В Португалии торговлей занимались все — от короля, присвоившего себе монополию на перец, до начинающего матроса, который, дабы поправить дела (жалование-то было смехотворно низким), набивал свой «вольный сундучок», пользуясь правом беспошлинной покупки. Повсюду на карраках громоздились клети, ящики и баулы, они закрывали доступ к орудиям, поэтому трудно было давать отпор пиратам. Перец из промокших и рваных мешков забивал помпы. Корабли отправлялись в обратный путь, имея крен, и с изрядной течью. Один из них как-то раз опрокинулся, не успев даже выйти из порта.
Жизнь на борту была как две капли воды похожа на жизнь в Лиссабоне и Гоа. Знать отгораживалась на корме от смердящей толпы простолюдинов, теснящихся между палубами. Привилегии сохранялись, даже если судно терпело крушение. Некоторые фидальго требовали, чтобы в сухопутных переходах по пустынному побережью невольники несли их в паланкинах. В самом низу общественной лестницы находились дегредадос — уголовники, приговоренные к ссылке. Их использовали как пушечное мясо, посылая с опасными для жизни поручениями, такими, как, к примеру, разведка побережья.
Первым человеком из команды да Гамы, ступившим на индийскую землю, был дегредадо Жоао Нуньес, «новый» христианин, еврей, незадолго до того обращенный в истинную веру и немного владевший арабским языком. Каликутские лодочники отвели его к двум тунисским мусульманам, владевшим кастильским и генуэзским наречиями.
— Чего тебе тут надобно, дьявол тебя подери? — спросили арабы.
— Мы пришли сюда в поисках христиан и пряностей, — отвечал им Нуньес.
Пляжи нынешнего Каликута завалены похожими на гондолы лодками, потому что тут нет порта. Рыбаки вытаскивают свои сети на берег, сортируют и раскладывают по корзинам улов. Пряностями и не пахнет, зато изрядно разит рыбой, сохнущей на горячем песке. Если спросить местных жителей, кто был Васко да Гама, они, скорее всего, ответят: «Наверное, американец», «А Бог его знает. Приплыл и уплыл», «Делец», «Древний индийский царь, правивший в Тривандраме», «Он правил очень давно, но сам не был стариком». Неосведомленность эта под стать неведению самого да Гамы, который оскорбил могущественнейшего из малабарских правителей, преподнеся ему в дар от своего короля шесть корыт для стирки белья, чем нарушил индийские табу. Когда два года спустя в Индию прибыл Кабрал, это привело к трениям с мусульманскими купцами и кончилось бомбардировкой города. В итоге первой столицей Португальской Индии стал не Каликут, а Кочни — соперничавший с ним город-государство.
«Терпкий пряный дух наполнял воздух над рынком Кочни, — вспоминает Мерл Сивери. — Я бродил по нему под глухой стук мешков с перцем, падавших на пол складов, рев кранов, поднимавших пятнадцатитонные контейнеры над причалами, под болтовню сидящих на корточках женщин, перебиравших мускатные орехи и имбирь, под крики биржевых торговцев, ведших переговоры сразу по нескольким телефонам».
Найдя вожделенные пряности, португальцы сразу поняли, что мусульманские купцы крепко взяли торговлю ими в свои руки, и это выгодно индийским правителям. Поэтому драка за пряности очень скоро превратилась в священную войну, кровопролитную и беспощадную. Да Гама лично предал огню большой каликутский корабль, набитый паломниками, возвращавшимися из Мекки.
По мнению индийского историка Чаудхури, португальские галеоны позволили наиболее полно выявить преимущества европейской артиллерии и стрелкового оружия. Имевший одну дополнительную палубу и пушечные порты, галеон представлял собой плавучую крепость и плавучий склад одновременно. Взаимодействуя с береговой цитаделью и факторией или купеческим поселением, галеон мог контролировать воды и побережья за тысячи миль от дома.
Превратившись в захватчиков, первооткрыватели довольно скоро поняли, что лучше не отнимать торговлю у мусульман, а просто обложить ее налогом. Объявив ничейные моря португальской собственностью, они приказали всем судам в Индийском океане заходить в Гоа, Ормуз или Малакку, чтобы получить разрешение на торговлю и уплатить пошлину. Корабли, не имевшие такого разрешения, либо изымались, либо пускались ко дну.
Интересы португальцев тоже претерпели изменения. Если прежде они везли пряности и знаменитые бриллианты Голконды вокруг мыса Доброй Надежды в Лиссабон, то теперь их больше занимала торговля в пределах Азиатского континента. Они продавали враждующим между собой индийским правителям арабских скакунов, торговали хлопком в Бенгальском заливе, тиморским сандаловым деревом — в Китае; обменивали китайские шелка на японское серебро. Воистину Индия пленяет людей и переиначивает их натуру!
Но и португальцы разительно изменили лицо Индии. Они завезли сюда кукурузу, табак, ананасы, папайю, сладкий картофель, другие южноамериканские растения. Они познакомили индийцев с печатным станком, открыли приюты для сирот, значительно облегчили жизнь женщин. С соседнего Цейлона ввезли корицу, жемчуг, слоновую кость, красители и самоцветы. За полтора века господства на Цейлоне они положили начало множеству португальских родов, внедрили в речь местного населения массу слов из своего языка и основали крупнейший на острове город, Коломбо, столицу Шри-Ланки. Возле Ратнапуры и поныне разрабатываются сапфировые копи, открытые португальцами. Один из красивейших здешних камней был оценен в 23 950 долларов.
В конце концов португальская культура прочно срослась с азиатской, став ее неотъемлемой частью. Секрет выживания португальцев в Азии и Африке — в их приспособляемости и терпимости. Они были реалистами и прагматиками, они называли португальскими словами грузы, принадлежавшие мусульманам, и это помогало получить разрешение на перевозку; они либо делили с «неверными» прибыль, либо заключали смешанные браки. Альбукерке всячески призывал своих солдат-холостяков жениться и становиться поселенцами, что способствовало бы укреплению империи. Индийцы из высших каст считали такие союзы позорными, но для мусульманских женщин и представительниц низших каст замужество за португальцем означало шаг вверх по общественной лестнице. Отпрыски таких брачных союзов до сих пор рассеяны по всему Востоку; сами португальцы имеют их «ассимиладуш»; они носят португальские имена, речь их изобилует португальскими словами, а в сердцах живет португальское Католичество.
По мере развития торговли и увеличения притока прибылей в Гоа стали расти роскошные дворцы и особняки. Простые солдаты, регулярно рисковавшие жизнью за весьма нерегулярное жалование, ничего не имели, а поскольку португальцы были отличными воинами и знатоками всякого рода оружия, их услуги ценились чрезвычайно высоко. Итогом такого положения дел стало неистребимое повальное дезертирство. Португальские наемники служили индийским правителям, королю Сиама, кому угодно. Это приносило им деньги, довольствие — в общем, позволяло выжить. Они сами были вынуждены заботиться о том, чтобы обеспечить свою старость.
На пологих берегах Бенгальского залива люди сколачивали состояния и спасали свои души. Португальцы потянулись сюда, воспользовавшись тем, что король и вице-король были заняты другими делами. В результате наряду с официальной Португальской Индией возникла теневая империя, куда более влиятельная, чем принято считать.
Искусство португальских воинов было столь высоко, что от наемников зачастую зависел исход сражений. Дослужившись до ранга военных советников при индийских царьках, некоторые португальцы и сами возжелали сделаться правителями. Именно по их почину король Португалии предпринял попытку покорить Бирму и Камбоджу.
Кое-кто, разбогатев на сделках и грабежах, возвращался под крылышко легальной империи. И несмотря на то, что эти люди подрывали авторитет и престиж Гоа, им удавалось не попасть в немилость и даже быть обласканными. Почему же?
Крупнейший знаток истории португальской империи, британский профессор Чарльз Боксер, объясняет это так: «Губернаторы Гоа менялись каждые три года. Чтобы войти в город, надо было просто дать новичку „на лапу“. Со стороны вице-короля никаких осложнений не предвиделось, но вот инквизиция могла попортить кровь.