…На бой кровавый, святой и правый!..
С гауптвахтой и старой тюрьмой разделались быстро и, оставив за собой пустые камеры и горящие заборы и крыши, направились к новой тюрьме, арендованной военным ведомством у города.
Тюремное начальство было извещено о приближении бунтовщиков и попыталось принять меры: был поднят «в ружьё» караул, вызвана рота пехотного полка, размещённого по соседству с тюрьмой. Когда колонна втянулась в ворота и растеклась по двору, её здесь встретила серая солдатская цепь, на одном фланге которой стоял, держась за эфес шашки, пожилой капитан, на другом — маялся белый от страха прапорщик с глазами в пол-лица.
От толпы отделился унтер-офицер Первак. Степенно, с достоинством он подошёл к капитану и подчёркнуто вежливо сказал:
— Ваше высокоблагородие! Вы, как видно, здесь старший, поэтому обращаемся к вам с просьбой: прикажите освободить всех арестованных.
— Приказываю: немедленно очистить двор и разойтись! — заорал капитан, глядя мимо Первака.
— Мы разойдёмся, как только вы исполните нашу просьбу, — спокойно сказал сверхсрочник.
Капитан заиграл желваками и потянул шашку из ножен. В толпе защёлкали затворы. Офицер помедлил, это спасло ему жизнь. Он сунул шашку обратно и буркнул:
— Но я не могу без приказа коменданта…
— Комендант не возражает, он – видите? – даже музыку нам дал! — усмехнулся Первак.
— Может, он вам дал и письменное разрешение освободить заключённых?
— Нет, не дал. Забыл, наверное… Ну так как, сделаем по-хорошему, или?..
— Позвольте, — офицер уже просительно смотрел на унтер-офицера, — Я хотя бы переговорю со штабом крепости по телефону?
— Говорите, — махнул рукой Первак.
Капитан убежал в дежурку. Но терпение толпы уже иссякло: смяв караул, она хлынула вперед. Зазвенели разбитые стекла, заскрежетали выдираемые с корнем замки, запылали стены… Худые и заросшие арестанты вываливались из камер, щурясь от дневного света и растерянно улыбаясь. Многие кланялись освободителям, плакали.
Капитан, едва выйдя во двор и мигом оценив обстановку, крикнул:
— Прапорщик Варпаховский! Вы отвечаете за книгу арестованных!
Прапорщик кинулся в комнату караульного начальника, но дюжий матросский кулак уложил его на полдороге. Когда он очнулся, во дворе было пусто, а в воздухе, словно вороньё, кружились чёрные хлопья пепла – остатки книги арестованных.
Штаб крепости, окруженный ожерельем пулемётов и обращённый в самое крепость, был полон людей и страха. Здесь прятались переодетые офицеры и полицейские чиновники, иностранные коммерсанты и отцы города во главе с головой Пановым. Исправляющие должности губернатора и полицеймейстера диктовали телеграммы начальству и многочисленные бесполезные предписания, выполнять которые всё равно было некому. Комендант и начальник штаба, сменяя друг друга, висели на телефоне, вызывая казаков. Казбек матерился как сапожник.
Швырнув десятый раз трубку на рычаг, комендант обратился к начальнику штаба полковнику Май-Маевскому:
— Что меня особенно заботит, полковник, так это то, что с солдатнёй заодно шпаки, особенно мастеровые… Эти научат…
— Надо, видимо, объявить комендантский час…
— Ты прав. Капитан, пиши приказ! Так… Ввиду непрекращающихся до сих пор беспорядков, приказываю жителям города…
— Простите, Георгий Николаевич, но приказывать горожанам… Функции военного коменданта…
— Чепуха! Мне теперь переданы права генерал-губернатора Владивостока. Впрочем, чёрт с ними! Пиши так…
Из приказа № 758
коменданта Владивостокской крепости генерал-
лейтенанта Г. Н. Казбека
«Ввиду непрекращающихся до сих пор беспорядков, рекомендую жителям города после заката солнца по возможности оставаться в своих домах, а позже 10 час. вечера не выходить. Всякие толпы, производящие беспорядки, будут рассеиваемы войсками…»
— Георгий Николаевич, позволю себе напомнить свой совет: попытаться успокоить гарнизон – пока не прибыли казаки – с помощью местной интеллигенции…
— Ну что ж, давай попробуем, хотя, признаться, я не очень верю в успех этого дела… Кого пошлём?
— Председателя Общества народных чтений присяжного поверенного Зверева и военврача из запасных Кудринского. Я их пригласил, и они уже здесь.
— Гм… Ладно. Капитан, зови сюда этих болтунов, чёрт бы их драл… Рад, весьма рад, господа, познакомиться! Наслышан о вашей благородной просветительской деятельности и приветствую её. Зная о вашей популярности в массах, командование крепости решило просить вас помочь успокоить гарнизон, и прежде всего матросов. Подстрекаемые агитаторами и газетчиками – я не имею в виду господина Кудринского, который написал правильную статью, — нижние чины отказываются повиноваться начальникам, бунтуют, и даже я, старый солдат, не смог уговорить их от участия в беспорядках. Уверен, что это удастся вам, господа. Обещайте им что угодно, но чтобы гарнизон успокоился. Это и в ваших интересах, не так ли? Итак, вы согласны? Прекрасно! Желаю вам успеха, господа! Буду ждать от вас приятных вестей. До свиданья, до свиданья… Ф-фу! До чего противно разговаривать с гнилой интеллигенцией! Аж в горле пересохло… Капитан, посмотри, осталось там выпить?
— Разрешите, ваше превосходительство? Получена телеграмма Линевича. Главнокомандующий требует назначить комиссию для расследования причин и последствий беспорядков.
— Рановато комиссии, назначать, ещё бунт не подавлен. Ну и ладно, приказ есть приказ. Пусть генерал Алкалаев займётся этим делом…
— Матросы! Мы с господином Зверевым пришли к вам, в Сибирский флотский экипаж с тем, чтобы сообщить вам важные новости. Только что мы имели беседу с командованием крепости. Мы добились у коменданта твёрдого обещания выполнить все ваши требования. Поэтому призываем вас прекратить беспорядки и вернуться к нормальному несению службы…
— А как будет насчет запасных?
— Они будут уволены в кратчайший срок. Полагаю, через два-три дня…
— А скажите, господин хороший, что с нами будет, если мы вас послушаемся и бузу закончим?
— Я считаю, если вы немедленно прекратите беспорядки, никакие последствия вам не грозят.
— Не верьте, хлопцы ему! Всех нас в арестантские роты засунут, а кое-кого и подальше…
— Что же делать, если ты такой грамотный?
— Продолжать восстание! Революция идёт по всей стране, мы не одни!
— Господа! Не слушайте это безответственное выступление. Это авантюра! Насилие рождает насилие, и если вы не подчинитесь командованию, оно вызовет казачьи части…
— И верно братва, пора кончать бузу!
— Точно! А не то казаки нагайками пропишут ижицу на наших задницах!
— Нагайка ещё что – к стенке запросто могут поставить!
— А что, товарищи, добились ведь, чего хотели, и – стоп машина! А то и в самом деле казаков высвистают…
В это самое время со стороны Первой Речки в притихший ночной город, поигрывая плеточками, горланя похабную песню, въезжали казаки Нерчинского полка. В воздухе крепко пахло лошадиным потом, солдатской амуницией и потревоженной пылью.
Рапорт Петров закончил словами: «Политической подкладки у событий не было». Он перечел написанное и одобрительно хмыкнул: ему понравилась его работа, как описанная в рапорте, так и проделанная в действительности… Шефу не в чем будет упрекнуть его. Кстати, пора этого борова брать за жирные бока, пусть поторопится с присвоением звания. Сколько можно находиться в двусмысленном положении.
Он закурил душистую папироску и придвинул к себе папку с донесениям агентов внутреннего наблюдения. Бегло принялся их просматривать. Интересного было мало. Но вот одно, подписанное неким «Пятницей», привлекло его внимание. Петров положил папиросу в пепельницу и внимательно начал читать донесение.
Из донесения агента охранки «Пятницы».
«Информирую, что в квартире командира миноносца «Скорый» старшего лейтенанта Штерна (Офицерская слободка, соб. дом), в гостях у его жены артистки Марины Штерн довольно часто собирается общество, состоящее из революционно настроенных интеллигентов. Разговоры ведутся преимущественно о политике, и, в частности, о необходимости изменения существующего строя. Во время недавних беспорядков, точнее 30 октября с. г., у Марины Штерн гостили опасные революционеры, бывшие ссыльнопоселенцы Людмила Волкенштейн и Перлашкевич. Они явно оказывают влияние на события, происходящие в городе. Здесь же появилась весьма подозрительная личность – некто Сиротин, высланный из Петербурга. Держится очень осторожно, и сведениями о нём пока не располагаю. Его приметы…»