— Мы добудем запись! — Такие прорывы бывают всегда, когда их меньше всего ждешь. — У меня нет слов, чтобы выразить вам свою благодарность, — произнес Роджер, подавляя возбуждение.

Вскоре он уже просматривал досье на человека, который был известен как Гиссинг. Состоятельный, независимый в средствах. Против него ничего не было, только то, что он имел какие-то таинственные возможности обходить большинство правил, касающихся валютных операций. Удивительно, как мало о нем известно. Французы подозревали его в контрабанде, но ничего не смогли доказать.

Роджер послал за сержантом, который работал по запросам французской стороны. Это был темноволосый коренастый корнуоллец, допрашивавший Гиссинга после возвращения в Англию.

Гиссинг жил в Кенсингтоне, в шикарной квартире с полным обслуживанием, паспорт у него был в порядке, и его, кажется, развлекали допросы. На кого он похож? Это не тот человек, которого можно забыть, но его трудно описать. Ни большой, ни маленький.

— Нам нужны папки министерства внутренних дел с его фотографиями для паспорта, — сказал Роджер. — Вы лучше отправьтесь за ними сами. А я туда позвоню.

Это заняло время.

Позвонил Марино. Роджер пообещал скоро сообщить новости и положил трубку. Может быть, он говорил слишком резко? Он был бы не так резок, если бы позвонила Лисса Мередит. Он читал данные о Гиссинге до тех пор, пока не выучил их наизусть.

Еще один случай, когда о человеке практически ничего не известно. Темное прошлое и темные источники доходов. Он что-то покупал и продавал на бирже, имел зарубежные вложения, которые были блокированы, ничего не было известно только о его американских доходах или капитале.

Сержант вернулся настолько возбужденным, насколько может быть возбужден корнуоллец.

— Если это Джек Гиссинг, то я китаец, — сказал он, вручая паспортную фотографию Роджеру. — Он, конечно, мог проскользнуть с такой фотографией, но похоже, на паспорте была другая. Ее нельзя использовать для прессы.

— Ее вообще ни для чего нельзя использовать, — ответил Роджер. — Мы должны руководствоваться вашим описанием.

Слоан взял на себя задачу разослать словесный портрет по портам и аэродромам в надежде, что Гиссинг будет опознан. Роджер был менее оптимистичен и направился на площадь Гросвенор.

Херб уже ушел домой. Лиссы тоже не было, она задерживалась. Если Марино и не любил грубых слов по телефону, то в обычном разговоре он не стеснял себя.

Было около семи часов.

— Привет, Роджер, — встретил его Марино и показал на кресло. — Вы, конечно, выпьете, я знаю.

На столе стоял поднос с шотландским виски, «Бурбоном», сверкающий шейкер для коктейля, контейнер со льдом, соленые фисташки, орешки-пекан, арахис.

— Что вы будете?

— Виски с содовой, пожалуйста, — сказал Роджер.

Марино налил виски, не поднимаясь, только вытянув свои длинные руки и даже не наклонившись ни вправо, ни влево. Похоже, он не мог двинуться. На его большом лице отражалось дружелюбие. Он выглядел человеком, которого, казалось, ничто не может беспокоить, хотя похищение Рики Шоуна его очень беспокоило. Покрой его пиджака был безукоризнен.

Он плеснул себе в стакан со льдом «Бурбон».

— Это за здоровье Скотленд-Ярда, — произнес он и выпил. Его глаза улыбались.

— Таким образом все пошло не так, как вы ожидали? — сказал Марино.

— Не совсем, — ответил Роджер. — Но мы нашли А‑70, которым пользовались в Илинге, и прояснилось еще кое-что.

Марино насторожился, и Роджер рассказал ему все, что было известно.

— Многое зависит от того, насколько Гиссинг несет ответственность за похищение. Я думаю, мы его достанем. Есть шанс, что он использует дом у реки. Иначе, зачем ему отсылать свою легкомысленную возлюбленную. Мы держим его под наблюдением. Если Гиссинг знает, где мальчик, то мы найдем средство, чтобы он заговорил. Возможно, воспользуемся убийством Эда Скаммеля как предлогом. Узнали что-нибудь об Эде Скаммеле?

— Я звонил в Вашингтон. Если они добудут что-нибудь, то они позвонят.

— Хорошо, если Гиссинг подумает, будто его обвиняют в убийстве, он, вероятно, заговорит быстрее.

— Конечно, может быть и так. Как долго Эд Скаммель работал на Гиссинга?

— По крайней мере три месяца. Его видели за рулем «остина» в районе Барнеса и Хаммерсмита в течение последнего времени с небольшими перерывами. Мы также пытались выяснить, с кем Эд контактировал. Известно, что раз или два в неделю он общался с другим американцем в кафе на Хаммерсмит. Имя того, другого, несколько необычно — Джейберд — как у жены президента.

Марино улыбнулся.

— Если повезет, то новости о нем поступят к вечеру, — сказал Роджер. — Но нам не удастся скрыть тот факт, что разыскивается американский гражданин. Сам факт убийства пока не просочился, так как официально тело еще не опознано. Однако есть пределы, до которых все можно держать в тайне. Я сказал вам это по телефону. Я не думаю, что следует все скрывать от прессы — или даже пытаться.

— Я сказал, делайте как считаете нужным, — напомнил ему Марино. — Продолжайте, и я буду доволен. Главное, чего я хочу, — держать газеты подальше от Шоуна. Это вы можете обеспечить?

Роджер парировал:

— До сих пор нам это удавалось. Их соседку удовлетворило объяснение, обошлось без особых вопросов. Официально Рики Шоун был отослан в деревню — соседи не будут удивлены, если он не будет показываться на Вейвертри-роуд. Официально, дом тридцать один был ограблен предыдущей ночью, ничего серьезного не пропало. Это займет абзац или два в местных газетах, и ничего в ежедневных.

Роджер допил виски. Ему послышался какой-то звук у двери, он оглянулся, но был разочарован:

— Какие известия вы получили для меня?

— Из Штатов ничего, — сказал Марино. — Белле Шоун все еще находится под воздействием инъекции успокоительного. Шоун не покидал своего дома. Я просил его прийти и повидать меня, но он отказался. Не говорите мне о Магомете и горе. — Марино был все еще изысканно вежлив, он контролировал себя строже, чем в предыдущее утро. — Шоун, как только Белле сможет, хочет отправиться домой.

— Больше не было никаких посланий?

— По телефону мы ничего не перехватили, — сказал Марино. — Но одно он мог получить, в котором ему рекомендовалось вернуться обратно в Штаты, если он хочет вернуть сына.

— Вы позволите ему?

— Если Шоун уедет домой, то никогда не вернется, а нам он нужен здесь.

— Это ваш ответ?

— Мы не хотим задерживать его против собственной воли. Нам нужно добровольное сотрудничество. Речь идет не о том, чтобы заставить его делать то, чего он не желает, Роджер. Ни в коем случае. Если мы хотим, чтобы он вкладывал в дело всего себя. Вы предложили линию поведения по отношению к нему, и, может быть, мы попробуем. Но чтобы мы не выбрали, это не изменит сути дела. Вы правы в одном: даже если мы заполучим Рики обратно, Шоун будет и дальше думать о грозящей опасности. Так что для того, чтобы задержать его здесь, мы должны не только вернуть мальчика, но и убедить Шоуна, что ничего опасного для него здесь нет.

— Я не могу вам сказать, почему мне не нравится Шоун. Просто не нравится, — медленно произнес Роджер. — Может быть потому, что вас он настолько озадачил и вы забыли еще один пустяк.

Марино посмотрел вопросительно.

— О десятилетнем мальчике, очень впечатлительном, привыкшем к легкой жизни, которого в последний раз видели в обществе Мак-Магона, — того, кто, по всей вероятности, перерезал горло Эду Скаммелю.

— Это верно, — сказал тихо Марино. — Первое первому. Для меня и для массы других людей этот мальчик стал жизненно важен, но не из-за того, что попал в переделку, а только из-за его влияния на отца. Я сейчас хладнокровен. Какая разница для нас с вами в этом деле: вы хотите вернуть его обратно потому, что он ребенок; я — потому, что он сын своего отца. Я изложил вам причины столь большого значения Шоуна для нас, так как должен был это сделать. Но вы что-то не договариваете, и причины мне непонятны.