Эдуард был в отчаянии; он готов был уплатить какую угодно цену за избавление Фердинанда и в надежде заручиться поддержкой обратился от имени своей династии и своих подданных к папе, к кардиналам и к коронованным особам Европы. Все согласно отвечали, что христианский город не может быть обменен даже на христианского принца; предложенные Эдуардом деньги и «вековечный мир» были с презрением отвергнуты маврами, которые держались своего требования; «Сеута или ничего», и их несчастный пленник, подвергнутый всем омерзительным ужасам мусульманского заточения, рабства и пыток, умер от страданий 5 июня 1443 г. на шестом году своего погребения заживо и на сорок первом от рождения.

Еще прежде скончался его старший брат, король Эдуард, не вынесший этого горя, а Генрих только благодаря великой цели, возвратившей его жизни смысл, не угас от такой же душевной болезни. Каждый португалец пылал жаждой мщения за стойкого принца; просили папу благословить новый повод, набирали рекрутов и строили корабли, как вдруг разразилась грозная, опустошившая все сословия и все области чума, какой не было со времен Черной смерти. Король, несчастный, обессиленный, безутешный, пал ее жертвой. Лишившись всех надежд, он потерял и вкус к жизни, и 9 сентября 1438 г. в возрасте сорока семи лет и после пяти лет царствования он умер в Томаре, но не прежде, чем Генрих пришел к его постели.

До самого конца не переставал Эдуард трудиться для своего народа, да и заразился он в изнурительных переездах из одного чумного города в другой. Среди всех христианских королей не было такого благородного и столь несчастного, такого Альфреда[45] с участью «Неразумного» Этельреда [46].

Его последняя воля уготовила новые хлопоты для дона Генриха, и дона Педро, и для кортесов. Своему наследнику, шестилетнему Альфонсо V, он завещал непременно вызволить Фердинанда, хотя бы ценою Сеуты; это не могло оказать серьезного влияния на практическую политику, но, назначив свою жену, Леонору Арагонскую, наряду с доном Педро и доном Генрихом, опекуном детей и регентом королевства, он сделал неудачный выбор.

Португальцы всегда относились к чужеземному правлению с сильным подозрением, а после Леоноры Теллес они вполне могли отвергнуть регента-женщину. С другой стороны, супруга короля Эдуарда, пользовавшаяся его безусловным доверием как жена и мать его детой, не могла удовлетвориться второстепенной ролью, предоставив главную Педро и Генриху. Опа принялась составлять свою партию, а аристократы и патриоты — свою. Дон Хуан первым из братьев покойного короля попытался возглавить естественную национальную оппозицию; Генрих некоторое время колебался между дружбой и долгом: всякий, кто знал королеву, не мог не любить ее, но у людей вызывало ненависть само упоминание о правлении чужестранки. Подобно Джону Ноксу, народ не мог судить справедливо о «чудовищном женском правлении»[47] и все громче и громче возвышал свой голос в пользу дона Педро и его прав, действительных или мнимых. Старший из дядей юного короля, первый сотрудник монарха со времени своего возвращения из странствий в 1428 г., он был надежным защитником королевства; Генрих жил в добровольном удалении от двора, хотя его поддержка оказывала колоссальное нравственное воздействие на любое правительства; Хуан начал движение недовольства, но никто не думал о нем как о вожде, когда шла речь о его братьях: при их жизни ему оставалось лишь помогать им.

Донна Леонора видела главную для себя опасность в доне Педро и пыталась договориться с ним. Созвав кортесы, она заставила его подписать королевские рескрипты; затем предложила обручить его дочь Изабеллу с ее сыном; Педро добился соответствующего письменного обязательства и стал ждать открытия Национального собрания 1439 г. Здесь, партия аристократов начала весьма решительно и громко возражать против брачного соглашения малолетнего Альфонсо, но дон Педро был слишком силен, чтобы его можно было заставить отступиться. Он домогался желанного регентства посредством незаметных и настойчивых интриг. На этот раз Генрих выступил в роли миротворца и уладил конфликт в интересах брата. Королеве надлежит печься о своих детях и готовить малолетнего короля к его обязанностям; Педро должен править государством в качестве «опекуна королевства и короля»; от графа же Барселонского, сделавшегося вскоре герцогом Брагансы, вожака раскольнической и капризной партии, откупились постом министра внутренних дел.

Поначалу королева противилась такому ее устранению; она укрылась в Алемкере и попросила помощи у своей арагонской родины. Там яростно восстала чернь, и только Генрих был в состоянии предотвратить истребительную войну, которая надолго бы отсрочила выход Португалии во внешний мир. Он отправился прямо в Алемкер (1439 г.), образумил королеву Леонору и привез ее в Лиссабон, где она представила короля его народу и парламенту. В продолжение следующего года Генрих оставался при дворе, окончательно устраивая мир и согласие, и к концу 1440 г. эти усилия, по-видимому, достигли своей цели. Угроза гражданской войны миновала; правление дона Педро началось удачно; теперь Генрих мог возвратиться в Сагрес к своей ученой деятельности.

Пришло время предпринять что-нибудь в этом направлении. Ведь за истекшие пять лет Гвинея и Индия не приблизились ни на шаг.

С 1441 г. серьезные исследования возобновились, и подлинные рассказы капитанов Генриха, сохраненные хроникой старого Азурары, приобретают живость и занимательность. С этого момента и до 1448 г., которым оканчивается хроника, повествование необычайно колоритно, так как записано по воспоминаниям очевидцев и участников экспедиций. И хотя современному читателю может докучать многословие эмоциональных и Ненаучных подробностей, эти рассказы нее же отличает изумительная свежесть и наглядность, и написаны они с той простодушной искренностью, которая почти неведома нынешней чопорной словесности.

«Представляется мне, — говорит наш автор (любимый способ Азурары упоминать самого себя), — что обнародование этой истории должно доставить радость, подобно всякому делу, коим мы можем удовлетворить желанию нашего принца; а желание это усиливалось по мере того, как он входил в рассмотрение предметов, ради которых он с давних пор трудился. Почему я и попытаюсь поведать нечто новое» о прогрессе «его кропотливых приготовлений».

«Случилось так, что в 1441 г., когда дела государственные позволили инфанту хоть ненадолго отвлечься, он сумел снарядить небольшое судно, которое доверил Антану Гонсалвесу, своему дворецкому, молодому капитану, приказав ему лишь наполнить трюм кожами и жиром. Ибо, снисходя к его незрелому возрасту и оттого неизбежному недостатку опыта, он решил возложить на него легчайшую для исполнения обязанность».

Но когда Антан Гонсалвес исполнил то, что ему было велено, он призвал Альфонсо Готерреса, тоже юношу из окружения инфанта, и всю команду своего корабля, состоявшую из двадцати одного человека, и сказал им: «Братья и друзья, я думаю, что стыдно нам возвращаться пред очи нашего господина, свершив так мало; если мы получили такие легкие повеления для того, чтобы сделать больше приказанного, то нам надлежит исполнить сие со всевозможным рвением. И как бы хорошо оно было, когда бы мы, посланные всего лишь за этим жалким товаром — морскими волками, когда бы мы, говорю я, первыми привезли туземного пленника пред очи нашего господина. Посему нам следует отправиться на поиски, ибо очевидно, что здесь обитают люди, что они ходят с верблюдами и другими животными, несущими их товары, и путь этих людей лежит главным образом к морю и обратно; и поелику они пока не знают о нас, то ходят свободно и без охранения, почему мы сможем захватить их врасплох; много тем доволен будет господин наш инфант, когда узнает, каковы и какого обличья люди обитают в земле сей. А какова будет наша награда, вы можете судить по тем великим расходам, какие понес наш принц, и трудам, какие он положил в минувшие годы ради этой цели».