Странное, отстраненное спокойствие овладело Майклом, пока он ехал, и ехал, и ехал. Каждый раз, проезжая мимо заправки, он останавливался и заправлял бензобак, потому что в пустыне можно ожидать чего угодно. Многие заправки работали круглосуточно, но пустыня не прислушивалась к голосу разума, поэтому лучше, чтобы бак был как можно полнее.

На некоторых заправках еще работали кафе, но Майкл съел только «Сникерс» пару часов назад и выпил колы, кофеин помогал ему держать себя в руках. Несколько раз Майкл останавливался, чтобы сходить в туалет возле дороги, и ощущал сверхъестественное спокойствие, направляя желтую струю на пейзаж цвета слоновой кости под огромным звездным небом.

Третья вынужденная остановка была первым неприятным моментом. Он посмотрел вверх на небо и сказал: – Она была права, не так ли? Или тебя вообще нет там, наверху… или еще хуже – ты там, а мы для тебя чертов муравейник, который тебя больше не интересует. Черт возьми!

Майкл прокричал все это, и его слова, казалось, провалились в ночь, не отражаясь эхом, а скорее уплывая вдаль. Несмотря на кофеин, Майкл уже начинал чувствовать усталость, и приблизительно в четыре часа монотонность перестала помогать ему и начала мешать. Внезапно машина начала вилять, и Майкл проснулся, съехав на обочину. Потянувшись к холодильной камере, он достал еще одну банку колы. Он включил кондиционер на всю катушку так, что салон машины чуть не обледенел. Потом сунул первую попавшуюся кассету в магнитофон, и оттуда зазвучал голос Джонни Матиса.

«У тебя есть шанс», – пел Матис, и Майкл вспомнил, как Пат любила эту песню. Она не была поклонницей Матиса или что-то в этом роде, но когда Пэтси Энн слышала эту мелодию, она всегда говорила: «Это так прекрасно» и начинала плакать.

Теряя контроль над собой и над автомобилем, Майкл был вынужден съехать с дороги, выйти из машины и упасть на колени на песчаный пол пустыни в огромном пустом соборе ночи, с разбросанными тут и там кактусами, похожими на колючие свечи. Он не молился. Он рыдал.

Через десять минут Майкл, шатаясь, поднялся на ноги. Чувствуя себя ребенком, которого родители незаслуженно отшлепали, он показал небу средний палец и снова сел за руль.

Он собирался ехать все двенадцать или тринадцать часов без перерыва, но после восхода солнца, когда «линкольн» въехал через Хендерсон в Вегас, Майкл решил, что ему нужен новый план.

Его путь не привел его к бывшему месту работы – кварталу развлечений, туда, где «Сандс», «Стардаст» и «Сахара» сменялись напыщенными заведениями наподобие «Сиркус сиркус», «Дворца Цезаря» и «МГМ Гранд». Говард Хьюз говорил, что Вегас становится «семейным» городом (не в смысле «семьи» мафии), – идея, которая, как было известно Майклу, имела большой потенциал.

Эту тенденцию в некотором отношении предвосхитила «Каль Нева», со своими неоспоримыми преимуществами: горным воздухом, прогулками на лодках, экскурсиями, катанием на лошадях, и все же некая ностальгическая нежность к золотым временам уличных банд сохранилась у Майкла даже сейчас, может, из-за периодических поездок в Вегас, во время которых они с Пат вместе веселились и любили друг друга в этом неоновом раю, встречаясь со знаменитостями, наслаждаясь вкусной едой и роскошной жизнью.

В центре Вегаса, в тени хитрого электрического ковбоя Вика, Майкл заехал в мотель «Лаки Севен» – одно из современных двухэтажных заведений со стеклянными «веснушками» на цементе, выполняющими роль мишуры.

Худощавый молодой человек за стойкой, со скучающими карими глазами, неухоженными усами и лохматыми темными волосами, казалось, был не в восторге от белой рубашки с короткими рукавами и красно-синего полосатого галстука с зажимом, которые он должен был носить. Из дешевого радиоприемника за его спиной, включенного на полную громкость, доносилась «Лестница на небеса».

Майкл попросил комнату на первом этаже, как можно дальше от улицы, и администратор пошел навстречу его пожеланиям, возможно, потому, что это требование было несложно выполнить. Подписавшись именем Джон Джонс, бывший Майкл Смит заплатил двадцать пять долларов вперед и сказал администратору:

– Я хочу, чтобы мне позвонили в девять утра и разбудили.

Администратор нахмурился от размышлений, которые явно доставляли ему Неудобство.

– Вы хотите сказать – вечера?

– Нет – утра.

– О, вы имеете в виду завтра утром?

– Сегодня утром.

Он нахмурился еще сильнее.

– Через три часа?

– Правильно. Вы еще будете работать?

– Да, я только что пришел. Что еще?

Майкл улыбнулся угрюмому молодому человеку.

– Если мне позвонят и вежливо и вовремя меня разбудят, я буду благодарен еще на двадцать пять долларов. Администратор просиял.

– Без проблем, мистер Джонс!

Закрывшись в комнате, плотно задернув шторы и включив кондиционер, Майкл положил пистолет на тумбочку, разделся, скользнул под прохладные простыни и через несколько секунд уже спал.

Ему снилось, что он ведет машину.

Ему снилось, что он снова на бесконечной дороге в пустыне, следует за бетонной лентой под прекрасным звездным небом, среди отбеленного луной пейзажа. Пат была рядом с ним, улыбалась ему, одетая в кружевное белое платье, в котором она была на ужине в «Винсенте».

Это был неплохой сон, за исключением того, что мозг Майкла напомнил ему о тех событиях, которые привели его в этот номер мотеля, и это сопровождалось каким-то помутнением рассудка. Он знал, что он спит, но был не властен над своим сном. Все же сидевшая рядом с ним Пат, которая не разговаривала, а только улыбалась ему, случайно касаясь его плеча, ноги или руки, и Джонни Матис, поющий несуществующую песню о любви, действовали на него успокаивающе.

Потом Майкл посмотрел на жену, но это был уже кто-то Другой, женщина, которую он однажды любил, целую вечность назад. Эстелъ жестоко убили, ее пытали, а потом сожгли, и он нашел ее тело. Тогда он был еще двадцатилетним парнем, который, конечно, видел ужасные вещи на войне, но это нельзя было сравнить с красивой женщиной, которую пытали, а потом сожгли. Во сне Эстель была по-прежнему красивой, со светлыми волосами и зелеными глазами, с прической по моде сороковых годов, с макияжем, в голубом платье с блестками на груди, а потом это была Пат с прической сороковых годов, с макияжем, в голубом платье. Майкл посмотрел на дорогу, потом на нее. Пат теперь улыбалась, как скелет, ее волосы превратились в ужасный парик с торчащими во все стороны клочьями, лицо было изранено, нос сломан, рот в крови, одного глаза нет, на щеке следы от ножа для колки льда, горло перерезано от уха до уха, обнаженные руки все в синяках и порезах, а нижняя часть тела превратилась в обуглившуюся массу, рассыпающеюся пеплом. Он съехал на обочину – и тут резко зазвонил телефон. Майкл сел на кровати, весь покрытый потом, несмотря на то что кондиционер был включен.

Но Майкл успел отдохнуть, и длинноволосый администратор (больше не угрюмый) получил двадцать пять баксов, опять (или все еще?) играла «Лестница на небеса», и Майкл выехал – теперь по шоссе номер девяносто пять – в Рено.

Квартал Пайнвью в Инклайн-Вилладж простирался до Деревенских домиков, построенных возле сосен, стоящих сплошной стеной: стилизованный мир, отделенный от рабросанных хижин в стиле ранчо, загородного клуба с видом на поле для гольфа, возле которого когда-то жили Сатариано.

К типичному для этой местности дому Грейсов вела подъездная дорожка, поднимающаяся к двойному гаражу в подвале. Уклон был сделан для того, чтобы с первого этажа открывался величественный вид на зеленый пейзаж. Это позволило Майклу подъехать и припарковаться на склоне так, чтобы никто, проходящий мимо, не заметил «линкольн».

Пустынная дорога из Вегаса в Рено заняла семь часов. Учитывая июньскую жару, Майкл старался не перегружать кондиционер – шоссе номер девяносто пять проходило по краю долины Смерти – и снова не давал баку опустеть и следил за радиатором. Он даже перекусил около двух.