— Неужели вы так устали? Да, я верю вам.

— У меня была одна забота.

— Забота? Ах, кажется, я догадываюсь… вы влюбились в одну из синьорин у прекрасной Лолы Монтец. Но они действительно восхитительны: сколько грации, сколько шика, сколько ума! Ох уж эти берлинки, недаром их все хвалят! Наши итальянки в сравнении…

— Граф… — попробовал перебить его Хорфди.

— Нет-нет, я знаю, вы сейчас из вежливости будете хвалить моих соотечественниц. Но вам не изменить моего мнения о Берлине. Видите ли, моя родственница, которой я вас вчера представил…

— Ваша родственница? — переспросил Хорфди с удивлением, как и ожидал Зиг.

— Разве вы ее не помните?

— Напротив, прекрасно помню, но я не знал, что эта дама — ваша родственница.

— А почему бы и нет? — расхохотался Зиг.

— Меня удивило то, что вы привели ее в дом Лолы Монтец.

— Разве это плохо?! — очень естественно выразил удивление Зиг. — А, если там собирается неподходящее общество, то моей родственнице не следовало идти к Лоле Монтец… Боже мой, вот что значит быть иностранцем и не знать обычаев страны! Ах, если бы кто-нибудь взял надо мной шефство, — продолжал Зиг, вздыхая. — Я так боюсь вновь совершить какую-нибудь глупость… Хотя эта Лола Монтец произвела на меня хорошее впечатление.

— Вам, как иностранцу, легко было ошибиться. Когда-то давно Лола Монтец была замужем и считалась красавицей… Кроме того, Лола, вероятно, усомнилась, что эта дама — ваша родственница. Ведь часто бывает так, что в путешествии спутницу выдают за родственницу, чтобы не компрометировать ее.

— Но она ошиблась, — с живостью воскликнул граф, — это действительно родственница, такая же Камани! Она вышла замуж за своего кузена, который в то же время являлся и моим кузеном.

— Я не сомневаюсь в этом, граф.

— Она путешествует со мной из-за своего слабого здоровья, но, как видите, мы даже не живем в одном доме. Она заняла квартиру на Кляйстштрассе.

— Я верю вам на слово, — сказал Хорфди, которому надоела вся эта болтовня, — я пришел к вам…

Зиг снова перебил его со свойственной ему живостью:

— Из-за этого проигрыша? Не будем говорить о таких пустяках!

— Но все же…

— Мне приятнее думать, что вы просто желали меня проведать. Это для меня гораздо важнее. Что касается той ничтожной суммы, которую вы мне вчера проиграли, положите ее туда, на камин, и не будем больше говорить о ней.

— Все дело в том… — снова прервал его Хорфди, которому становилось не по себе, оттого что его собеседник называл ничтожной проигранную сумму.

— В чем дело? — спросил Зиг рассеянно.

— Еще несколько дней я вынужден оставаться вашим должником… Вследствие понесенных потерь я не в состоянии…

— Ах вот оно что… — изумился агент, будто не понимая, как такая маленькая сумма может быть кому-нибудь в тягость.

— Кроме того, я должен попросить вас, граф, не рассказывать никому о моей несостоятельности и дать мне время выплатить долг.

— С превеликим удовольствием, — ответил Зиг, — не беспокойтесь об этом. Запла`тите, когда вам будет угодно. Через неделю, через две, через три — я все понимаю, вы не хотите трогать свой капитал. Я не могу не исполнить вашу просьбу, так как и у меня к вам есть просьба.

— У вас?

— Как вы знаете, я — новый человек в берлинском обществе и опасаюсь попасть впросак без опытного чичероне.[7] Я очень рад, что познакомился с вами, и уверен в том, что вы не откажете мне в поддержке и советах.

— Я к вашим услугам, граф! — с готовностью ответил Хорфди.

Предложение Камани было так выгодно, что он не мог отказаться. Он уже смутно надеялся, что ему не придется ломать голову над тем, как уплатить свой долг.

— Благодарю вас, — сказал Зиг, — но я боюсь злоупотребить вашей любезностью. Я не один, у меня на руках больная, которую надо развлекать. Если бы мы были одни, я разделял бы все ваши удовольствия и старался бы подстроиться под ваш образ жизни. Но раз вы берете шефство надо мной, вам придется развлекать и мою родственницу…

— Мне вчера показалось, что она такая милая и образованная дама, что занять ее будет очень не трудно.

— Да, конечно, для нас, итальянцев, она очень мила, но здесь, в Берлине, совсем другие требования. Не разуверяйте меня, я знаю, то, что вы беретесь опекать нас — большое одолжение.

— Ну хорошо, считайте как вам угодно.

— Прекрасно, и я как можно скорее постараюсь воспользоваться вашей любезностью. А когда я смогу представить вас своей родственнице в более приличной обстановке, чем вчера?

— Когда вам будет угодно, граф.

— Значит, завтра утром. Я ловлю вас на слове.

— Хорошо, значит, завтра.

Вскоре после этого они расстались. Зиг был в восторге. Хорфди тоже находил, что заключил очень выгодное соглашение.

Прошло три недели, с тех пор как Хорфди сделался неразлучен с Камани. Зиг так вжился в роль графа, что иногда ему казалось, что он действительно граф. Он так привык к тому, что его величали сиятельством, что другое обращение оскорбило бы его. После завтрака, покуривая сигары, Камани и Хорфди обычно совещались, как провести день.

— Знаете что, mio caro,[8] — говорил граф, пуская дым кольцами, — вы так милы к нам, а к моей родственнице — особенно, что я даже не знаю, как и отблагодарить вас, но все же мы не придерживаемся программы, которую составили себе в начале нашего путешествия. Вот уже шесть недель как мы в Берлине, однако мы почти ничего не видели. Нет, действительно, что мы посмотрели? Сначала мы должны были посетить Национальную галерею, затем обойти все памятники Берлина — говорят их здесь немало, — но мы ничего этого не сделали. Не могу же я вернуться в Неаполь и сказать, что не видел ни одного памятника.

— Конечно, нет, это было бы непростительно.

— Вы шутите, но это действительно было бы непростительно. Достаточно уже и того, что из-за траура мы не можем пойти в театр, и нам остается только осматривать памятники, галереи и музеи. Когда вы, наконец, отведете нас в Цехгауз,[9] в Национальную галерею и во Дворец юстиции? Я очень хочу посетить Дворец юстиции.

— Но ведь там нечего смотреть.

— Вот-вот, я снова узнаю вас, берлинцев. Вам все приелось! Я даже уверен, что вы никогда не были ни в одной из ваших тюрем!

— Нет, к сожалению, я должен признаться, что посетил одну из них.

— Вот как? Когда же это было?

— Это слишком долго рассказывать.

— Не могли бы вы все же доставить мне такое удовольствие? Я уверен, что при небольшом желании с вашей стороны вы можете достать мне пропуск и пойти туда со мной.

— Я вовсе не стремлюсь побывать там вновь, — рассмеялся Хорфди.

— Ну, так достаньте мне пропуск, я пойду один.

— Что ж, я попробую, если вам так хочется.

— Конечно, и чем скорее, тем лучше. Кроме того, я видел все ваши главные улицы, но еще не видел Французскую улицу — она, кажется, недалеко от Фридрихштрассе; там ведь находится знаменитая голландская мастерская. Почему мы еще не были на этой улице?

— Вероятно, потому, что нам было не по пути, — просто ответил Хорфди, в то время как сыщик внимательно наблюдал за ним.

— И когда же мы все это увидим?

— Когда захотите.

Такие планы составлялись каждый день и никогда не выполнялись. С тех пор как началась вся эта комедия, Зиг не напоминал своему должнику о его проигрыше, и тот, в свою очередь, старался о нем не заговаривать. После завтрака, часа в три, они отправлялись к Марии на Кляйстштрассе. Бо`льшую часть времени они беседовали у пылающего камина и только изредка отправлялись кататься в открытой коляске. Почти всегда они вместе обедали и вместе проводили вечера.

Таким образом, Зиг сумел установить за Хорфди постоянный надзор. Полицейский не только не выпускал его из виду, но наблюдал за каждым словом и взглядом. Сыщику не нужно было выслеживать подозреваемого — он сам каждый день являлся к нему. Развалившись в кресле у себя или у Марии, агент мог спокойно исполнять свои обязанности.