— Она обманула! Обманула! Я же сделала все, как она велела. Я надругалась над телом нашей дочурки – ради чего?

— Элизабет, что ты говоришь?!

Заплаканная женщина посмотрела в глаза Жан-Поля:

— Гостья в черном обещала воскресить Камиллу, но для этого требовалось исполнить один ритуал. Жан-Поль, ты сердился на меня за то, что я срезала волосы Камиллы… Если бы только волосы! Женщина в черном велела мне достать мозг из ее расколотой головки и я сделала это.

Отшатнувшись от жены, Жан-Поль перекрестился. Говорить он не мог. А Элизабет, внешне уже спокойная, продолжала свой рассказ:

— И дальше я ни в чем не отступала от ее слов, высушила мозг так, как она учила, а, пока он сох, делала Куклу. Ты верно заметил, что она похожа на Камиллу – Кукла изображала ее. Когда все было готово, я вложила в голову Куклы мозг доченьки. Ее золотые волосы стали волосами Куклы. Я сделала все, что велела женщина в черном. Потом стала ждать. Каждое мгновение нового дня растянулось для меня в вечность. Я все прислушивалась, прислушивалась, прислушивалась… Ждала,

когда же зазвучит голосок Камиллы, послышаться ее легкие шажки… Жан-Поль, черная гостья сказала – Камилла не всегда будет куклой, она оживет. Моя дочь вернется! Я все сделала, как надо… — Элизабет вновь зарыдала.

— И где же Кукла?

— Я не знаю, Жан-Поль, не знаю! Она была здесь! Я оставила ее на кроватке Камиллы. Чудо должно было произойти тогда, когда первый луч солнца коснется шпиля ратуши. Я прислушивалась, прислушивалась… Потом не выдержала и поднялась сюда. Комната оказалась пуста. Кукла исчезла. Они украли мою Камиллу!

Жан-Поль сумел взять себя в руки. Он старался говорить очень спокойно:

— Послушай, Элизабет, когда приходила та женщина?

— Как? Ты не помнишь? Она предстала в обличии монахини. Той, что должна была читать Библию над Камиллой. Ты же сам говорил с ней, тетя Марго ее видела и кто-то из соседок… Помнишь, она, как только вошла, еще посетовала на разыгравшуюся непогоду?

Элизабет, горе помутило твой разум. В тот вечер никто из служителей Бога так и не вошел в наш дом. Отсюда наша беда… Должен был прийти кюре из церкви святого Франциска, но – беда подстерегла его на пути. Он оступился, сломал ногу. Его нашли только утром. Элизабет, у гроба была только ты. Ты

выгнала всех прочь и осталась одна. Спроси у кого хочешь, если не веришь. У той же Марго…

Он умолк. Молчала и Элизабет.

— Я верю тебе, Жан-Поль, — заговорила она. — Значит, женщина в черном была бредовым виденьем?

— Да. Горе помутило твой разум.

— Значит, не существует того, кто обещал воскресить мою дочь?

— Ты была одна.

— Значит, я все делала напрасно? Камилла навечно останется куклой? Она не воскреснет? — слезы струились и струились по ее бледным щекам. — Это конец? Конец…

Жан-Поль молча кивнул головой.

Элизабет так и не сумела оправиться от страшного горя, перечеркнувшего ее жизнь. Вера в чудесное воскрешение дочери поддерживала ее существование, и, лишившись этой опоры, Элизабет медленно угасала, равнодушно взирая на приближавшуюся смерть. Она умерла через полгода после гибели дочери.

История о несчастной матери, поддавшейся дьявольскому соблазну и погубившей свою душу, не осталась тайной семьи

Жан-Поля. Она обрастала фантастическими подробностями, все больше и больше походя на печальную легенду, о которой долго помнили в маленьком городке, затерявшемся в центре Европы. Легенда обрела и свое продолжение – молва твердила, будто проклятая Кукла никогда не задерживается подолгу в одних руках, скитаясь по свету и воруя души полюбивших ее маленьких девочек. Говорили, что черная гостья все же не обманула Элизабет – однажды, когда наступит положенный срок и 666 детских жизней вольются в естество Куклы, фарфоровая оболочка лопнет и ожившая Камилла явится миру. Страшно даже подумать, какое зло принесет на землю это дитя ада…

Летняя практика 7 «б»

Растрепанная старуха в красной юбке хлопнула ладонью по столу:

— Теперь лапти колхозные о летнем задании. Первое – вы разделяетесь на группы и ползаете на карачках до тех пор, пока не уразумеете, что где растет. Панкратова, биоценоз – это…

— Совокупность популяции флоры и фауны на определенном участке ареала с более-менее однородными условиями, — отбарабанила сидящая за первой партой пышноволосая Панкратова.

— Второе – каждый из вас, идиоты, должен смастерить поделку для кабинета. Покупной хлам не принимается. Если у кого руки не из того места растут – пусть приносит комнатное растение. Остальным – единица в журнал. Все! Свободны!

Класс опустел с максимально возможной скоростью. Лавина учеников, вырвавшись из логова наводящей ужас ботанички, с грохотом скатилась по лестнице, торопясь как можно скорее исчезнуть из поля зрения «любимого» педагога.

Черноволосая, коротко остриженная девчонка со смешливыми глазами, пропустив вперед одноклассников, задержалась у стенда с таблицами успеваемости. Вид у нее был грустный.

— Эй, Барышева, что голову повесила? — неугомонная Светка Акулиничева всегда появлялась в самые неподходящие моменты.

— Сама видишь… Я ей говорю: «Наталья Александровна, у меня в предыдущих четвертях одни пятерки, я все темы назубок знаю, конспекты в полном порядке, вы только разрешите мне пересдать последние три зачета». Она ни в какую: «Иди – гуляй!». А эта «тройка» у меня единственная, хуже прыща на носу.

— Ты, Барышева, хоть почти и отличница, но мозги у тебя устроены просто, без извилин. Скажи, кто первый на ботаничку наехал?

— По-твоему я должна молчать?! В нашей школе атрофировалось чувство собственного достоинства. Как можно позволять называть себя идиотами, шизофрениками, колхозными лаптями, наконец?! Как можно зубрить чушь, не имеющую отношение к программе, простаивать в углу у двери целые уроки, по двадцать раз пересдавать одну тему?!

— Последнее к тебе не относится. Наталья Александровна еще вчера выставила окончательные оценки.

— Света, в этой школе царит беспредел.

— Если твоя так хороша, что ж ты в ней не осталась?

— Это мое дело.

— Эй, Барышева, Акулиничева, опять в бой рветесь? — вбежавший на лестничную площадку паренек, появился вовремя – девчонки и в самом деле были настроены по-боевому. — Храните пыл для славных дел. Предлагаю союз в борьбе с биоценозом.

— Кто еще будет? — поинтересовалась успевшая погасить раздражение Акулиничева.

— Серега Ивойлов, конечно. Вместо тяжелой артиллерии — Танька Панкратова, ее ботаничка любит. Тебе поручается худ. оформление.

— Танька согласна?

— Ивойлов ее обрабатывает. Согласится.

Звонок прервал разговор. Подхватив сумки, ребята заторопились в класс. Погожий весенний денек, обосновавшийся за окнами, делал пребывание в школе унылой повинностью.

В тесной комнатке Таньки Панкратовой, стены которой скрывались за бесчисленными плакатами и фотографиями лошадей, разместиться впятером было довольно трудно. Сама хозяйка вместе с двумя девчонками облюбовала узкий диван, Сережка Ивойлов оседлал единственный стул, а его неразлучный приятель Петька Толкачев уселся на краешек

письменного стола, возвышаясь над остальной компанией. Панкратову для «борьбы с биоценозом» Петя выбрал не зря. Пока ее товарищи бездельничали и развлекались, рассудительная Таня успела все разузнать о летнем задании и теперь рвалась приступить к его выполнению. Едва слушатели расселись по местам, любимица учителей заговорила:

— Для работы нам потребуется альбом, в который будут заноситься данные о растениях и животных исследуемой местности. С помощью «Определителя растений» мы должны выяснить, представители каких видов и семейств встретятся нам во время поисков. Затем на развороте альбома вычерчивается специальная схема. Для этого в нижней трети листа…

Толкачев не мог подавить зевок. Его взгляд скользил по точеным ногам и развевающимся гривам застывших в сумасшедшем галопе лошадей. Он думал о предстоящей поездке в деревню. Ее осуществлению препятствовало летнее задание по биологии. Мальчик попытался сосредоточится. Панкратова продолжала: