— Ты уверена? — спросил он, пристально глядя на нее, чтобы убедиться.

Она кивнула, на этот раз давая ему свое согласие. От звука расстегивающейся молнии на его брюках в ее простых хлопковых трусиках образовался чуть ли не бассейн. Он снял с себя брюки, представ перед Рен в одних черных трусах-боксерах. Его внушительная эрекция натягивала ткань нижнего белья, и Рен стало интересно, как, черт возьми, эта штука поместится в ней. Она сделала глубокий вдох — желание сминало ее, как многотонный пресс. Константин подошел к ней и, наклонив голову, внимательно посмотрел на нее. Раньше Рен никогда особо не волновало, привлекательна ли она, но в данный момент она начала сомневаться.

Склонившись к ее уху, он шепнул:

— Ты самое прекрасное создание из всех, кого я видел. — Константин отстранился, чтобы посмотреть на ее реакцию. Она буквально остолбенела, впервые в жизни не чувствуя себя потерянной. У Рен возникло ощущение, что она дома. А может, он прав? Может, это и есть второй шанс: почувствовать что-то еще, помимо прошлого?

Константин прикусил нижнюю губу, слегка улыбнувшись, а затем снял с ее плеч кофту. Ухватившись за край ее зеленой рубашки, он медленно потянул его кверху, оголяя живот Рен. Кончиками пальцев он щекотал кожу, и с ее губ слетел тихий стон. Рен чувствовала себя невесомой и пьяной от похоти…

Она грешница. Она плохая…

Нет, ей придется выбросить из головы ту часть своей жизни. Это все было не по-настоящему. Хорошие люди не осуждают. Она снова и снова мысленно повторяла свою любимую цитату из Библии, пока практически не поверила в нее.

«От Луки 6:37. Не судите, да не судимы будете. Не осуждайте, и не будете осуждены. Простите, и сами будете прощены».

Она повторяла это снова и снова, надеясь, что сможет жить с этим. Она настраивала себя на то, чтобы верить: прошлое, как и то, что ей говорили и чему она была свидетелем, — это всего лишь малая толика того, что может предложить мир. Не все в мире — зло. У нее был жестокий старт, но она не могла позволить своему прошлому командовать собой. Рен пыталась найти дюжину причин, чтобы убедить себя отказаться от этих чувств, но ее жизнь была испорчена гораздо сильнее, чем у тех, кому она пыталась помочь.

Молчаливые слезы заструились по ее лицу. Константин остановился и убрал руки от ее рубашки. Но едва он открыл рот, чтобы что-то сказать, как Рен своими изящными руками стянула ее с себя.

— Я не могу позволить им лишить меня этого, Константин, — не замечая слез, текущих по ее нежному лицу, прошептала Рен и завела руки за спину, чтобы расстегнуть лифчик.

Он отрицательно покачал головой, но она не послушалась. Она миллион раз возвращалась к тому дню, когда ее невинность саму же ее и сгубила, заставив почувствовать, что любовь — это то, что могут украсть.

Когда Рен сняла с себя белый кружевной лифчик, ее грудь оказалась обнажена. Константин хотел отвести взгляд, но не смог. Он чувствовал, что ничем не лучше остальных — тех, кто сделала ее такой. Рен расстегнула пуговицу на своих черных брюках и, стянув их вниз, до лодыжек, сбросила с себя. Это была битва с прошлым, и ей хотелось громко кричать от ненависти. Наконец-то на ее пути встретилось какое-то благородство, но пронзительные голоса прошлого вгрызались в ее изможденное сознание. Они всегда побеждали. Она дни напролет давала советы и оказывала помощь тем, кто в ней нуждался. Но суть в том, что женщина, подвергшаяся влиянию зла, такому же, как она, никогда не изменится. Призраки прошлого всегда будут преследовать ее. И ей уже никогда не стать прежним человеком.

— Нет, Рен, — решительно заявил Константин, раздув ноздри и стиснув зубы.

Никак не отреагировав на его слова, она сорвала с себя белые хлопковые трусики и развернулась, чтобы лечь на кровать и позволить ему взять ее — Рен знала, что он хочет этого. Константин громко ахнул при виде ее обнаженной спины, украшенной татуировкой от верхней части лопаток до самых ягодиц: справа и слева от позвоночника красовались два причудливых ангельских крыла. С замиранием сердца он наблюдал, как она опускается на кровать. Ее кожа была прекрасной, молочно-белой, и он был уверен, что в жизни не видел более потрясающего зрелища. Черное изображение на ее спине было словно знаком принесенной жертвы. Ее тело было холстом для вселяющей ужас истории, и он не мог отвести от него взгляда. И в этот самый момент он — Константин Амброзиа, человек настолько сильной воли, что никому никогда не удавалось поколебать ее, — стал марионеткой ангела во плоти. Он задохнулся от охватившего его смятения. Константин понятия не имел, что с ним будет потом, потому что сейчас знал лишь одно — она нужна ему.

Но это было неправильно.

Он идет на поводу у женщины с раненой душой.

Рен легла поверх белого пухового одеяла и раздвинула ноги. Какое-то мгновение Константин упивался ее видом — с головы до ног абсолютное совершенство. Ее волосы цвета воронова крыла рассыпались по подушке, а белая кожа была столь восхитительна, что просто слюнки текли. Она была похожа на черно-белую фотографию — невероятно эротичная и неподвижная. Ее маленькая дерзкая грудь поднималась и опускалась идеально синхронно с учащенным дыханием — явный признак того, что она в чем-то нуждалась, хотя Константин был уверен, что он не для нее. Он знал, если уступит ее мольбам, то уничтожит Рен. Она была слабой. Она пыталась найти те части себя, которые не суждено обнаружить. Он знал таких женщин… Большинство из них так никогда и не смогли пережить своего позора. Огонь всегда побеждает. Второй шанс — это не более чем ложь. Он хотел сам верить в то, что ей говорил. Его притягивали люди, которым он мог помочь, но наступающий завтрашний день не приносил с собой никакого будущего.

К черту это! Он снял с себя трусы, выпуская на свободу длинный и твердый член. Рен восхищенно приоткрыла свои припухшие губы, и Константин преисполнился внутренней гордости. Слезы больше не струились из ее глаз, но он знал — ее боль была так же сильна, как и раньше. Он крал у нее столько же, сколько и другие.

— Мы должны подождать, Рен, — сказал Константин полным раскаяния голосом. Он продолжал медленно приближаться к кровати, на которой лежала она — обнаженная и бесстыдная для него.

— Я не ангел, Константин. Я шлюха, как и моя мать.

Ее слова должны были оттолкнуть его, но они только заставили член еще сильнее пульсировать от желания.

Вожделение. Грех…

Он был во власти чего-то непонятного. Это была похоть и еще что-то — гораздо более темное и глубокое. Оно растекалось по его венам, соблазняя своими дурными намерениями. Но он не был плохим. Он был тем человеком, который ненавидел все плохое. Он боролся против этого.

Константин взобрался на кровать и расположился между бедер Рен. На это раз он не смотрел ей в глаза. Ему не хотелось знать, что в них скрывается, и лишний раз напоминать себе о ее боли. Он направил свой член в ее влагалище, резко толкнулся и удивился силе встречного сопротивления. Она закричала, царапая его обнаженную спину. Он не должен был этого делать, но был словно под гипнозом того, чего пока не понимал. Константин толкнулся глубже, прокладывая себе путь через тугие мышцы и причиняя Рен обжигающую боль. Она кричала своим ангельским голоском, а маленькими руками раздирала ногтями кожу на его спине, призывая к большему.

Константин вышел из нее, чувствуя себя Иудой, самым страшным из предателей. Константин встал на колени, опустив голову. Он уничтожил свои убеждения и все то, за что боролся.

— Пожалуйста, — всхлипнула Рен, сжимая его руки.

Он взглянул на нее. Она плакала. Он не был уверен, когда она опять начала плакать. Было лишь ощущение, что все, над чем он работал, разрушено.

Рен была во власти своего прошлого, и сейчас Константин был напоминанием того, от чего она так отчаянно пыталась избавиться. Ей нужна была свобода, много лет запретная для нее. Она плакала не из-за него. Она рыдала оттого, что так долго отказывала себе в счастье. Рен как будто застряла в Чистилище, загнанная между Ризом — человеком, укравшим и подарившим жизнь, и Константином — человеком, которого она хотела понять, но не знала, как это сделать. Рен словно оцепенела перед ним. Из-за отсутствия боли от жестких толчков его бедер, ее мозг сосредоточился на боли душевной. Она нуждалась в нем. Ей нужно было больше. Когда он вышел из нее, она снова стала пустой. Поэтому Рен умоляла его. Она умоляла Константина взять ее, впиваясь ногтями в его спину.