Камоэнс воспел походы Ковильяма, который первым увидел гвоздику и корицу, перец и имбирь и который изнемог от тоски в заточении при абиссинском дворе пресвитера, но экспедиции Диаса, в сущности, не находится места в Лузиадах, и само имя этого открывателя обыкновенно не вспоминают. Просто Васко да Гама слишком удачно обобрал его.
Хуан Диас был вторым капитаном, обогнувшим Бохадор; Динис Диас в 1445 г. открыл Сенегал и мыс Верде; теперь, спустя сорок лет, Бартоломео Диас добился крупнейшего успеха за всю историю открытий до Колумба, ибо обнаружение Америки норманнами было никому не известной и преходящей удачей, тогда как вояж 1486 г. прямо или косвенно воздействовал на науку, торговлю и весь облик мира, изменив их сразу и навсегда.
Плывя на «двух маленьких фриггитах», в пятьдесят тонн водоизмещения каждый, с верой в то, что корабли в упорном стремлении на юг вдоль побережья Гвинеи непременно достигнут оконечности материка, Диас за одно шестнадцатимесячное путешествие решил главную задачу, поставленную Генрихом перед нацией за семьдесят лет до того.
Миновав бухту Валфиш и самую последнюю колонну Диего Кана, он достиг некоего выступа и установил там свою первую новую колонну на месте, доныне известном как Стрелка Диаса. Продолжая двигаться вдоль берега в южном направлении и постоянно лавируя против ветра, он прошел Оранжевую реку, северную границу нынешней Капской колонии. Затем, уйдя далеко в море, Диас тринадцать дней шел с попутным ветром строго на юг в надежде обогнуть по широкой дуге южную оконечность материка, до которой теперь было, видимо, недалеко. Испытав почти арктические холода, изнуренный борьбой с гигантскими морями, он изменил курс на восток, а затем, не обнаружив земли в продолжение пяти дней, повернул на север. Первой увиденной землей оказалась излучина, на которой пасся скот, называемая теперь Говяжьей бухтой — название, данное Диасом, когда он увидел там коров и пастухов. Высадив на берег двух туземцев из числа привезенных в последние годы в Португалию из Гвинеи и Конго и послав их опять в роли разведчиков колоний для европейцев, экспедиция отправилась на восток, тщетно ожидая увидеть конец земли, пока не обнаружилось, что берег постепенно, но определенно уходит на север.
Последнюю свою колонну они установили в бухте Альгоа, на первой земле, на которую ступили христиане за мысом. У Великой рыбьей реки, в шестидесяти милях оттуда и спустя добрых пять сотен миль от места, которого так усердно домогался Диас, команда отказалась идти дальше, и адмирал повернул назад, будучи уверен, что прозевал мыс и что все его труды напрасны. Опустошенный горечью своего разочарования и непрестанными и бесполезными усилиями, он медленно возвращался вдоль берега, когда пелена вдруг спала с его глаз. Ибо показался тот «столь долгие века неведомый выступ», вокруг которого лежал путь в Индию и обнаружить который прежде всего стремились все экспедиции, с тех пор как в первые годы XV столетия заново началось распространение Европы.
В то время как Диаса носили бури возле Великого мыса, Ковяльям со своими друзьями оставил Лиссабон, чтобы проложить путь будущим морским походам своим «обозрением всех берегов Индийского океана», чтобы по возможности исследовать внутренние области Африки, чтобы найти пресвитера Иоанна и чтобы соединить (португальский опыт с любыми могущими обнаружиться христианскими силами в Великой, Средней или Дальней Индии.
Как сенегальские удальцы короля Хуана исследовали Нигер, караванные маршруты Сахары, город Тимбукту и якобы Западный Нил, так и абиссинские путешественники изучали все африканские и малабарские земли, к которым должен был выйти первый флот, обогнувший мыс Бурь. «Держитесь юга, — писал Ковильям домой из Каира после первого посещения Калькутты, с одной стороны, и Мозамбика — с другой, — и, если будете упорны, Африка кончится. И когда корабли выйдут в Восточный океан, пусть ищут Софалу и Лунный остров[56], и они найдут кормчих, кои проведут их в Малабар».
Еще одну главу исследований открыл катхайский флот короля Хуана. Он не смог добыть новых сведений о Северо-восточном проходе, но за северным берегом Азии был обнаружен мерзлотный остров, название которого — Новая Земля, или Нова Зембла, — до сих пор хранит память о первых португальских шагах по дороге, на которой в последовавшие затем годы погибло столько голландских и английских моряков.
Великий поход Васко да Гамы (1497–1499), империя, основанная Альбукерком (1506–1515) в Индийских морях, явились следующими этапами полного осуществления притязаний принца Генриха.
Когда в начале XVI в. благополучно начались прямые и непрерывные торговые сношения Португалии с Малабаром; когда европейские поселения и форты стали контролировать все восточное и западное побережье Африки, от устья Красного моря до начала Средиземного, а все пять ключевых пунктов индийских морей — Малакка, Гоа, Ормуз, Аден и Цейлон — оказались в руках христиан; когда мусульманская торговля между Восточной Африкой и Западной Индией перешла во владение лиссабонских королей, — тогда дон Генрих, увидев плоды своих тяжких душевных усилий, мог бы быть, вероятно, удовлетворен.
Предположительное открытие Австралии около 1530 г. или несколько ранее и походы Фердинанда Мендеса Пинто в Японию и дальше на восток, начало торговли с Китаем в 1517 г. и полное исследование Альваресом и другими католическими миссионерами Абиссинии, царства Пресвитера, в 1520 г., миллионы обращенных в Малабаре Франциском Ксавье и иезуитскими проповедниками и объединение старой местной христианской церкви Индии с римской (1599 г.) были новыми шагами по той же дороге. Все они, если вернуться по их следу назад, Приведут нас ко двору Сагреса; это справедливо и для испанских, французских, голландских и английских империй юга и востока. Генрих трудился для своей нации, но, когда нация эта стала угасать от потери лучшей своей крови, другие народы овладели плодами его трудов.
Но хотя сам он не дождался исполнения своих планов, тем не менее и принцип юго-восточного маршрута, и заслуги людей, прошедших по нему с полным успехом, были следствием его созидательной деятельности.
Да Гама, Диего Кан, семья Диас и множество великих моряков, пошедших по дороге, проложенной ими, либо «с младых лет воспитывались в доме инфанта», как сообщает нам хроника открытия[57] о каждом новом лице, появляющемся на сцене, либо видели в нем наставника, будучи обязаны своим искусством школе Сагреса, и пускались в настоящее плавание с его разрешения и при его поддержке. Даже направления, по которым осуществлялись национальные исследования и экспансия, настолько строго и неуклонно следовали его проектам, что, когда после его смерти Христофор Колумб предложил другой маршрут в Индию, двор Хуана II не принял этого всерьез. И это заставляет нас обратиться к другой, побочной стороне влияния Генриха.
«Будучи в Португалии, — говорит Фердинанд Колумб в своей «Жизни адмирала», — адмирал пришел к Хшсли, что если возможно столь далеко плыть в южном направлении, то можно плыть и на запад и обнаружить земли в той местности». Так второе великое течение в новых открытиях не менее явно, хотя и не так прямо, как первое, восходит к «щедрому» Генриху «Лузиад» Камоэнса: западный путь был подсказан успехом восточного.
Но успех этот вскружил головы его соотечественникам. Когда Колумб, сын генуэзского чесальщика шерсти, с 1470 г. проживавший в Лиссабоне, незадолго перед 1484 г. поверг на рассмотрение двора Хуана II предложение за несколько недель найти Сипангу Марко Поло[58], плывя на запад от Азор, к этому отнеслись как к фантазии. Хуан, ученик и последователь Генриха, был, подобно другим его ученикам, ограниченнее своего наставника.
Он был готов к любым тратам и трудностям, но не к новым маршрутам. Он мог идти лишь так, как его учили. Он имел основание для самоуверенности, а его ученый «совет 4-х» (включая Мартина Бехэма из Нюренберга), к которому направили Колумба, был чересчур упоен своими новыми улучшениями астролябии и подтвердившейся теперь уверенностью в том, что южный мыс будет вскоре пройден. Яростный догматизм неизвестного теоретика был непереносим для них.