Тут же продавался русский квас. Корытов выпил кружку, отдал за нее пальто, костюм, очки и совсем еще новые подштанники. Почувствовав опять приступ естественной нужды, ринулся к монументу Портянкина. Все-таки нельзя к старым партийным кадрам относиться нигилистически! Но на сей раз его схватили пенсионеры и отвели в тюрьму. Там ускоренными темпами шла перестройка. Заключенные отказались от дорогостоящей охраны и перешли на самоохрану. Опустевшие лагеря передали в концессию западным фирмам, которые наладили там производство наркотиков, проституток, абстракционистов, демократов, народных депутатов и прочих атрибутов перестройки. Корытова немедленно выбрали президентом. Сделав от радости еще под себя, Корытов уснул спокойным сном эмиссара революции.

Перед отъездом из Партграда Корытов встретился с Горбанем. — Тебе, Григорий Яковлевич, оказывается особое доверие. О том, что я тебе скажу, никому ни слова. Даже ни намека. Отвечаешь головой. Ясно? — Ясно, Иван Тимофеевич! На меня можешь полностью положиться. Не подведу. — Надо готовить замену Крутову. Нужен наш человек, железный, способный возглавить предстоящий поворот. Имеешь кого-то на примете? — Тупицын, второй секретарь горкома. — Знаю. Подойдет. Начнем его выдвигать постепенно. А Крутову надо помочь запутаться в личных делишках. Придет время — будем его судить за коррупцию, моральное разложение и авантюризм. А пока береги его, как зеницу ока. Не спугни преждевременно. — Это легче легкого. — Начинай подготовку к очистке области от всякой нечисти, накопившейся за эти годы. Во всех учреждениях и предприятиях следует создать секретные отряды из надежных людей. Взять с них подписку о неразглашении под страхом смертной казни. Если проболтаются, карать нещадно. Если журналисты и разоблачители сунут нос, не церемониться. Имей в виду, если что-то просочится на Запад, то… Понимаю! — Чистку будем проводить молниеносно, в одну ночь. Заранее подготовь список лиц, подлежащих изъятию. Распредели роли. Наметь формы и места изоляции. Будь готов в любую минуту начать операцию. Сигнал дадим в наиболее подходящий момент. — А Горбачев?! — Мы хотим заставить его самого начать поворот. Когда он скомпрометирует себя в глазах общественного мнения, уберем. А если не пойдет на это… — Все ясно, Иван Тимофеевич! Я свой долг коммуниста и патриота выполню, чего бы это мне ни стоило! Благодарю за доверие!

В то время, когда объединенная комиссия занималась в Партграде проблемами, можно сказать, стратегического масштаба, во всех предприятиях и учреждениях города, во всех партийных, профсоюзных и комсомольских организациях, на всех уровнях системы власти и управления занимались проблемами меньшего масштаба, вплоть до отдельных личностей, окон, дверей, столов, плакатов, портретов, одежды, слов, улыбок, рукопожатий. Если бы всю интеллектуальную и творческую энергию, затраченную сотнями тысяч людей на все это, потратить на улучшение работы предприятий и учреждений области, то рывок вперед мог бы быть действительно грандиозным. Но коммунистическое общество организовано так и функционирует по таким объективным законам, что оно гораздо лучше справляется с проблемами имитации дела, чем с проблемами самого дела. К тому же формальная суета по поводу дела тут считается более важным делом, чем то дело, по поводу которого поднимается суета. Суета по поводу дела привычна и легко выполнима. Она не требует длительных усилий, риска и потерь. Она прекрасно выглядит в отчетах. Она приносит удовлетворение и явную выгоду гораздо большему числу людей, чем само дело. Причем, она дает результат сразу, а не в отдаленном будущем. А главное, она прикрывает и компенсирует практическую невозможность осуществления дела в том виде, как оно было задумано в высших органах власти.

Так что все участники грандиозной суеты по поводу превращения Партграда в маяк перестройки делали свое дело с чистой совестью. В результате деятельности многих десятков тысяч людей были намечены сотни тысяч более или менее мелких мероприятий, которые в совокупности должны ввести в нужное заблуждение миллионы людей. Были составлены тонны документов. Они двинулись вверх, обрабатываясь должным образом, сокращаясь в объеме и обобщаясь на многочисленных ступенях социальной иерархии. Наконец они достигли штаба операции — Комиссии обкома партии. Здесь десятки чиновников из аппарата власти Партграда подготовили результирующий документ. Этот документ был передан главе Комиссии ЦК КПСС товарищу Корытову. Он зачитал его в течение четырех часов на объединенном заседании Объединенной Комиссии и руководящего актива области. Бурные аплодисменты собравшихся означали одобрение документа.

Московская комиссия блестяще выполнила возложенную на нее миссию. Ясным солнечным днем москвичи покидали гостеприимный Партград. На площади Ленина они увидели нечто такое, чего еще никогда не было в видавшей виды человеческой истории. Облокотясь на мусорную урну, стоял маленький, но необычно толстый человек с физиономией, о которой в народе говорят, что ее за день на велосипеде не объедешь. Человек был одет в парадную форму генерала КГБ. На тротуаре перед ним лежала генеральская фуражка. Человек жалостным голосом вопил на всю площадь: «Подайте кто сколько может бывшему сталинскому палачу, загубившему тысячи невинных жертв!!!». Прохожие горстями бросали монеты и даже бумажные денежные знаки в переполненную фуражку.

Миновали колхозный рынок, переименованный в кооперативный. Даже через закрытые окна автобуса с кондиционером почувствовали квасное зловоние, исходившее из него. На мусорной свалке за рынком, слегка прикрытой щитами с перестроечными лозунгами и плакатами, увидели группу забулдыг, распивавших «горбачуху» и распевавших песни.

Кто-то сказал, что если бы результатом перестройки было бы только изобретение «горбачухи», то одним этим она была бы оправдана.

Москвичи рассмеялись, услышав эти слова. В самом деле, еще построить как следует не успели, а уже перестраиваем.

Ну, это уж слишком. Горбачев сказал, что процесс перестройки необратим. Впрочем…

Вокруг певцов и пивцов стояли стукачи и записывали в блокнотики крамольные слова. Корытов вспомнил пародию на послание Пушкина декабристам в Сибирь, услышанную от Горбаня:

Вспомнил и радостно рассмеялся. Еще не все потеряно! Еще не потух наш здоровый русский дух! Рассмеялись и остальные, а чему, и сами не знали.

За огромный труд, проделанный по подготовке Партграда к открытию для иностранцев и превращению его в маяк перестройки, Сусликову вторично присвоили звание Героя Социалистического Труда. Таким образом, он получил право на бронзовый бюст в Партграде. Орденами Ленина были награждены Корытов и Крутов. Награды получили и другие члены комиссии и руководящие лица области.

Сусликов отпраздновал награду в кругу семьи и близких друзей. Попробовав «горбачухи», которую ему привез в подарок Корытов, Петр Степанович тут же заснул за столом. Ему приснился самый радостный в его жизни сон. Он увидел родной Партград, переименованный в Сусликовград. Город представлял собою гигантскую, розовую и пышущую здоровьем Жопу. На ней золотыми буквами блестел фундаментальный постулат суслизма, ставшего государственной идеологией вместо марксизма: «Жопа первична, голова вторична». Поверх его высился бронзовый бюст Сусликова на гранитном пьедестале. На лысом лбу Сусликова красовалось знаменитое на всю Вселенную русское слово из трех букв, признанное главным словом для всех языков. В центре Жопы зияла черная дыра, через которую на Запад исторгалось все то дерьмо, которое накопилось в Партграде за все годы советской истории. Дерьмо исторгалось с тем самым ускорением, на какое и рассчитывали инициаторы перестройки. А на Западе с наслаждением глотали это дерьмо и прославляли перестройку и ее вдохновителей, — горбачевых, сусликовых, крутовых, корытовых, маоцзедунек.