Точно так же, когда речь шла о еще более сложных проблемах, таких, как версия о канале из Каспийского в Черное море, или из Каспийского моря до Полярного, круга, или от Черного до Балтийского, Париж и Рим, Болонья и Оксфорд полагались на арабские описания.
Нам необходимо было рассмотреть изъяны арабской географии, чтобы составить представление о том, почему в течение всего долгого периода господства сарацин над мировыми торговыми путями и над географической традицией наука и мореходство получили столь ничтожное развитие. Между эпохой Птолемея и Генриха Португальского, т. е. между II и XV вв., существенное расширение познаний человека о мире касалось следующих областей: 1) крайнего севера, где викинги, бывшие наполовину христианами, наполовину язычниками, достигли, может быть, тех мест, где располагается теперешний Нью-Йорк, а направившись в другую сторону, основали средневековое русское государство; 2) юго-восточного побережья Африки, от мыса Гуардафуи до Мадагаскара, которое было открыто благодаря торговой экспансии династии Эмосаидов (800—1300); 3) Дальнего Востока, Средней и Дальней Азии — благодаря открытиям Марко Поло и проповедников-монахов, шедших по стопам мусульманских путешественников. Первое из этих открытий оставалось тайной скандинавов, скоро забытой, или преждевременным событием, конец которому положили татары; второе открытие было тайной арабов, ревностно хранимой, ибо она касалась их торговых интересов; открытия третьей группы сами по себе мало что добавили к знаниям основной части цивилизованного мира.
Однако в течение всего периода их господства в торговле, продолжавшегося с VIII по XII в., арабы сохраняли острейший интерес к торговым путям, пролегавшим по суше, к завоеваниям и исследованиям новых земель. Они не были сильны в мореплавании. Потребовалось немало времени, чтобы они обратили к своей пользе открытие Гиппалом (II в. н. э.) муссонов в Индийском океане; но на суше мусульманские путешественники и исследователи, обыкновенно шедшие вслед за своими армиями, но иногда в нетерпении забегавшие вперед, сделали немало для того, чтобы раздвинуть горизонты мусульманского мира, хотя до XIII и XIV вв., отмеченных путешествиями Марко Поло и миссионеров-францисканцев, для Европы эти земли как бы не существовали.
Осуществляя свои завоевания, первые халифы одновременно исследовали новые владения. Так, после того как Тарик и Муса покорили Испанию, Валид в Дамаске потребовал от них описания этой страны и ее богатств. Поскольку паломничество в Мекку было обязательно для всех, каждый мусульманин хоть раз в жизни, да путешествовал. Немало арабов после установления господства Халифата от Окса до Пиренеев путешествовали по этим землям с радостным чувством хозяев, обозревающих свои обширные угодья, и являли свои наводящие ужас тюрбаны взору подданных каждой страны.
То, однако, была не география и даже не псевдогеография. Еще до Магомета арабы располагали определенными познаниями о звездах и применяли их в астрологии, но только при дворе Альмамуна их пытливые умы задались тем великим вопросом, ответ на который призвана дать география: где? В IX и X вв. несколько поколений путешественников и ученых при всех их невероятных измышлениях сохранили лучшее, что было в греческих картах, и двинули бы вперед науку гораздо дальше, будь они способны к самостоятельной работе. Как не могли они трансформировать философию Аристотеля, так, несмотря на все свои новые познания о Дальнем Востоке, они не были в силах изменить географию Птолемея и Страбона.
Ряд важных периодов, например период Альмамуна Багдадского (830 г. н. э.), Махмуда Газнехского (1000 г. н. э.), Абдуррахмана III Кордовского (950 г.), составляют исторические этапы развития арабской географии.
Мусульманская наука, вступившая в конце VIII в. в период реформ и реорганизации, в IX в. продолжала свое развитие под покровительством халифов Новой империи. Предметом изучения стали пути продвижения победоносных войск, планы и схемы, составленные управителями провинций, а также вновь обретенные сведения о достижениях греческой, индийской и персидской наук. Варварство первых ревнителей веры отступало перед словами Магомета: «Ищи знания даже в Китае». К концу VIII в. уже были переведены географические труды Птолемея и ныне утраченные сочинения Марина Тирского. Альмамун пригласил к своему двору всех крупнейших мусульманских «математиков» и философов, таких, как эль-Хорезми, Альфергани и купец Солиман.
Затем он воздвиг две обсерватории, одну в Багдаде, а другую в Дамаске, и составил таблицу, в которой указывались широта и долгота всех географических пунктов, известных ему и его ученым. Эль-Хорезми внес в переведенные на арабский язык труды Птолемея добавления, заимствованные из санскритских источников, и воспользовался индийской тригонометрией. Альфергани написал первый арабский трактат об астролябии и приспособил греческую теорию о семи климатах к новому учению. Солиман в период, когда связи между Китаем, Индией и Халифатом были наиболее тесными, предпринял путешествия во все страны Дальнего Востока, он не раз отправлялся в плавание по «Морю кромешной тьмы» вдоль восточноазиатского побережья и благодаря этому стал прототипом Синдбада Морехода.
Интерес к географии, пробужденный Альмамуном, не угас с его смертью: около 850 г. Алькенди выполнил новый перевод трудов Птолемея; еще в 840 г. халиф Ватек-Биллах отправил своих подданных исследовать Среднюю Азию, и Идриси передал нам плоды его усилий. Несколькими годами позже (около 890 г.) Ибн-Хордадбе, «сын волхва», описал главные торговые пути: индийский, пролегавший через Красное море — от Джедды до Сцинда, русский — по Волге через Северный Каспий, персидский — через Балх к Китаю. Некоторые полагают, что именно последним из путей двигались послы английского короля Альфреда в 883 г., пока они не повернули на юг в поисках Индии и христиан Сан-Томе.
Развитие науки в мусульманском мире достигло истинных высот в трудах Альбатени и Массуди в начале X в. Первый с большей точностью, чем кто-либо до него, исследовал проблемы астрономической географии [9]. Второй побывал во всех странах — от Дальней Индии до Испании. По-видимому, даже Китай и Мадагаскар легли на карту его позднейших путешествий, а его плавание по Индийскому океану наводит на мысль о настоящем Синдбаде X в.
Образ Синдбада, такого, каким он выведен в «Тысяче и одной ночи», восходит к индийским сказкам о Семи мудрецах, к путешествиям времен Хошро Нуширвана или Гаруна аль-Рашида, но сама история, по-видимому, является арабским оригиналом, подлинным, хотя и чуть более, чем обычно, таинственным и полным преувеличений повествованием о путешественниках IX и X вв. (от Солимана до Массуди), представленным в виде нескольких новелл[10].
С Массуди начинается также научное обсуждение географических проблем, имеющих большое значение для мусульманского мира. Является ли Каспий замкнутым морем? Соединяется ли он с Понтом Эвксинским? Соединены ли оба или одно из них с Ледовитым океаном? Является ли Африка островом? Если так, то существует ли неизвестный Южный континент? Какую форму имеет Юго-Восточная Азия? Следует ли полностью принимать на веру данные о долготе, предложенные Птолемеем? А если нет, то какие исправления нужно в них внести? Предпочтя труды Страбона и Альбатени помощи Птолемея, Массуди получил весьма точные и чрезвычайно правдоподобные результаты. К числу его главных нововведений относятся длинный, как река, пролив, ведущий от Азовского к Северному морю, и пролив между Южной Африкой и гипотетическим Южным континентом. На его карте Индийский океан, или море Хабасха, охватывает большую часть мировой водной поверхности и впервые в мусульманской географии появляется Аральское морс. И, наконец, описание каботажных плаваний, которые арабы предпринимали от Персидского залива к Сокотре и на Мадагаскар, убедительно доказывает, что в то время еще не знали компаса.