Незадолго до этих событий Гарбо пережила скоротечный роман с Гейлордом Хаузером, проповедником здорового образа жизни, с которым она познакомилась при посредстве Мерседес. Хаузер считал, что лучшим средством избавиться от хворей является занятие каким-нибудь, на первый взгляд малопримечательным, делом. С головной болью, например, следует бороться при помощи долгой изнурительной прогулки. Хаузер не всегда находил в лице Гарбо понимающую душу. В первые свои вечера в Голливуде, когда ему ужасно хотелось сходить на какую-нибудь премьеру или вечеринку, он неизменно был вынужден маяться дома в полном одиночестве, в обществе знаменитой затворницы.

Временами ему с Гарбо приходилось совсем нелегко. В 1939 году он писал Мерседес:

«Миледи» опять впала в очередную полосу депрессии и не в состоянии делать что-либо, что, впрочем, может служить объяснением, почему она мне не позвонила. Надеюсь, что к тому времени, как ты получишь это послание, она уже даст о себе знать. Воспользуйся моим советом и не пиши на ее адрес, так как это ее излюбленный повод для жалоб… Постарайся ощутить себя счастливой и не воспринимай происходящее слишком серьезно».

Хаузер беспрестанно пытался развеять меланхолию Гарбо, ее чувство одиночества. Ему казалось, что она немного взбодрится, если купит себе какую-нибудь обновку, и поэтому, будучи в Нью-Йорке, он потащил ее в «Шерри-Нидерланд-отель», модный магазинчик женщины-дизайнера, русской по происхождению, по имени Валентина. Их сопровождала Элеонора Ламберт, нью-йоркская журналистка. Муж Валентины, Джордж Шлее, также оказался в магазине и был поражен тем, как клиентка его супруги для обыкновенной примерки осталась в чем мать родила. В конечном итоге троица подружилась, и Шлее не раз сопровождал обеих женщин на какую-нибудь вечеринку, причем обе были одеты в совершенно одинаковые синие матросские костюмы.

После того как Гарбо ушла из кино, Шлее уговорил ее провести зиму на восточном побережье. Шлее возглавлял Довольно любопытный, вполне в европейском духе, menage a trois[3] и, как утверждают, объяснил это Валентине следующим образом:

— Я люблю ее, но она никогда не захочет выйти замуж, а кроме того, у нас с тобой слишком много общего.

Чету Шлее сейчас вспоминают исключительно в связи с их знакомством с Гарбо, однако их собственная история по своей странности ни в чем не уступает истории актрисы. Оба они были родом из России и жили там до самой революции. Как пишет в своих мемуарах Залька Фиртель, Джордж Маттиас (Георгий Матвеевич) Шлее был «образован, интеллигентен и гостеприимен на старый русский манер… он пользовался любовью в обществе, в литературных и художественных кругах». Однако не все из его знакомых были настроены столь же благожелательно. Диана Вриланд вспоминает, что у него пахло изо рта; а Трумен Кэпот заявил следующее:

«Джордж Шлее — настоящий проходимец. Он был крайне неприятен внешне, чрезвычайно уродлив, в высшей степени безобразен. Я никак не мог уразуметь, как это ему удавалось, но он обладал над Валентиной и Гарбо безграничной властью.

А потом там была еще Мерседес де Акоста. Гарбо по отношению к Мерседес была тем же, кем Шлее — по отношению к ней самой. Мерседес была всей душой предана Гарбо, в то время как та обращалась с ней точно так же, как Шлее обращался с ней».

Шлее был адвокатом по профессии. Родился он в Санкт-Петербурге 1 июня 1896 года и происходил из зажиточной семьи, жившей в Крыму. Во время революции всю их собственность конфисковали большевики. Гонимый революцией все дальше на юг, он оказался в Севастополе, где сотрудничал с местным университетом и издавал газету. Затем служил в белой гвардии вплоть до самого ее разгрома. Поговаривали, будто к 21-му году он дослужился до генерала. Во время его бегства из России — по крайней мере, так утверждала молва — он встретил четырнадцатилетнюю Валентину Санину, круглую сироту. Она стояла на железнодорожной платформе, явно не зная, куда ей податься. С длинными огненно-рыжими волосами, она была красива неземной красотой. Шлее подошел к ней и предложил ей свое покровительство.

Спустя многие годы он признавался:

«Я встретил ее, когда она была малолетней сиротой без гроша в кармане и пыталась спастись бегством от большевиков в Севастополе. Я был при штабе и поэтому отослал ее к себе домой. Спустя несколько дней позвонил прислуге и поинтересовался, как она там. «Все время жалуется, — прозвучало в ответ. — Все ей не нравится. То одно, то другое. Ничем ей не угодишь». Даже когда у нее не было ничего, она все равно жаждала совершенства. Неудивительно, что из нее получился потрясающий дизайнер».

Валентина Николаевна Санина родилась в Киеве, скорее всего, в 1899 году. Это была глубоко религиозная и суеверная женщина. Она утверждала, что уже при своем рождении видела кровь и поэтому знала, что обречена на страдания — имея в виду Революцию. Валентина заявляла, что ведет свое происхождение от самой Екатерины Великой, и поэтому многие из ее родственников поплатились за это жизнью. До своей встречи с Шлее Валентина училась драматическому искусству в Харькове.

Вот что рассказывала она сама:

«Мой муж сказал, что хочет на мне жениться, на что я ответила ему: «Я не обещаю тебе любви. Я не знаю, что это такое — любить кого-то, но если тебе нужна моя дружба, что ж, я готова выйти за тебя замуж». И он ответил: «Если ты выйдешь за меня, то я до конца своих дней буду о тебе заботиться». Что он и делал на протяжении двадцати двух лет…»

Чета Шлее бежала из России в Грецию, где жизнь тоже было трудно назвать сладкой. Валентина частенько шутила:

«Чтобы выжить, мы питались нашими бриллиантами.

Они поженились и отправились дальше, в Рим, а затем в Париж. Шлее организовал популярное ревю «Russe», а Валентина снялась в одном из фильмов в роли ангела — эта роль как нельзя лучше шла ей благодаря длинным огненно-рыжим волосам. В 1923 году супруги вместе со своим театром отправились в Соединенные Штаты. Валентина влюбилась в Америку буквально с первой минуты.

«Нью-Йорк был прекрасен, а небо и река просто восхитительны».

Валентина принимала участие в одной из постановок вместе с Кэтрин Корнелл. Но впоследствии она оставила сцену и увлеклась миром моды.

Одной из первых людей, с которыми Валентина познакомилась по прибытии в Нью-Йорк, была Мерседес. Люся Давыдова пригласила вместе с собой Мерседес и Абрама Пуля в гости к актеру Тому Пауэрсу на Грейси-Сквер, чтобы они познакомились с четой Шлее.

Позднее Мерседес вспоминала:

«Она сшила для меня черное платье с белой русской вышивкой. Помню, я его просто обожала. Когда мы познакомились с ней, у нее были пышные рыжие волосы, такие длинные, что, когда она их распускала, они волочились по полу. Она обычно носила их, собрав в огромный узел на затылке, хотя я несколько раз видела, как она обматывает их вокруг шеи наподобие золотого воротника. В тот вечер, когда мы с ней познакомились, она была вся в черном и вид у нее был просто потрясающий. Она мне сразу понравилась и Джордж тоже, и, как мне кажется, мы почувствовали друг к другу симпатию. Мы вышли от Тома вместе с Люсей. Шел снег, и землю уже припорошило толстым слоем. И хотя было уже поздно и близилось утро, мы пешком пошли ко мне домой, чтобы выпить чаю.

Абрам написал два великолепных портрета Валентины — один в полный рост, где она позирует на шерстяном ковре с орнаментом, я еще принесла его из ванной, чтобы ей было на чем стоять. Ее волосы строго зачесаны назад и собраны в крупный узел. На ней белая блузка и черная юбка, а в руке она держит небольшой золотой крест и цепочку, которые я ей дала. Это сильный портрет, и от него веет чем-то русским. Второй портрет, до пояса, пожалуй, даже еще более интересен. Главный мотив этого портрета — алая перчатка».

В те дни в Нью-Йорке Валентина несомненно представляла собой примечательную фигуру… В то время, когда другие женщины носили шорты, она неизменно одевалась в платья до пят. В то время, как другие носили привычные вечерние платья, Валентина выделялась среди всех «потрясающими накидками… это бледное лицо, эта прическа из золотистых волос… она была вне времени, подобно древнегреческой танцовщице».