьянстве обусловливалась именно взглядом на него, как на миротворца. Только Наполеону удалось закончить революционные войны заключением мира — в первый раз в 1797 году, во второй раз в 1800 году. Такие приемы, как уступка в пользу побежденной Австрии в 1797 году Венецианской области, создание Рейнского союза, выгодные авансы Австрии перед Aустерлицем, раздел господства в Европе с разбитым наголову под Фридландом Александром I в 1807 г., представляют блестящие достижения политики Наполеона I, которые выводили из затруднительного положения его стратегию в момент, когда ведение войны грозило увлечь его за кульминационную точку успехов. Когда Наполеон утратил свои политические дарования, его военные предприятия стали завершаться катастрофами — испанской, русской, германской.

Бисмарк также имел всегда под рукой несколько политических средств для выручки стратегии, для того, чтобы сделать неприятеля более сговорчивым, склонным к миру — например, в 1866 г., устройство национальной революции в Венгрии [80]), в случае упорства Австрии и заключении последней союза с Францией; он не пускал этого средства без надобности в дело, так как опирался на юнкерскую (аграрии) партию и хотел сохранить династический характер войны. Бисмарк поддерживал связи с итальянскими революционерами, чтобы иметь возможность в 1870 г. осадить недружественные действия итальянского короля. А в 1870 г., когда после Седана Мольтке считал, что война уже почти закончена, Бисмарк очень серьезно беспокоился, так как боялся оказаться политически безоружным против французской революции.

Мировая война показывает также, что надо знать, с кем заключать мир, и в этом отношении стратегия должна слепо следовать за указаниями политики, подготовляя для нее почву. Бетман-Гольвег, германский канцлер, политически заблуждался, ища партнера для мирных переговоров. Он стремился сговориться с Англией за счет России, не понимая, что Англия является самым неумолимым врагом; а отсюда вытекало бездействие германских эскадр. Очень неохотно в 1916 г. Бетман-Гольвег

откликался на предложения попытаться заключить с Россией сепаратный мир. Когда же он пошел на эту попытку, то, доверившись эксперту по русскому вопросу болгарскому посланнику Ризову (а также консулу Марксу), Бетман-Гольвег решил опираться в стремлениях к заключению мира не на реакционные русские партии, действительно опасавшиеся продолжения войны и потому готовые к миру, а на левую часть либералов, всецело находившихся в орбите Антанты. Отсюда объясняются политические нелепости конца 1916 года и начала 1917 года: неумелость подхода к сепаратному миру, организованная посредством германской прессы травля русских политических зубров, которые готовы были протянуть немцам руку, провозглашение самостоятельности Польши и тому подобное неумное применение бисмарковских средств.

Политика и выбор операционного направления. В XVIII веке, в эпоху вербованных армий, имевших сильную склонность к дезертирству, при выборе операционного направления приходилось учитывать такие соображения, как большая или меньшая лесистость местности вдоль пути следования армии. На открытой местности армия сохранялась лучше, на лесистой — утечка дезертиров значительно росла.