Наутро Грей разбудил меня – увы, очередность была безвозвратно нарушена, и теперь у пса остался один хозяин. Я отдал бы все лишь бы вернуть ушедшее! Жить без Насти оказалось невероятно трудно.

Двор укрыл первый снег. Грей клеймил его безупречную поверхность ямками следов, приглашая к игре. Я медленно шел следом. Внезапно пес остановился, начал скрести лапой по снегу. Заскулил, подзывая к себе. В разрытой ямке я увидел край розовой бумаги, которую и пытался выцарапать из-под опавших листьев Грей. Это был железнодорожный билет. Перед глазами мелькнуло – отправление сегодня, в 20.31. вагон номер 7, место – 18. И только затем я увидел, в грае «пункт прибытия» стояло слово «Ярославль»…

Медленно скользит вдоль платформы состав, Анна, перегнувшись через раму окна, машет мне рукой, а на белой эмалированной табличке на боку вагона я читаю надпись «Москва — Ярославль».

«Звони мне, обязательно звони. Обещаешь? Или приезжай…» – звенел в ушах голос Анны.

Часовщик

«… Полуоткрытая дубовая дверца, бронзовая ручка-кольцо

— один поворот и дверь открыта… Полутьма. Прохлада.

Теперь здесь поселилась тишина. Это раньше она не могла

проникнуть под сумрачные своды – мерный стук отпугивал

Безмолвие. Но оно ждало, и Время было его союзником. Миг

настал – смолкло мерное пощелкивание маятника, и тишина

заполнила пространство. Обволокла вязкой смолой шестеренки,

просочилась меж витков пружин, сковала пары изящных

молоточков…

Пришло Безмолвие, а с ним Время и Смерть.

Но часы еще не расстались с жизнью, и если чья-то рука от

скуки ли, от праздного любопытства поворачивала стрелки,

старый механизм чуть слышно шипел, поднимались молоточки

и падали, будто срываясь в пропасть… Бой колоколов прогонял

тишину. Часам казалось – вернулось прошлое. И тогда, в

краткий миг действия, они, созданные как слуги Времени,

безжалостно сокращавшие круг за кругом жизни, мечтали

вернуть назад прошлое. Но затихал последний удар, и вновь

прокрадывалась в их чрево тишина.

Безмолвные, забытые, стоят часы на дальней полке,

думают о чем-то своем, а в квартире бодро тикают на все

голоса пять молодых их собратьев. Они легкомысленны,

радостны и… мертвы. Пластиковые яркие корпуса, сияющие

застывшим весельем циферблаты, а внутри вместо старого,

медленно качающегося маятника-сердца – судорожно

дергающийся хрупкий балансир, отчитывающий бешеный ритм.

Они тикают, торопятся, спешат и подгоняют даже само

Время. И оно – великое, всемогущее становиться рабом

электрических, кварцевых, электронных… А часы все

подстегивают, торопят его. И лишь в недрах старого

сломанного механизма Время обретает покой. Уставшие,

притаились за дубовой дверцей Безмолвие, Время и Смерть…»

Олег закрыл тонкую тетрадь в глянцевой обложке. «Неплохо, очень неплохо, особенно если учесть, что ей только шестнадцать… — подумал он. — Надо же – «Безмолвие, Время и Смерть…» Вообще-то набор слов, но звучит. Откуда только эта грусть, будто жизнь минула? Подростковые комплексы, переходный возраст или уже не переходный – черт его знает. Трудно иметь младшую сестру. Надо как-нибудь аккуратно

поговорить с ней. И ошибок многовато, ей повезло, что оценка по русскому языку не идет в журнал».

— Ой, Олежка, ты пришел? — защебетала впорхнувшая в комнату девушка. — А я хотела сделать сюрприз. Знаешь, моя зарисовка оказалась лучшей в классе.

— Рад за тебя. Но в таком возрасте, Лиза, пора бы знать, что «не» с глаголами пишется отдельно.

— Это мелочи. Просто у меня нетрадиционная орфография.

— Кстати, что тебя вдохновило на эту, как ты выражаешься, зарисовку?

— Как… — Лиза состроила нарочито удивленную рожицу, — ты не помнишь? Я нашла их на антресолях еще в конце прошлой недели. Но вытащить не могу и поныне. И ты, между прочим, сто раз обещал их оттуда извлечь.

— Ой ли? Коли так – каюсь, забыл. На работе аврал.

— У тебя перманентный аврал.

— Мне б в твои годы твою лексику!

— Я – филолог.

— Будешь, если не забудешь на экзамене поставить запятую перед «но».

— Зануда.

— Без комментариев, — придав лицу сердитое выражение, Олег все же последовал за выскользнувшей из комнаты сестрой.

Дубовый ящик с позеленевшим диском маятника, скромной резьбой и погнутыми стрелками затаился в самом дальнем углу антресолей. Увидевшему старые часы Олегу неожиданно представилось, что циферблат пристально смотрит ему в лицо. Он потянул на себя плоское прямоугольное стекло в бронзовой рамке и, открыв эту прозрачную дверцу, качнул увесистый диск. В недрах механизма что-то щелкнуло, заскрипело, и маятник безвольно повис, как свесившаяся с каталки рука мертвеца. Олегу очень не понравилось пришедшее на ум сравнение, он поморщился, произнес недовольным тоном:

— Лиза, они сломаны. Зачем тащить рухлядь в комнаты? Пусть стоят, как стояли.

— Олеженька, миленький, пожалуйста… Мы их починим — это же антиквариат.

— Это хлам.

Слова еще звучали в ушах, а Олег тем временем уже вытаскивал часы из темного угла. Спорить с сестренкой было

накладно, и он решил обойтись без пререканий, тем более что украшенный резьбой ящик и впрямь смахивал на нечто, имеющее историческую ценность. Впрочем, он тут же пожалел о своем решении – извлечь часы на свет божий оказалось более чем сложно. Они упорно не поддавались его усилиям, решив навсегда остаться в недрах «пещеры забытых предметов», как называла антресоли Лиза. Но воля человека все же преодолела их сопротивление, и часы заняли почетное, подобающее антикварной вещи, место в гостиной.

— Когда в работе появится просвет, отдадим их в ремонт.

— Обещанного три года ждут… — вздохнула Лиза.

Ее слова могли бы стать пророческими, но случайность разрушила пессимистические прогнозу.

Их воскресная прогулка была прервана внезапным яростным ливнем, в одночасье превратившим улицы в венецианские каналы. Позабывшие зонты, они вынуждены были искать убежище в первой же попавшейся на пути подворотне. Укрывшись от ненастья, брат и сестра смотрели, как стремительные потоки, сметая пыль и мелкий сор, устремляются к их ногам.

— Мы здесь затонем, как «Титаник».

— А кто предложил прогуляться по старому городу?

— Тот тебя и спасет. Кажется, нам не суждено погибнуть в пучине – смотри… — Лиза указала на неприметную, чуть приоткрытую дверь в стене напротив. — Здесь наша гора Арарат.

— Нас туда вряд ли кто пригласит.

— А мы без спросу. На правах потерпевших стихийное бедствие. И вообще, у меня в туфлю начала проникать вода…

Лиза перепрыгнула бурный поток, пересекавший пространство подворотни и отворила дверь. Слегка встревоженному Олегу пришлось последовать за сестрой. Девять ступеней вели вниз, к небольшой площадке, отмеченной полоской света, выбивавшейся из-под неплотно закрытой двери. Осторожно ступая по едва различимым в полумраке ступенькам, Олег спустился вниз, к поджидавшей его сестре. Она потянула ручку, и колокольчик пронзительно звякнул над головами. Ответивший ему эхом удар колокола заставил Олега вздрогнуть. Звон, неожиданно сменивший тишину, до предела наполнил тесное пространство. Многоголосье колоколов растягивало стены, превращая комнату в надутый пузырь, который вот-вот должен был лопнуть. Обрывки мелодий, мерные удары, шорох и шипение… Первой разобралась в происходящем Лиза:

— Олежка, мы попали туда, куда надо.

— Ты права, дитя мое, к нам не заходят случайные люди, — шелест старческого голоса в один миг оборвал звонкоголосый хор. Последний из нескольких десятков часовых механизмов отбил положенные пять ударов и умолк вслед за остальными. — Желаете приобрести, продать, отремонтировать?

— Отремонтировать. Понимаете, мы недавно отыскали старинные часы с маятником, и вы, наверное, сумеете их починить.

Олег слова не успел молвить, а его бойкая сестренка уже обговаривала со стариком условия ремонта. Утратив инициативу, Олег озирался по сторонам. Подвальчик без окон освещала тусклая настольная лампа. В помещении было душно, но холодно. Десятки стоявших на стеллажах часов посверкивали подслеповатыми глазами циферблатов, рассматривая вошедших. Нетрудно было догадаться, что каждый из этих механизмов отсчитал немало десятилетий людских жизней. Годы, отмеренные многими из них, давно перевалили за сотню. Ровесником века двадцатого выглядел и часовых дел мастер, любезно выслушивавший болтовню Лизы.