– Разумеется, именно это я и хочу выяснить. Рассмотрим вопрос с другой стороны. Дело не только в том, что анекдоты, как правило, стары. Они и должны быть старыми, иначе они не имеют успеха. Существенно важно, чтобы анекдот был откуда-то заимствован. Есть категория незаимствованного юмора – каламбуры. Мне приходилось слышать каламбуры, явно родившиеся экспромтом. Я и сам каламбурил. Но над каламбурами никто не смеется. Никто и не должен смеяться. Принято стонать. Чем удачнее каламбур, тем громче стонут. Незаимствованный юмор не вызывает смеха. Почему?

– Право, не знаю.

– Ладно. Давайте выясним. Я ввел в Мултивак всю информацию о юморе вообще, какую считал нужной, и теперь пичкаю его избранными анекдотами.

Траск против воли заинтересовался.

– Избранными по какому принципу? – спросил он.

– Не знаю, – ответил Меерхоф. – Мне казалось, что нужны именно они. В конце концов, я ведь гроссмейстер.

– Сдаюсь, сдаюсь.

– Первое задание Мултиваку такое: исходя из этих анекдотов и общей философии юмора, проследить происхождение всех анекдотов. Раз уж Уистлер оказался в курсе дела и счел нужным поставить вас в известность, пусть придет послезавтра в аналитическую лабораторию. Думаю, для него там найдется работа.

– Конечно. А мне можно присутствовать?

Меерхоф пожал плечами. По-видимому, присутствие Траска было ему в высшей степени безразлично.

Последний анекдот серии Меерхоф отбирал с особой тщательностью. В чем выразилась эта тщательность, он и сам не мог бы ответить, но перебрал в уме добрый десяток вариантов, снова и снова отыскивая в каждом неуловимые оттенки скрытого смысла. Наконец он сказал:

– К пещерному жителю Угу с плачем подбежала его подруга в измятой юбке из леопардовой шкуры. «Уг, – вскричала она горестно, – беги скорее! К маме в пещеру забрался саблезубый тигр. Да беги же скорее!» Уг фыркнул, поднял с земли обглоданную кость буйвола и ответил: «Зачем бежать? Какое мне дело до того, что станется с саблезубым тигром?»

Тут Меерхоф задал машине два вопроса и, закрыв глаза, откинулся на спинку стула. Он сделал свое дело.

– Никаких аномалий я не заметил, – сообщил Уистлеру Траск. – Он охотно рассказал, над чем работает, это исследование необычное, но законное.

– Уверяет, будто работает, – вставил Уистлер.

– Все равно, не могу я отстранить гроссмейстера единственно по подозрению. Он показался мне странным, но, в конце концов, такими и должны быть гроссмейстеры. Я не считаю его сумасшедшим.

– А поручить Мултиваку найти источник анекдотов – это, по-вашему, не сумасшествие? – буркнул старший аналитик.

– Кто знает? – раздраженно ответил Траск. – Наука продвинулась так далеко, что стоит задавать только нелепые вопросы. Все осмысленные давно продуманы и заданы, на них получены ответы.

– Все равно. Я встревожен.

– Может быть, но теперь уже нет выбора, Уистлер. Мы встретимся с Меерхофом, вы проанализируете ответ Мултивака, если он даст ответ. Что до меня, то ведь я занимаюсь только канцелярской волокитой. О господи, я даже не знаю, что делает старший аналитик, вот вы, например; догадываюсь, что аналитик анализирует, но это мне ничего не говорит.

– Все очень просто, – сказал Уистлер. – Гроссмейстер, например Меерхоф, задает вопросы, а Мултивак автоматически выражает их в числах и математических действиях. Большую часть Мултивака занимают устройства, преобразующие слова в символы. Затем Мултивак дает ответ, тоже в числах и действиях, но переводит его на язык слов только в простейших, изо дня в день повторяющихся случаях. Чтобы Мултивак умел совершать универсальные преобразования, его объем пришлось бы по меньшей мере учетверить.

– Понятно. Значит, ваша работа – выражать символы словами?

– Моя работа и работа других аналитиков. Если нужно, мы пользуемся маломощными вычислительными машинами, специально для нас сконструированными. – Уистлер мрачно улыбнулся. – Подобно дельфийской пифии в Древней Греции, Мултивак дает загадочные, неясные ответы. Вся разница в том, что у Мултивака есть переводчики.

Они пришли в лабораторию. Меерхоф уже ждал.

– Какими цепями вы пользовались, гроссмейстер? – деловито спросил Уистлер.

Меерхоф перечислил цепи, и Уистлер принялся за работу.

Траск пытался следить за происходящим, но оно не поддавалось истолкованию. Чиновник смотрел, как разматывается бесконечная лента, усеянная непонятными узорами точек. Гроссмейстер Меерхоф равнодушно стоял в стороне, а Уистлер рассматривал появляющиеся узоры. Аналитик надел наушники, вооружился микрофоном и время от времени негромко давал инструкции, которые помогали его коллегам где-то в дальнем помещении вылавливать электронные погрешности у других вычислительных машин.

Прошло больше часа.

Уистлер все суровее хмурил лоб. Он перевел взгляд на Меерхофа и Траска, начал было «Невероя…» и снова углубился в работу.

Наконец он хрипло произнес:

– Могу сообщить вам ответ неофициально. – Глаза у него были воспаленные. – Официальное сообщение отложим до завершения анализа. Согласны на неофициальное?

– Давайте, – сказал Меерхоф.

Траск кивнул.

Уистлер виновато покосился на гроссмейстера.

– Один дурак может задать столько вопросов, что…– сказал он и сипло прибавил: – Мултивак утверждает, будто происхождение анекдотов внеземное.

– Что вы несете? – возмутился Траск.

– Разве вы не слышите? Анекдоты, которые нас смешат, придуманы не людьми. Мултивак проанализировал всю полученную информацию, и она укладывается в рамки только одной гипотезы: какой-то внеземной интеллект сочинил все анекдоты и заложил их в умы избранных людей. Происходило это в заданное время, в заданных местах, и ни один человек не сознавал, что он первый рассказывает какой-то анекдот. Все последующие анекдоты представляют собой лишь незначительные вариации и переделки тех великих подлинников.

Лицо Меерхофа разрумянилось, глаза сверкнули торжеством, какое доступно лишь гроссмейстеру, когда он – в который раз! – задает удачный вопрос.

– Все авторы комедий, – заявил он, – приспосабливают старые остроты для новых целей. Это давно известно. Ответ сходится.

– Но почему? – удивился Траск. – Зачем было сочинять анекдоты?

– Мултивак утверждает, – ответил Уистлер, – что все сведения укладываются в рамки единственной гипотезы: анекдоты служат пособием для изучения людской психологии. Исследуя психологию крыс, мы заставляем крысу искать выход из лабиринта. Она не знает, зачем это делается, и никогда не узнает, даже если бы осознала происходящее, на что она не способна. Внеземной разум исследует людскую психологию, наблюдая индивидуальные реакции на тщательно отработанные анекдоты. Люди реагируют каждый по-своему… Надо полагать, по отношению к нам этот внеземной разум – то же самое, что мы по отношению к крысам. – Он поежился.

Траск, вытаращив глаза, пролепетал:

– Гроссмейстер говорит, что человек – единственное животное, обладающее чувством юмора. Значит, чувством юмора нас наделили извне.

– А юмор, порожденный самими людьми, не вызывает у нас смеха. Я имею в виду каламбуры, – возбужденно подхватил Меерхоф.

– Вероятно, внеземной разум во избежание путаницы гасит реакцию на спонтанные шутки.

– Да ну, о господи, будет вам, неужели хоть один из вас этому верит?

– во внезапном смятении воскликнул Траск. Старший аналитик посмотрел на него холодно.

– Так утверждает Мултивак. Пока больше ничего нельзя прибавить. Он выявил подлинных остряков вселенной, а если мы хотим узнать больше, дело надо расследовать. – И шепотом прибавил: – Если кто-нибудь дерзнет его расследовать.

– Я ведь предлагал два вопроса, – неожиданно сказал гроссмейстер Меерхоф. – Пока что Мултивак ответил только на первый. По-моему, он располагает достаточно полной информацией, чтобы ответить и на второй.

Уистлер пожал плечами. Он казался сломленным человеком.

– Если гроссмейстер считает, что информация полная, – сказал он, – то можно головой ручаться. Какой там второй вопрос?