Только что Коломейцев сошел вниз к столу. Он несет ежедневно вахту с 4 до 8 часов вечера и с 4 до 8 часов утра, мы же все остальные обедаем в 6 часов. Во время обеда ведется обычно интересная застольная беседа, в которой принимают участие главным образом гидрограф, человек очень начитанный, и зоолог. Зачастую Матисен придает разговору веселый оборот и пробует завязать разговор со своим соседом по столу Вальтером, но при этом получает от него остроумный ответ на таком забавном русском языке, что все вынуждены от души смеяться. Иначе протекает обед Коломейцева. Усталым и изголодавшимся приходит он после вахты в 8 часов к столу, после того как все общество разошлось: кто в лабораторию, кто в каюту, а вахтенный офицер на мостик. Сегодня повар приготовил нам очень вкусный суп из утки морянки' и котлеты из свежей рыбы.

Около половины девятого вахтенный Матисен крикнул в световой люк: «Лед!» Мы с Коломейцевым поспешили наверх. Пока я шел на мостик в штурманскую рубку, чтобы убедиться в правильности курса, Коломейцев был уже в бочке. Он сообщил сверху, что по нашему курсу есть свободный проход сквозь редкий плавучий лед и что за этой полосой льда видна чистая вода. После полутора часов полного хода, не натолкнувшись ни на одну льдину, мы вышли на чистую воду.

Половина 12-го ночи. Я только что вышел из лаборатории, где Колчак производил при электрическом освещении ареометрические определения сегодняшних проб воды. Он спешил закончить работу, прежде чем приступить к своей «собачьей вахте» от 12 до 4 часов утра. В зообактериологическом помещении Бируля только что поместил свою коллекцию в спирт и углубился в чтение специальной литературы из судовой библиотеки. Пользоваться своей лабораторией мне не удается, так как узкое (в 1,5 м) помещение все еще служит коридором для направляющихся на корму специалистов, офицеров и матросов. С кормы производятся измерения глубины лотом и здесь же прикреплен счетчик лага; перед кормой находится парусная каюта, часто посещаемая кладовая и т. д. Короче говоря, я должен ждать, когда будут израсходованы запасы рыбы и угля, загромождающие в настоящее время подступ к лаборатории с кормы. Таким образом, мне приходится заниматься в своей каюте, пока в соседней кают-компании тишина, а именно, когда все на работе или спят, как в настоящий момент.

Когда я один, мои мысли могут обращаться туда, куда стремится моя душа, туда, где я все оставил... Я должен иметь силы пережить эту разлуку и перенести все тяготы. У меня должно утвердиться сознание правоты своего поступка, поскольку я сам поставил перед собой эту задачу. Я посвятил свои силы призванию, к которому меня влекло не только научное побуждение, но и возможность способствовать успеху истинной гуманности, конечной цели каждой науки. Как бы ни закончилось задуманное мной предприятие, наша экспедиция несомненно оставит некоторый след в науке.

К 12 часам вошли в лед. Это были обломки и разбитые торосы одногодовалого льда. Держим курс на север, ледовых препятствий не видно. Легкая мертвая зыбь, хороший признак открытого моря.

Четверг 9 августа, 9 часов пополудни. На борту «Зари», в Карском море у побережья Ямала. Накануне шли под парами и парусами со скоростью до 6 узлов при восточно-юго-восточном ветре. Море чисто, льда не видно. Ночью встретили битый лед. Держим курс северо-северо-восток параллельно берегу Ямала на расстоянии приблизительно 15—20 миль. В 12 часов показался мыс Харасово на Ямале, немного севернее опасного мелководья Шараповых Кошек. К югу отсюда Павел Крузенштерн младший вышел 28 сентября 1862 г. на берег, совершив полный приключений переход по льду, после того как его шхуна «Ермак» была раздавлена льдами[8]. Норденшельд, конечно, прав, полагая, что отважного Крузенштерна не постигла бы такая участь, если бы у него вместо шхуны был пароход. Без силы пара мы вчера оказались бы тоже зажатыми во льдах, когда очутились среди огромных ледяных глыб. Даже при несколько менее сильной машине нам, возможно, не удалось бы счастливо выбраться. Машинисты много поработали, особенно, старший машинист Огрин, несший сам вахту, так как в течение многих часов он должен был давать то передний, то задний ход, то сбавлять пар, то стопорить машину, то опять давать полный ход. В лице Огрина мы нашли прекрасного работника. Да и вообще наша команда заслуживает похвалы. Все всегда весело работают и всем довольны. Не говоря об Огрине, получившем образование в Рижской уездной школе, матросы выказывают даже начитанность. Толстов, например, благодарил в Тромзё Ф. Лернера на французском языке за снятую им фотографию команды. Он спросил вчера, когда мы убирали после траления зоологические сборы: «Но где же светящиеся морские животные?» Когда я его спросил, видел ли он в Средиземном море свечение моря, он ответил, что только читал о светящихся животных в книге Келлера «Жизнь моря». Другой матрос Железняков (рулевой) напомнил сегодня о годовщине первого русского славного морского сражения и сказал, что в честь этого дня надо поднять флаги. Эти исторические сведения он приобрел из прочитанных им книг нашей матросской библиотеки. Казак Расторгуев хорошо ужился на корабле, несет вахту, помогает на руле, умеет собирать лаг и т. д.

Сегодня мы провели первую станцию от 4 часов 10 минут до 7 часов пополудни. К сожалению, наш первый опыт с тралом Петерсона оказался неудачным— он плавал по поверхности и не опускался на дно. К полудню пройдено от Югорского Шара 160 миль; до Диксона остается около 400 миль, так что мы можем быть там через четыре дня.

Пятница 10 августа. На борту «Зари», у западного побережья Ямала, к югу от пролива Малыгина. Около 8 часов утра я был разбужен застопориванием машины. Быстро поднявшись на мостик, я увидел, как и предполагал, что мы зашли в лед. Стлался густой туман. Повернули обратно на юг ближе к берегу, но там лед оказался еще Плотнее. Это был одногодичный, сильно разъеденный лед, который легко дробился при толчках о судно. Пришлось идти в обход. Вскоре по курсу стало свободнее, в 9 часов мы были опять на чистой воде, и я мог назначить станцию. На глубине 60 м была зеленая глина, температура воды -1,7°, на 5 м +5,5° и на поверхности +6,3°. Большой Петерсон хорошо работал, а также впервые испробованный батометр Тимченко. Взятие газовых проб оказалось удачным, за исключением, одной. По зоологии не удалось ничего сделать, кроме подъема планктонной и мальковой сетей, так как угол вследствие дифферента сдвинулся, и потому на палубе не осталось места для драгирования.

Во время обеда зазвонил самодействующий измеритель глубины при 21 м и еще раз при 10 м. С 7 часов идем замедленным ходом и измеряем глубину лотом. Погода ясная, температура на солнце +20°. Лето можно считать теплым, следовательно благоприятным. Животный мир в этой части Карского моря чрезвычайно беден. Вчера во время станции мы видели двух тюленей и пару чаек, сегодня одного чистика и двух гагар и это все. Жизнь на дне моря несколько богаче, как показали первые траления.

Сравнивая настоящее полярное лето с прежним, мне вспомнилось, что Пайер и Вейпрехт[9] отметили 1 сентября —9° и 20 сентября —20°. С 13 августа, когда они зашли во льды, суточный минимум поднялся всего один раз выше нуля.

Суббота 6 августа. На борту «Зари», вблизи острова Белого. Вчерашний день было много льда, он встречался почти ежечасно. Неожиданно нас окутал густой туман, и вслед за этим мы оказались окруженными льдом. Пришлось повернуть в открытое море на северо-запад, где тоже оказался лед, и «Заря» на полном ходу сильно ударилась о льдину. Итак, идем обратно. Температура воздуха упала на 2°, зыбь прекратилась. Сегодня в час дня температура поднялась до 4°, зыбь несколько усилилась. Нет больше крупных льдин, мимо проносятся только обломки льда. Следовательно, вперед полным ходом. Пока я писал свой дневник, судно на полном ходу наскочило на льдину. Мы с Коломейцевым быстро взбежали наверх. Он приказал идти средним ходом, так как стоял все еще густой туман и беспрестанные удары льдин о корпус «Зари» не могли остаться безнаказанными.