Поиск
Глава девятнадцатая
ФРИЦ И ГУГО
В горах закат холодный пламенеет.
Все кончено. Последний сдан редут.
Они отходят через Пиренеи.
Так тяжело, так медленно идут,
Как будто камни родины магнитом
Притягивают гвозди их подошв.
Идут по скалам, наледью покрытым,
И снег над ними переходит в дождь.
Ты мачехой им станешь иль сестрою,
Земля, где воевала Жанна д'Арк?
Они цепочкою идут и строем,
На рубеже встречает их жандарм.
Урок свободы здесь они получат,
Привольно будут жить в своем кругу,
За проволокой ржавою колючей,
На диком и пустынном берегу.
Но кто это среди солдат и женщин
Так скорбно завершает этот марш,
Не по погоде — в выгоревшем френче,
Ступая в грязь лохмотьями гамаш?
Неровно и прерывисто дыханье,
И краснота у выцветших ресниц…
Да это метростроевский механик,
Солдат Испании, товарищ Фриц.
Живых товарищей он вспомнить хочет
И подытожить счет своих потерь…
С ним был Уфимцев — летчик и проходчик,
Родригес Карлос… Где же он теперь?
Или на дне Бискайского залива
Тот пароход, что вез его домой?
А может, он, веселый и счастливый,
Сейчас уже в Москве, в Москве самой?
…Сосною пахнут свежие заборы,
Цементной пылью дышит ветерок,
И метростроевцы полны задора,
Разучивают песню, как урок.
«Но ведь и я учился в этой школе,
Ушел оттуда в европейский мрак.
Хозяйку молодую звали Лелей…
Ну да, Эллен, Еленой, точно так.
А мужа — Колей… Молодые люди,
Они не знают настоящих бед.
В Москве сейчас, наверно, вечер чуден,
Пять красных звезд горят на целый свет…
Таят секрет рубиновые грани:
Под башнею кремлевской, как ни стань,
Заметь — откуда ты на них ни глянешь,
К тебе обращена любая грань».
«Камрад, не спать!» Чудесное виденье
Исчезло. Под ногами скользкий лед.
Ущелье прикрывает смутной тенью
Республиканской армии исход.
И вспомнил Фриц еще страну иную,
Что тоже родиной ему была,
Сегодня превращенную в пивную,
Где он не ищет места у стола.
Берлин — угрюмый, серый… Как там Гуго,
Ужель врагу отдался целиком?
В Москве он был ему пускай не другом,
Но сотоварищем и земляком.
Конечно, после русского простора
Попав в скупой коричневый мирок,
Людского униженья и позора
Он выдержать, он вынести не мог,
И, увлеченный этой общей болью,
Он выбрал трудный и опасный путь
Свободы, пролетарского подполья,
Чтоб немцам честь и родину вернуть;
Изгнанникам он путь откроет к дому,
И вместе мы о Веддинге споем.
Все было, к сожаленью, по-другому,
Ошибся Фриц в товарище своем.
Вернувшись из кайтановской бригады,
Наш скучный Гуго строил автострады.
Став у начальства на счету отличном,
Решил он, что сбылись его мечты:
Пора заняться и устройством личным —
Построить домик, посадить цветы…
Есть под Берлином двухэтажный Цоссен,
Предместье. Там в почете бук и граб,
По гравийным дорожкам ходит осень,
И листья как следы гусиных лап.
Жена, она немножко истеричка.
Нужны ей свежий воздух и покой.
Почти бесшумно ходит электричка,
До центра города подать рукой.
К семи он возвращался из Берлина,
Калитка отворялась перед ним.
Как славно вечерами у камина
Молчать, дыша покоем нажитым!
Не надо радио! Путем воздушным
Оно несет земли тревожный гул.
Стал тихий Гуго жадным, равнодушным,
В нем человек как будто бы уснул.
Газету он смотрел лишь в воскресенье.
И как-то раз, средь сонной тишины,
Прочел заманчивое объявленье:
В Финляндию бетонщики нужны.
Сначала Грета слушать не хотела:
«Ты не поедешь! Там такой мороз!..
Однако это денежное дело!»
И дальше разговор пошел всерьез.
Он тронулся с контрактом на полгода
И вскоре с перешейка написал,
Что тут совсем не страшная погода,
Хотя всегда туманны небеса.
Он строил замечательные доты
Со лбами двухметровой толщины.
Был как гранит бетон его работы,
Стальные прутья насмерть сплетены.
Шли крепости рядами, образуя
Непроходимый каменный порог,
И узкие прямые амбразуры —
Глаза войны — смотрели на восток.
Зачем они? Ему какое дело!
Так нужно финнам. Не его печаль.
Достаточно ли масса затвердела —
За это он как мастер отвечал.
И лишь однажды, в щелку капонира
Увидев смутный северный рассвет,
Он вспомнил молодого бригадира
И всех, с кем подружился он в Москве.
Земля их там, за лесом, недалеко.
А вдруг они увидели его?
Как ученик, не знающий урока,
Не в силах он ответить ничего.
Воспоминанье вспыхнуло и сразу
Погасло, не задев его души.
А перед амбразурой узкоглазой
Сухой, как жесть, чертополох шуршит.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: