Таблички с наиболее важными записями обжигали, после чего они приобретали серый, розовый или черный цвет. Кроме глиняных табличек, в Междуречье знали и другие материалы для письма. В XIV веке до н. э. один из жителей Угарита в своем послании просит прислать ему вощеные дощечки. В надписях нововавилонских царей упоминается алебастровая табличка. Слово, которым поначалу называли деревянные дощечки, перенесли и на другие материалы для письма — слоновую кость, металл. Внутренние стены ассирийских дворцов украшали барельефы с надписями, являвшие картины минувшего в строгой последовательности. Их сравнивают с историческими анналами. С кадрами кинохроники можно сравнить рельефы на прекрасной алебастровой вазе. Кстати, смонтированы они по всем правилам, так что движения в последующих «кадрах» направлены в противоположные стороны. Сюжеты рельефных изображений развиваются во времени. Время в представлении шумеров было как бы вывернуто наизнанку. Прошлое убегает от нас вперед, будущее — «заднее» время нас догоняет. Между Тигром и Евфратом, похоже, сошлись эти понятия, и замкнулось кольцо времен, когда будущее вдруг догнало то, что все дальше уходило в прошлое, покрываясь все более толстым слоем песка и забвенья. Догнало благодаря тому, что второй раз увидели свет глиняные таблички. Они позволили нам увидеть мир глазами тех, кто некогда выводил клинообразные знаки.

Космогонические мифы и географические карты, календари со знаками зодиака, сборники законов, словари, лечебники, справочные математические таблицы, литературные произведения, тексты для гадания, — нельзя сказать, что шумерская цивилизация умерла, потому что достижения ее стали достоянием многих народов и послужила основой многих современных наук».

Обычное деление вавилонской литературы на светскую и культовую в немалой степени искусственно, ибо влияние религиозных воззрений ощутимо сказывается практически в каждом произведении. Общими чертами литературных памятников древней Вавилонии следует, помимо этого, признать их обычно небольшой объем (это связано с ограниченностью размера глиняных табличек), преимущественно стихотворную форму и необычайно пристальное внимание к вопросам жизни и смерти.

Своеобразие некоторых произведений трудно бывает объяснить без учета еще одной особенности вавилонской литературы: она создавалась совсем не для «индивидуального пользования». Скорее всего, записанные на табличках тексты не читались «про себя», в одиночестве. Чтение литературы в древнем Вавилоне походило на некое мистическое действо: декламатор-грамотей ритмично выкрикивал певучие строки кружку собравшихся слушателей, изредка останавливаясь, дабы уловить сложности мест, где нестрогий характер текста требовал импровизации исполнителя, привнесения личностного начала в запечатленную на табличке схему произведения.

Это еще одна неотъемлемая черта литератур Востока: сюжет часто бывает задан изначально, а основной задачей автора считается мастерская интерпретация всем знакомой событийной схемы. В древнем Вавилоне дело усугублялось сложностью письменности, что делало восприятие текстов неподготовленным читателем практически невозможным. Поэтому то и звучали на площадях городов, в садах богатых вельмож протяжные строки аккадских стихотворных произведений, ритм которых основан на отсчете характерных для северосемитских языков логических ударений.

Причем чаще всего исполнялись декламаторами различные версии «Сказания о Гильгамеше». До наших дней дошли три варианта этого древнего литературного шедевра. В сказании поэтами не просто соединялись шумерские сказки-былины о славном герое. Содержание поэмы определялось единой философской направленностью произведения. Некоторые народные песни вообще не включались в сюжет, зато весьма органично был вставлен в памятник фрагмент из другого космогонического цикла — о всемирном потопе. Из трех версий сказания наиболее интересна поэма «О все видавшем», приписываемая урукскому заклинателю Синликеуннинни. Автор каждым эпизодом словно старался подчеркнуть недоступность бессмертия, неуловимо близкого и каждый раз ускользавшего от человека. Поэма изложена в 12 песнях — «таблицах», и дошла в позднейших списках, хотя несомненно восходит ко II тысячелетию до н. э.

Гильгамеш — аккадское имя; шумерский вариант, по-видимому, образован от формы «Бильга-мес», что, возможно, значит «предок героя». Весьма вероятно, что Гильгамеш был реальной исторической личностью — пятым правителем I династии города Урука в Шумере (конец XVII — начало XVI вв. до н. э.). Вскоре после смерти он был обожествлен, и в «царском списке» III династии Ура Гильгамеш выступает уже как мифическая личность.

По просьбе богов, обеспокоенных жалобами жителей Урука на их своенравного владыку — могучего Гильгамеша, который отбирает у горожан лучших женщин, богиня Аруру создает дикого человека Энкиду — он должен противостоять Гильгамешу и победить его. Энкиду живет в степи и ничего не знает о своем предназначении, а Гильгамеша начинают посещать видения о могучем друге. Вскоре в Урук приходит сообщение, что в степи поселился грозный муж, который мешает горожанам охотиться, оберегая поселившихся вместе с незнакомцем животных. Гильгамеш посылает в степь блудницу, чтобы та соблазнила великана. Женщине удается выполнить предписанное, звери покидают Энкиду. После этого происходит встреча Гильгамеша с Энкиду, между ними начинается поединок. Ни тот, ни другой не могут одержать победу, и это делает их друзьями. Вдвоем они совершают немало подвигов, за один из которых (убийство чудовищного быка Хумбабы) разгневанные боги умерщвляют Энкиду (видимо, вместо Гильгамеша). Потрясенный смертью друга Гильгамеш бежит в пустыню и там впервые ощущает, что и сам смертен. В поисках бессмертия он достигает острова, где обитает Утнапишти — единственный человек, обретший вечную жизнь. Она ему дарована советом богов, а повторно собраться те вряд ли смогут. Гильгамеш расстроен, и Утнапишти открывает ему по просьбе своей жены секрет цветка вечной молодости. Герой добывает ему траву, но отведать ее не успевает: пока он купался, цветок утащила змея и сразу же, сбросив кожу, помолодела. Гильгамеш возвращается в У рук и находит утешение в делах. Финальная сцена, когда герой любуется возведенной вокруг города стеной, подчеркивает мысль, что единственное доступное человеку бессмертие — это память о его славных делах.

Боги, когда создавали человека,

Смерть они определили человеку.

Жизнь в своих руках удержали.

Ты же, Гильгамеш, насыщай желудок,

Днем и ночью пляши и смейся,

Глядя, как дитя твою руку держит,

Своими объятьями радуй супругу —

Только в том и есть удел человека.

Аккадский эпос был, конечно, весьма разнообразен. Об этом позволяет говорить даже то, что дошло до наших дней. Фундаментом для возведения циклов могли стать, кроме образов легендарных предков, и образы героев-богов (борьба Бела с чудовищем Лаббу, эпос о боге чумы Эрре, песнь о боге Нергале и богине Эрешкигаль).

Интересны также дошедшие до нас две поэмы на аккадском — «Невинный страдалец» и «Вавилонская теодицея». Обе поэмы о страданиях и смерти простого, безвинного человека. Если первая посвящена в основном бедствиям личным, то вторая имеет большую социальную направленность. Интересна форма «Вавилонской теодицеи». Это своеобразный диалог страдальца с его другом-оптимистом.

Приблизительно сходное звучание имеет еще один памятник той поры — «Сказка о ниппурском бедняке». Однако здесь акцент сделан не на страданиях безвинно обиженного градоначальником бедняка, а на том, с каким лукавством сумел пострадавший в отместку трижды обмануть и избить обидчика.

Все эти памятники написаны стихами, и предвестником прозы в них может служить разве что специфичность оборотов, которыми вводится в сюжет прямая речь героев. Обычно эти строки напоминают специальную формулу зачина, они явно выпадают из ритма, и, возможно, иначе звучали даже интонационно. А вот сказание об Адапе, рыболове города Эреду, — полупроза. Сюжет произведения также достаточно оригинален: Адапа сломал крылья Южному ветру, дабы тот не мешал ловить рыбу, и был вызван для объяснений к Ану. На небесах рыбак отказался пить и есть, думая, что его пытаются отравить (о такой возможности Адапу предупреждал отец). В итоге же он так и не попробовал предложенную ему богами пищу бессмертия и воду бессмертия.