Так решались все проблемы античной географии: в тех местах, на которые не распространялись познания Птолемея, не бывал и не мог быть ни один европеец: весь познанный и непознанный мир был уже описан так ясно и последовательно, что все пробелы, имевшиеся у Аристотеля, были заполнены.

Уместно отметить, что за века до Птолемея, в эпоху, более близкую к самому Аристотелю, географы Эратосфен и Страбон, — более осторожно относившиеся к уже известному и решительнее умерявшие фантазию, создали куда более надежную карту[6].

Составители этой более древней и «опровергнутой» карты избежали всех серьезных искажений, допущенных Птолемеем. Африка была очерчена в действительно известных пределах, она оканчивалась около мыса Нон на западе и мыса Гуардафуи на востоке, при этом Коричный берег окаймляли Эфиопские горы, меж которых протекал Нил. Эта теория возродилась с упадком Птолемея, и именно она внушила португальским мореплавателям надежды на то, что кратчайший путь к Индии лежит вокруг Африки: на это указывал огромный восточный уклон гвинейского побережья. Далее на этой карте, принадлежащей доптолемеевской эпохе, в Южном океане нет предполагаемого Южного континента. Если не считать того, что весь Старый Свет сжался до размеров острова, лежащего посреди огромного океана, просвещенный мир располагал достоверным описанием Западной Азии, Центральной Европы и Северной Африки за двести лет до нашей эры.

Правда, Китай у Страбона непомерно мал, Цейлон (Тапробан) у него имеет размеры еще большие, чем у Птолемея, Ирландия (Иэрне) находится к северу от Британии и Каспийское море соединено с Северным морем длинным, узким проливом; однако общие очертания Индии, Персидского залива и Понта Эвксинского, Азовского и Средиземного морей представлены достаточно правильно. Эта более древняя карта не отличается той подробностью и полнотой, которая присуща карте Птолемея, но она также лишена и чудовищных ошибок Птолемея и обладает всеми теми преимуществами, которые даже самая несовершенная наука имеет перед самыми блистательными предположениями.

Разумеется, даже у Птолемея эти фантазии, ясные и простые, появляются лишь время от времени и не столь уж сильно изменяют облик центральных и куда более важных для его времени пространств Старого Света; однако нам еще предстоит увидеть, как в эпоху средневековья воображение арабов привело к тому, что в географической науке преобладал вымысел.

Не следует забывать, что задолго до средневековых описаний мира, сделанных христианами и мусульманами, существовали работы древних греков. Оказавшись перед выбором, эти последние, и еще более — арабы, за редкими исключениями, принимали Птолемееву систему, ибо она казалась им грандиознее, симметричнее и изящнее.

Рассмотрим, однако, развитие всей этой географической мифологии.

Исходя из представлений о мире как о диске или шаре, центре вселенной, вокруг которого вращаются шесть небесных кругов — меридиан, экватор, эклиптика, оба тропика и горизонт, арабские философы, занявшись земной поверхностью, разработали учение о Куполе, или Вершине мира, а обратив взор к небесам, создали псевдонауку Ануа, или науку о размещении созвездий, соединенных с 12 столпами Зодиака и 28 обителями луны.

Нас не занимает арабская астрология. В этой связи уместно назвать ее лишь как возможный источник знаний древних христиан о Южном Кресте и других созвездиях, игравших важную роль в истории географических открытий, тех, например, которые Данте описывает в первой песни «Чистилища». Но географические теории ислама, почерпнутые из иудейского Пятикнижия и теоретических рассуждений Птолемея, имели непосредственное и реакционное влияние на науку. Симметрическое разделение греками суши на семь зон, или климатов, а земной поверхности на три части, состоящие из воды, и одну часть, представляющую собой terram firmam (земную твердь), индийское четырехчастное деление мира на «римские земли» и Восток, аналогичное китайское деление мира на четыре части: Китай, Индию, Персию и Тартарию — все это, образовав причудливую смесь, вновь обнаружилось в арабской географии. Судя по всему, из Индии и санскритской «Ланка» арабы позаимствовали миф об Оджеине, Арине, или Ариме, а также идею о Вершине мира; у Птолемея, несомненно, было почерпнуто священное число — 360 градусов долготы, — которое соответствовало количеству дней в году и точно делилось на 180 градусов суши, или «обитаемой земли», и 180 градусов моря, или «неплодоносящей пустыни». Семи климатам было найдено соответствие в семи великих мировых империях, главными из которых считались Халифат (или Багдад), Китай, Рим, Туркестан и Индия.

Священный город Оджеин был центром большинства древних восточных систем: приняв у арабов форму Арима («Купол земли»), он превратился потом в некую неподвижную точку, вокруг которой «вращались» средневековые теории об устройстве мира. «Где-то в Индийском океане, между Коморином и Мадагаскаром», — такой компромисс был найден, когда эту гору не удалось обнаружить ни у одного из известных побережий. Все это было смешано с представлениями о птице Рух и Лунных горах в Африке, о Магнитном острове и Восточном царстве, сотворенном из одной огромной жемчужины. И даже у Роджера Бэкона эта вершина служит алгебраическим знаком математического центра мира[7].

Развитие науки, хотя и вынудившее арабских ученых признать ошибку Птолемея (расширение пределов известного ему мира), привело лишь к измышлению схоластического различия между подлинными и традиционными Востоком и Западом. Из-за невероятных исторических фантазий, к которым всегда были склонны люди Востока, путаница достигла предела. «Александрийские и Геркулесовы столпы», названия самых отдаленных точек на востоке и на западе пришли из мифов о завоеваниях подлинного Искандера и героя греческих и финикийских мифов. Арим в центре, Геркулесовы и Александрийские столпы, а также Южный и Северный полюсы, находящиеся на равном удалении от Арима, т. е. центр и четыре угла света, определенные столь точно, сколь могла позволить геометрия, — такой была карта мира, сначала у арабов, а впоследствии у их христианских последователей.

Чтобы составить представление о том, сколь сильны были чары, во власти которых находилась мысль как в мусульманском, так и в христианском мире, мы можем ознакомиться с высказываниями европейских мыслителей XII и XIII вв., живших вдали от мусульманских стран уже в то время, когда расцвет мусульманской мысли начал сменяться упадком, а христианская схоластическая философия приобрела самостоятельное значение. Жерар Кремонский и Аделяр Батский (переводчик трудов великого арабского географа Мохаммеда эль-Хорезми) в XII в., Роджер Бэкон и Альберт Великий в конце XIII в. столь же ясно излагают свои географические постулаты, сколь и теологические или этические принципы. Для нас важно то, что постулаты эти в точности отражают представления арабской науки, или псевдонауки предшествующей эпохи, и, таким образом, рассуждения этих ученых помогут понять мусульманское мышление в эпоху между VIII и XII вв. Начало этой эпохи представлено трудами ученых двора халифа Аль-мамуна (813–833), а конец — сочинениями Идриси, придворного писателя короля Роджера Сицилийского (около 1150 г.).

1. Аделяр, соединяя плоды своего парижского образования со взглядами Мохаммеда эль-Хорезми, рассказывает об «изучении арабами планет и времени, начиная от центра мира, называемого Арим; расстояние от центра мира до всех четырех концов земли одинаково, то есть 90 градусов, отвечающие четвертой части земной окружности». Определение местонахождения всех стран света и всех временных отметок — занятие утомительное и не имеющее конца. Поэтому меридиан берется как мера последнего, а Арим — первого, и, пользуясь этой исходной точкой, «нетрудно определить, где находятся другие страны». «Арим находится под экватором, в точке, где отсутствует широта», — заключает Аделяр и ясно дает понять о существовании в то время у арабов таблиц, к которым прибегали для того, чтобы вычислить положение всех главных местностей каждой страны относительно меридиана Арим.