Вот и сейчас от полного тела Джалля разило потом и душными притираниями. Лилль поморщился, может, стоит попросить супруга и как-то убрать неприятного омегу? Но мальчик так и не научился пока озвучивать свои желания.

Двери в покои распахнулись, и придворные, увидев, кто вошел торопливо стали набрасывать на себя покрывала.

Император привел еще одного омегу. Одежда говорила о дальней дороге, когда вездесущая пыль пробирается даже через плотно задернутые занавески повозки. Флайеры дороги, и не каждый Дом может позволить себе иметь хотя бы один, а потому многие передвигались по старинке – в повозках запряженных однорогами. Порталы же вообще только для нужд императора.

Эрмиэль надменно осмотрел всю стайку придворных , остановился на грузном Джалле и снова, уже в который раз удивился, за что его юный супруг приблизил к себе этого омегу. Императору и в голову не пришло, что сам Лилль только и мечтал как-то отделаться от навязчивого придворного. Властно откинув покрывало, правитель подтолкнул своего спутника к мужу. Лилль чуть слышно охнул, вскакивая и метнувшись к нему навстречу

- Оми!.. – и замер, не дойдя пары шагов, – благодарю вас, господин, за доставленную радость от встречи с омегой моего отца.

Церемонный поклон и холодные вежливые слова не могли передать всего счастья, а осознание от неподобающего императорской омеге поведения, вообще испугало мальчика. Он и так в последнее время нарушил множество обычаев и законов. Снял покрывало, верхнюю рубашку и в таком виде его увидел не только супруг, но и стражи, сквозь открытые двери. А это уже тянуло на серьезное наказание. Тем более, что проступков накопилось много, а расплаты за них все нет.

- Я принимаю твою благодарность, Лилль, - не менее официально ответил император, – и довожу до твоего сведения, что срок пребывания младшего лорда Кинли зависит от тебя и твоего поведения.

Лилль склонился в поклоне перед супругом, втайне мечтая, что его поскорее оставили вдвоем с оми. Но на такое надежды было мало, и если император вскоре уйдет, то свиту никуда не деть.

Уже закрылась за императором дверь, уже проводили гостя в купальню, а Лилль все никак не мог поверить, что его оми с ним. Мальчик вернулся на помост, с рассеянной улыбкой скользя взглядом поверх голов свиты, и думал только о том, как бы избавиться от всех.

- Мне кажется, что мы должны перейти в Малый Зал и оставить нашего господина наедине с его оми – негромко проговорил Талль, заслужив благодарный взгляд от Лилля.

- Но это против обычаев, – попытался встрять младший лорд Борг.

- Ничего, урона чести императору встреча оми с сыном не нанесет, тем более, что правитель сам привел его в эти покои, – возразил Талль, выпроваживая придворных и повернулся к мальчику – я никого не пущу, пока вы не позовете, младший государь.

- Спасибо! – выдохнул Лилль, разглаживая в нетерпении складки на покрывале.

**

- Как ты тут, Лилли? – спросил, наконец, сына его оми.

Они уже и наобнимались, и наплакались, и перебрались в сад, где под вечер стало прохладнее, чем в душных покоях. Теперь мальчик лежал на коленях отца и тихонько жмурился от немудреной ласки, когда чуть шершавая ладонь легко гладила его по голове.

- Сейчас все почти хорошо, – ответил немного хриплым от слез голосом, Лилль, – супруг меня не бьет и даже ласкает.

- А раньше?

- Тогда… ну все было, оми. Я всего лишь омега из Дома среднего ранга. Император строг, хоть и не наказывал напрасно.

- Значит, все же наказывал. Я так надеялся, что хоть тебя минует эта участь.

- Нет, он не бил зря. А сейчас вообще не бьет.

- Ты его боишься?

- Да. Оми, я… не наказания боюсь и не императора. Он супруг и в своем праве. Знаешь, страшно, когда ждешь. Сначала, что именно будет. А потом… страшна не боль, а ожидание. Вот сейчас и… удар…

- Маленький мой, – омега поцеловал сына, – если бы я мог, не создавал бы тебя совсем. Быть омегой это самое страшное в нашем мире.

- Оми… я завтра, наверное, буду позже, – неловко проговорил мальчик.

- Почему?

- Меня накажут, – просто ответил он.

- Ты заслужил?

- Конечно. Я сегодня оказался в нижней рубашке и без брачного покрывала перед чужими альфами.

Оми только мог обнять сына, понимая, что ни защитить, ни избавить от наказания не сможет. Показаться в неподобающем виде перед посторонними серьезный проступок, а уж для императорской омеги тем более.

Костя стоял у раскрытого окна и слушал разговор оми с сыном. Он знал, что супруг до сих пор не то, что не доверяет - боится. Но даже не представлял, до какой степени, если он сам не заметил ничего, то его мальчик уже просчитал, подготовился и смирился. Откуда-то изнутри поднялась глухая волна раздражения.

«Ждешь наказания? Тогда ты его получишь» – со злостью подумал император.

И, обдумав, как следует, с чего начать вечер, вернулся к рутинной работе. Теперь он уставал гораздо меньше, чем первое время. Многое уже было сделано, маховик перемен медленно, но верно тронулся с места, и у правителя появилось несколько помощников, поддерживающих его решения и реформы. С Раэлем они вообще сдружились, если можно назвать так отношения бывших господина и раба. Взаимное уважение и общий труд все же много значит.

- Ну ладно, с торговыми пошлинами мне ясно. Сейчас они непростительно занижены, причем распределяются как-то странно, но высчитать заново приемлемые налоги, я уже не могу. Нужен толковый экономист. И уж точно не эти старые сморчки.

- Сморчки, государь?

- Забудь, я о другом.

- Экономист есть, – заметил Раэль, решивший опять пропустить странное слово, их у императора появилось немало после принятия родовой магии, – только далеко.

- И где? Только не говори, что я его тоже сделал рабом.

- Именно так, только ему не повезло еще больше.

- Куда уж больше – буркнул с досадой император, ему до сих пор было стыдно за своего предшественника.

- Лорда Кариэля Эмета обвинили в махинациях, растрате и попытке обворовать императорскую казну.

- Ого!

- Да, государь. Были представлены документы и свидетели, доказывающие косвенную вину…

- Косвенную? Прямых улик не было?

- Нет, государь. Однако, ходили слухи, что на самом деле он перешел дорогу Торговой Гильдии. Предложил новую систему налогов и ограничений, ущемляющие верхушку. Вот кто-то и подсуетился, убрав его с дороги.