— Тогда садись, — сказал «хозяин» лодки. Им оказался офицер одной из дивизий кавалерийского корпуса генерала Осликовского. Его полки также частично успели переправиться на западный берег. Обмундирование моего перевозчика было аккуратно свернуто, связано ремнем и уложено в лодку. Сам он был, как говорится, в чем мать родила.

Через несколько минут мы отчалили. Переправа продолжалась около двадцати минут без особых приключений, если не считать того, что летчик с «мессершмитта» безуспешно попытался отправить нас в гости к речному Нептуну.

До берега осталось метра три-четыре, и я, облегченно вздохнув, произнес:

— Ну, теперь порядок.

Едва я успел «изречь» эти слова, как за спиной громыхнул взрыв авиабомбы. Наша душегубка, оправдывая свое название, в ту же минуту перевернулась.

Но теперь она нам уже не нужна. Воды было здесь не больше, чем по пояс. Через несколько минут мы были на берегу. Вскоре я добрался до деревни, на северной окраине которой занимали оборону части нашей дивизии.

…Поздно вечером 16 июля 1944 года дивизия, выполняя приказ командира корпуса, оставив небольшой заслон, бесшумно снялась со своих позиций у реки. Обходя фланг гитлеровцев, наши части двинулись, ломая сопротивление врага, на запад к государственной границе.

Марш, стычки и перестрелки продолжались всю ночь и почти весь следующий день. Постепенно местность, по которой мы двигались, из равнинной стала всхолмленной, потом даже несколько гористой.

Уже темнело, когда дивизия миновала Сопоцкин. Около 19 часов 17 июля полки вступили в небольшую деревушку, расположенную на склонах двух высот, густо поросших лесом. При свете карманных фонариков комдив и штабные офицеры вглядываются в карты. Да, в районе пограничного столба № 40 мы вышли на государственную границу Советского Союза. Торжественная, долгожданная минута. Каждый из нас в ту минуту думал, наверное, об одном: сколько трудного пути пройдено, сколько потерь было на военных дорогах. Думали о том, что наконец-то враг отброшен за рубеж, откуда он начал свое преступное нападение на нашу Родину.

Заработала радиостанция. Донесение о выходе дивизии на госграницу понеслось в штаб корпуса, оттуда — в штаб армии, в штаб фронта, в Москву.

Усталость брала свое. Выставлено боевое охранение, бодрствуют часовые, несмотря на проливной дождь. Все -остальные спят.

На окраине села, на высотке у самого леса, был железобетонный дот, построенный советскими инженерными частями еще в 1940 году. Здесь вместе с Нарыжным мы и провели эту ночь.

Едва поднялось солнце, как мы, установив у одной из амбразур дота стереотрубу, начали осматривать местность. Впереди дота — сплошной массив леса. Позади же можно было хорошо рассмотреть Сопоцкин. С высоты мы видели его розные улицы.

Все с нетерпением ожидали восстановления переправы и подхода подкреплений из-за Немана. Поэтому, увидав, как на широкую улицу Сопоцкина один за другим вползают танки, я радостно воскликнул:

— Товарищ майор, переправа восстановлена, танки на подходе, посмотрите, они уже в Сопоцкине.

Нарыжный приник к окуляру стереотрубы и через несколько секунд, не отрываясь от нее, длинно и замысловато выругавшись, проговорил:

— Да ведь танки-то немецкие! На них кресты!

Танковая колонна, которую я принял за наши подходившие резервы, оказалась гитлеровской.

Откуда же взялись фашистские танки, да ещё в таком количестве? Ведь в течение месяца отступления немецкие войска растеряли в Белоруссии почти всю свою технику.

Пока это было для нас загадкой. А обстановка не оставляла времени на долгие размышления. Части дивизии уже вступили в бой.

Вот подошла штабная трофейная машина «амфибия». Из нее выскочил капитан Харьков и, прихрамывая (это было последствие давнего ранения), направился ко мне. Позади два разведчика вели пленного. Он был захвачен в первом подбитом у Сопоцкина фашистском танке.

— Займись им, — проговорил Харьков, передавая мне документы и автомат пленного, — я скоро подойду.

Вместе с разведчиками капитан поспешил к Нарыжному, находившемуся на НП вместе с комдивом. Я же повел пленного в дот, чтобы там допросить его. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: гитлеровец — танкист из эсэсовской части и принадлежит к свежему подразделению, только что введенному в бой. У отступающих из Белоруссии немцев обмундирование было покрыто грязью и пылью многодневных переходов и ночевок в лесах, кустарниках, хлебах, лица крайне утомленные. Этот же был одет во все новенькое, свежевыбрит. От него резко и неприятно пахло одеколоном.

Мы вошли в дот. Там никого не было. Посадив гитлеровца на скамью неподалеку от двери, я положил автомат на дощатый широкий стол у стены и начал допрос.

Пленный пытался держаться независимо. Из-под насупленных бровей злобно блестели глаза. Да, таких пленных мне еще не приходилось встречать. Этот эсэсовец, по-видимому, не один месяц отсиживался в тылу. Спесь с него еще не была сбита. Он был заносчив и нахален.

Ответ пленного на мой вопрос, откуда взялись у Немана немецкие танковые части, был таков:

— Я ничего не скажу. Немецкие танкисты вам еще покажут. Германия все равно победит.

На другие мои вопросы ответы были в том же роде. Было ясно, что сразу от такого типа нужных сведений не добьешься. Но время было дорого. Необходимо было выяснить, что за части врага появились перед нами. И, оставив на время пленного сидеть на скамье у двери дота, я отвернулся от него и углубился в разбор документов.

Вот солдатское удостоверение. Черным по белому написано — он из танковой дивизии СС «Мертвая голова».

Тоненькая книжка. Разговорник. Совсем новенький. Немецко-румынский. Издан в Бухаресте в 1944 году. А вот клочок газеты. Язык мне незнаком. Сличаю с разговорником. Так оно и есть. Это обрывок румынской газеты. На нем сохранилась дата — 11 июля. Значит, семь дней назад «Мертвая голова» была в Румынии. Это же многое объясняет! Торопливо листаю специальный справочник. По нему можно определить численность любого из соединений фашистской армии.

Пожалуй, с документов и нужно было начать. Картина становилась все яснее. Работа целиком захватила меня. Быстро заношу в тетрадь одну запись за другой.

Внезапно мне показалось, что по столу рядом со мной что-то скользнуло. Позади раздался грохот. Он глухо прокатился под сводами дота. Я резко обернулся. Глазам моим предстала следующая картина.

На полу валялся автомат. Прижавшись к стене, стоял эсэсовец. А перед ним, положив руку на кобуру пистолета, стоял высокого роста подполковник. Я знал только, что он из штаба армии и приехал в дивизию перед переправой через Неман для уточнения вопросов о сборе трофейной техники.

Гитлеровский танкист, потирая правую руку, безвольно опустился на скамью.

Но что же произошло?

Подполковник сказал мне, что ему постоянно приходится иметь дело с трофейной техникой противника. Но до сих пор еще ни разу не доводилось быть свидетелем допроса пленных. И, заметив, что я повел гитлеровца в дот, он последовал за нами. Не желая мне мешать, он остался стоять у входа, слушая наш разговор.

Когда же я углубился в документы, он было собрался уже уйти. Но поведение пленного показалось ему подозрительным. Эсэсовец, заметив, что я не уделяю ему ровным счетом никакого внимания и не слежу за ним, хищно оглянулся. На секунду замер, потом вдруг быстро и бесшумно приподнялся со своего места и, цепко схватив автомат за приклад, слегка приподнял его и потянул к себе.

Но он не знал, что пара глаз внимательно следит за ним. В ту же секунду, когда фашист схватил автомат, подполковник бросился наперерез гитлеровцу и сильным ударом кулака выбил у него оружие.

План эсэсовца, заключавшийся в том, чтобы, овладев автоматом, разделаться со мной и исчезнуть в густом лесу, примыкавшем к блиндажу, сорвался. Неудачная попытка бегства полностью вышибла пленного из его прежнего состояния. Куда и заносчивость девалась! В испуге он опасливо косился на вошедшего Харькова и был теперь готов отвечать на любые вопросы.