Поиск
Глава двадцать первая
ВОЗВРАЩЕНИЕ АКИШИНА
Кто ездил хоть раз в транссибирском экспрессе,
Огромность страны ощущает особо,
И мир для него уже вовсе не тесен —
Он как бы коснулся вселенной для пробы.
Тайга Забайкалья, сибирские степи
И Волга — широкая, словно сказанье.
Но самый священный почувствуешь трепет,
Когда ты восторженными глазами
Увидишь мелькание дачных поселков,
Сосновые просеки Зеленоградской.
Уже опускается верхняя полка.
А вот и Лосинка. Москва моя, здравствуй!
Леса Подмосковья летели навстречу
То белым, то черным, как перья сороки.
Приклеился носом к окну человечек,
Построивший крепость на Дальнем Востоке.
В тюленьей тужурке, в пимах и калошах,
В цигейковой шапке (до пояса уши), —
То был мой товарищ, напарник Алеша,
Стоял он и сердце дорожное слушал
И мысленно транспорт ругал и погоду:
Поспеть не пришлось ему к Новому году.
Взвалив на плечо чемодан свой фанерный,
Он вышел на «Киевской». «Странное дело,
Я линией новой ошибся, наверно,
Попал не туда», — он подумал несмело.
Мой друг не ошибся районом. Однако
Не мог он найти на Можайке барака:
Дома, возведенные до небосвода,
Шеренгой — то красный, то желтый, то серый.
И только с химического завода
Опять дуновение с привкусом серы.
Но это ведь, может быть, горечь иная…
Не знаю, не знаю.
Повез его к центру троллейбус усатый.
В знакомом дворе незнакомые дети
Сказали, что шахта была здесь когда-то,
Давненько снялись метростроевцы эти.
В своем невеселом московском маршруте
Не мог он найти ни следа, ни ответа
И вспомнил о Горьковском литинституте, —
Уж там-то, наверно, разыщут поэта.
В двухсветном, подпертом колоннами зале
Студенты — совсем молодые ребята —
Алеше о друге его рассказали:
Да, верно, он здесь обучался когда-то,
А нынче на финском, в газете армейской,
С Диковским, Сурковым и Левиным вместе.
Не став переспрашивать этих фамилий,
Акишин ушел. Мы его не спросили,
Зачем он не едет к Кайтановым сразу, —
Ведь там учредили мы главную базу.
Но вот он шагает по лестнице робко,
Обратно бы бросился напропалую!
Но поздно — нажата звонковая кнопка,
И Леля приезжего в щеку целует.
Он снял свою куртку и жаркую шапку.
И тут появился лопочущий Славик:
«Ты с фронта? Ты видел там нашего папку?
Зачем ты его на морозе оставил?»
Акишин с пылающими ушами
Стоял, отвечая неловко и хмуро:
«Я, мальчик, не с фронта. Я к папе и маме
Всего на минутку заехал с Амура».
Но Леля Алешу за стол усадила.
«Поешь, и — купаться!» — «Не надо, спасибо…»
«Все в комнате точно такое, как было,
Чего я дышу, словно донная рыба?»
«Ты знаешь, стал Слава Уфимцев героем!»
«Он тоже на фронте?» — «Да, все улетели!
А мы ничего. Третью очередь строим,
До автозавода проводим туннели.
Вот плохо одно лишь, что Коля не пишет.
Письмо для него — это сущая мука.
Ужасный характер у наших мальчишек:
Не знают они, как тревожна разлука».
Акишин следил за Тепловой украдкой
С мучительной болью, и горькой и сладкой.
За годы мечта его стала другою,
Однако осталось в ней все дорогое.
Он чувствовал: сердце вот-вот оборвется…
И, голос свой собственный не узнавая,
Сказал, что поедет на фронт добровольцем,
Поскольку пора подошла боевая.
«Я утром к начальнику военкомата
Пойду, как ходили все наши ребята».
Заметив у Лели в глазах недоверье, —
Подумала, видно, возьмут ли такого, —
Решил он: «Добьюсь непременно теперь я,
Чего бы ни стоило. Честное слово!»
Он врал, что поедет к какому-то дяде,
Но Леля опять затвердила о ванне,
О том, что мы все как родные в бригаде,
О том, что постелет ему на диване.
Он сдался, притих, разморенный портвейном,
Уставший от поисков после дороги.
Слабей становился он с каждым мгновеньем,
Гудело в висках, и не слушались ноги.
Акишин проснулся лишь в полдень, поскольку
Он жил еще дальневосточным режимом.
Квартира пуста. Он подумал: не Колька,
А он, Алексей, мог бы стать здесь любимым.
Тут Славик вернулся — он был у соседей, —
И стыд примешался к Алешиным мыслям.
«Давай поохотимся на медведя!»
Минута — и в комнате дым коромыслом.
Он стулья использовал как пулеметы,
Стрелявшие карандашами цветными.
Усталая Леля, вернувшись с работы,
Часа полтора убирала за ними.
А дядя веселый — какая досада! —
Ушел и унес чемодан свой фанерный.
А мама сказала: «Не хочет — не надо.
Чем здесь ему плохо? Уж очень он нервный».
Назавтра ей вниз по стволу передали:
«Теплову зовут к телефону в контору».
«Акишин звонит ей?» — «Да, вы угадали».
«Скажите, нет времени для разговору».
Но кличут диспетчеры снова и снова:
«Вас ждут, поднимитесь, товарищ Теплова».
И голос Алеши со стрункой печали
Доносится, словно с далекой планеты:
«Ты, Леля? Представь, что на флот меня взяли!
Я, видно, окреп! Да откликнись же! Где ты?
Направленный в школу военно-морскую,
Я всю медицину прошел на „отлично“.
Позволь, если очень я там затоскую,
Тебе написать. Но секретно и лично».
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: