Наступление советских войск в Белоруссии продолжалось, ширилось.

…Марши… Короткие привалы… Снова марши. Дивизия, преследуя врага, проходила в день до шестидесяти-семидесяти километров.

13 июля 1944 года был получен приказ: дивизии давалось новое направление для наступления. К вечеру того же дня мы должны были достигнуть местечка Острына. Это местечко только утром было отбито у гитлеровцев кавалерийской дивизией.

Нарыжный направил меня с группой разведчиков в Острыну. Задача — выяснить обстановку в районе этого населенного пункта.

На попутной машине, обогнав находившиеся на марше полки дивизии, мы через несколько часов быстрой езды добрались до Острыны.

Кавалеристы уже покидали местечко, чтобы продолжить наступление в сторону Гродно. Нам они сообщили, что выбитые из Острыны гитлеровцы отошли в ближайший лес и, возможно, еще попытаются к вечеру прорваться через местечко и по шоссе к своей основной группировке.

Наши разведчики отрыли на наиболее угрожаемой юго-западной окраине несколько стрелковых ячеек, установили пулеметы.

В течение нескольких часов было спокойно, и мы уже думали, что нам удастся без особенных осложнений дождаться подхода дивизии. Но не тут-то было.

Едва стали сгущаться сумерки, как опушка леса потемнела от вражеских солдат. Вот вся эта масса пришла в движение и густыми цепями двинулась к Острыне.

…Лица разведчиков были сосредоточены, суровы. Они лежали с оружием в руках, готовые достойно встретить врага, не пропустить его.

И вдруг, что это такое? В предгрозовой тишине летнего вечера мне послышались далекие звуки знакомой песни. Песня все росла, ширилась, приближалась. Это не могли быть полки нашей дивизии. По самым грубым подсчетам, ее авангарду было до местечка еще двадцать с лишним километров.

«Пусть ярость благородная вскипает, как волна!» — все громче раздавалось над улицами Острыны.

Теперь уже и немцы услышали песню.

Мы неотрывно наблюдали за их поведением и увидели: серые, извивающиеся цепи врага остановились, замерли на месте. А потом одна за другой отхлынули в лес.

Что есть силы я помчался в центр местечка, откуда доносилась такая знакомая и близкая сердцу песня:

Когда я добежал до перекрестка, то увидел, что по широкой боковой улице на площадь монолитной колонной, по четыре человека в ряд, выходили люди в самой разнообразной одежде: в армейских гимнастерках довоенного образца, в пиджаках, перепоясанных ремнями. На груди у каждого автомат. Над колонной полыхало Красное знамя. И лилась всепобеждающая песня.

В Острыну вступили партизаны…

Колонна достигла центра площади, и прозвучала команда. Песня смолкла. Колонна остановилась. От нее отделился высокий, плечистый человек. Он крепко пожал мне руку и представился. Это был командир отряда белорусских партизан. Назвав себя, я сообщил об обстановке у местечка и попросил помочь в его обороне. Вскоре на окраинах Острыны расположились партизаны, вооруженные пулеметами и автоматами.

Теперь можно было дать разведчикам отдохнуть.

Но партизаны, которые за три года очень редко видели людей с Большой земли, не хотели отпускать солдат. Разведчики и партизаны обнимались, жали друг другу руки, дружески беседовали.

Наконец командир отряда вмешался:

— Солдатам надо отдохнуть.

И вот уже разведчики спят прямо на охапках сена, брошенных на пол в комнате, соседней с той, в которой разместился штаб отряда. В нее то и дело входили партизаны. Они докладывали о выполнении распоряжений, выслушивали новые приказания и снова торопливо уходили. §от вошел невысокий коренастый партизан. Он говорил не на чистом русском языке.

Решив свои дела, партизан собирался уходить и уже подошел к двери.

Я спросил его:

— Скажите, откуда вы родом?

— Я австриец, из Вены.

Между нами завязался разговор. Перешли на немецкий язык. И вот какую историю я узнал.

…Курт родом из пригорода Вены. Отец его — рабочий. Курт хорошо помнит 1934 год, революционные бои с австрийскими фашистами на рабочих окраинах Вены. Хотя ему еще и десяти лет не было, но патроны он и его товарищи рабочим подносили. А потом в 1938 году гитлеровцы оккупировали Австрию. Отца Курта, старого социал-демократа, посадили в тюрьму, затем отправили в концлагерь. В 1940 году его выпустили совсем больного, едва живого.

— Но изменить его убеждения они не смогли, — сказал Курт с уважением и гордостью. — Когда меня призвали в армию и должны были отправить на Восточный фронт, отец при нашем последнем разговоре сказал: «Курт, ты не должен воевать за наци». И все, больше ни слова он не добавил. Крепко пожал мне на прощание руку.

Курт рассказал, как их полк ехал к фронту, как по пути он видел сожженные гитлеровцами советские города и села, виселицы на улицах. Все больший гнев закипал в сердце молодого австрийца, а прощальные слова отца звали к действию.

Нужно было уходить. Но как уйти незамеченным, да еще так, чтобы семью потом не преследовали? Случай представился неожиданно. В Белоруссии на узловой станции эшелон стоял довольно долго. Курт прогуливался по пристанционному поселку и на дороге, ведущей к лесу, увидел табличку: «Внимание! Партизаны!»

Стемнело. Солдаты собирались к вокзалу. И вдруг в небе зарокотали моторы. Над путями повисли гирлянды «фонарей». Советские самолеты начали ожесточенную бомбежку. Загорелся эшелон, в котором ехали Курт и солдаты его полка. Потом бомба попала в здание вокзала. Взметнулись ввысь языки пламени, рвались боеприпасы, запылал и состав с авиационным бензином. В панике разбегались солдаты, кричали раненые.

«Вот самый удачный момент, — промелькнула мысль. — После такой ночи никто искать не будет: решат, что убит, сгорел или взрывом разорвало в клочья».

Курт кинулся в лес по той дороге, куда был направлен указатель со словами: «Внимание! Партизаны!»

Через два дня блужданий по лесу его задержали партизанские дозоры. И два года тому назад Курт рассказал им то, что сегодня — мне.

Прислушивавшийся к нашему разговору один из партизанских командиров, как видно, понимавший немецкий язык, подошел к Курту, положил ему руку на плечо и сказал:

— Смелый ты парень. Много раз в разведку ходил. Сколько раз в боях бывал. Завет отца выполнил. Храбро сражался против нацистов.

Курт взволнованно посмотрел на командира. А партизанский начальник, чуть смущенный, с напускной строгостью сказал:

— Ну ладно, давай иди по своим делам. А ты, младший лейтенант, ложился бы спать. Разведчики уже вовсю храпят. Когда дивизия ваша подойдет, тебя разбудят.

…Видно, австриец не одну минуту тряс меня за плечо, пока добудился:

— Камрад, aufstehen, вставать, — смешивал он русские слова с немецкими.

На ходу стряхивая с маскхалата сено, я выбежал в темноту площади. Во всю ее ширину шли части нашей дивизии.

Через несколько минут мы уже двигались через Острыну на запад.

К утру несколько сот фашистов, остатки окруженного в лесу гитлеровского полка, были вынуждены сложить оружие.

…С тех пор прошло более тридцати лет. Но время бессильно изгладить воспоминания о мужественных людях, принесших песню в Острыну, о встрече с Куртом.

Было это жарким полднем в начале июля 1944 года. Только что я отправил на сборный пункт большую группу военнопленных. Раздумывая над тем, как быстрее догнать штаб дивизии, шел по широкой улице небольшой белорусской деревушки.

У маленького домика на окраине увидел несколько солдат из корпусного разведбатальона. Они сидели на большом бревне. Рядом у обочины дороги стояла автомашина. Водителя в кабине не было. Солдаты сказали мне, что он пошел завтракать, скоро придет и отправится в рейс. Оказалось, что машина пойдет в нужном мне направлении. Решил обождать шофера. Присел рядом с солдатами. Завязался разговор. И тут разведчики рассказали мне такую историю.