— Постараюсь! — просиял Хэйден. — А вам лично завещаю свои зубы. Теперь, когда вы, по доброте своей, сняли с них брекеты, они только вас и ждут. Правда, мой стоматолог посоветовал бы ещё парочку лет поносить растяжки.

Менард лишь хмыкнул и удалился.

Хэйден поражён: его считают особо опасным преступником! А ведь всё его преступление заключалось в том, чтобы выжить самому и спасти жизнь другим ребятам. Но когда Инспекция затаила на тебя зло, она любое дело повернёт к своей выгоде.

Полтора года назад, когда Коннора доставили в «Весёлый Дровосек», его провели перед выстроившимися расплётами — униженного, сломленного пленника. Замысел был деморализовать других ребят, а на самом деле эта акция превратила Коннора в божество. Падший и восставший расплёт.

По всей видимости, юновласти учли свою ошибку, поэтому с Хэйденом поступили иначе. Поскольку «Манифест Цельных» в Сети по-прежнему получает больше кликов, чем снимки обнажённых знаменитостей, Хэйдена-героя необходимо развенчать.

Как и Коннора, его немедленно отделили от остальных расплётов, но вместо публичного унижения Менард избрал другой путь: Хэйден отныне питался отборными бифштексами за столом персонала, а для проживания ему выделили трёхкомнатную квартиру в вилле для гостей. Поначалу Хэйден встревожился — уж не замешан ли тут некий романтический интерес — но у начальника были совсем другие намерения. Менард распустил слух, будто Хэйден сотрудничает с юнокопами и помогает им ловить расплётов, спасшихся с Кладбища. И хотя единственным доказательством «ренегатства» Хэйдена служило лишь хорошее обращение с ним, обитатели заготовительного лагеря поверили. Не поверили только такие ребята, как Насим и Лизбет, то есть знавшие Хэйдена раньше.

Теперь, когда его ведут через столовую, отовсюду раздаются издевательские и негодующие выкрики; а его охрана, вообще-то призванная следить, чтобы он не сбежал, теперь вынуждена защищать его от толпы разъярённых расплётов. Хэйден, пожалуй, высоко оценил бы такую мастерскую манипуляцию, если бы её жертвой не пал он сам. Нет клейма позорнее иудина; и теперь благодаря Менарду Хэйден покинет этот мир униженным и опороченным.

— Зубы твои мне без надобности, — сказал как-то юноше Менард. — А вот из твоего среднего пальца я с удовольствием сделаю брелок для ключей — на память о всех тех случаях, когда ты мне его показывал.

— Левый или правый? — осведомился Хэйден. — Такие вещи, знаете ли, очень важны.

Но лето неумолимо движется навстречу осени; всё ближе день голосования, всё ближе расплетение, и Хэйдену всё труднее шутить на этот счёт. Он уже почти уверен — его жизнь в её привычном виде закончится на Живодёрне заготовительного лагеря «Холодные Ключи».

В ясный августовский день по извилистой горной дороге движется фургон для перевозки расплётов, окрашенный в приятные голубые, розовые и зелёные тона, которые, однако, не могут замаскировать его отвратительного предназначения.

Бесплодные пустыни Северной Невады изрезаны горами, которые, кажется, вовремя сообразили, в каком неприглядном месте собираются вырасти, и остановились на полдороге, решив, что дело не стоит свеч. Всё здесь скучное и бесцветное, как в больнице. «Теперь понятно, почему перекати-полю не сидится на месте, — размышляет Старки. — Потому ему хочется быть где угодно, только не здесь».

Старки сидит в кабине водителя на пассажирском сиденье. Это сиденье ещё со времён Дикого Запада по традиции называется «шотган», то есть «место для стрелка с ружьём». В настоящий момент его можно назвать «местом для стрелка с пистолетом», потому что именно это оружие Старки упирает водителю в бок.

— Парень, ты бы того... убрал бы эту штуку, — со страхом говорит водитель.

— Ничего личного, Бубба, — отвечает Старки. Нет, он не знает, как зовут мужика, просто для него любой водила — Бубба. — Веди себя смирно — глядишь, останешься жив.

Фургон спускается в долину, и перед Старки открывается широкий вид на лагерь «Холодные Ключи». Как со всеми заготовительными лагерями, его продуманный дизайн, создающий иллюзию умиротворения и покоя — часть преступного замысла. Бывает, что даже здание, в которое дети входят и из которого уже не возвращаются, с виду такое же уютное, как домик любимой бабушки. Старки вздрагивает от омерзения при этой мысли.

Те, кто строил «Холодные Ключи», постарались придать лагерю облик типичного Западного посёлка; однако обширный искусственный газон в окружении традиционного вида строений режет глаз, красноречиво свидетельствуя, что всё это фальшивка.

Грузовик приближается к охраняемым воротам. Бубба обильно потеет.

— Кончай потеть! — шипит Старки. — Они же заподозрят неладное!

— Да как же я могу не потеть?!

Охранник на воротах делает что положено: проверяет водительские документы и путевой лист; то, что водитель весь исходит потом, похоже, ускользает от его глаз. Не обращает он никакого внимания и на Старки, одетого в серый комбинезон транспортного рабочего. Покончив с делом, охранник направляется в будку, нажимает на кнопку, и ворота медленно открываются.

Пришёл черёд Старки потеть. До нынешнего момента всё это были лишь планы, предположения; даже когда они спускались в долину, лагерь не казался ему чем-то реальным, принадлежащим этому миру, но сейчас, когда он внутри, обратного пути нет. Дело придётся довести до конца.

Фургон подъезжает к разгрузочному пандусу — около него уже поджидает команда воспитателей, готовых приветствовать новоприбывших самыми сердечными улыбками, затем рассортировать их и развести по корпусам, где они и будут дожидаться расплетения. Но сегодня события обернутся иначе.

Задние двери фургона распахиваются, и вместо аккуратных рядов связанных по рукам и ногам расплётов лагерные сотрудники сталкиваются с чем-то совершенно неожиданным. На них, вопя и потрясая оружием, обрушивается армия подростков.

В то же мгновение, когда начинается заваруха, водитель выпрыгивает из кабины и удирает. Старки не обращает на него внимания — мужик сделал своё дело, пусть катится. Вопли нападающих сменяются грохотом выстрелов. Лагерные сотрудники уносят ноги со сцены военных действий, а на их место устремляются охранники.

Старки выскакивает из кабины и видит, как падают его драгоценные аистята: с восточной башни разгрузочный пандус как на ладони, и оттуда бьёт снайпер — каждый выстрел в цель. После нескольких первых зарядов с транком снайпер меняет винтовку. Следующий упавший парнишка уже никогда не поднимется с земли.

«Чёрт это всё по-настоящему всё по-настоящему всё по-...»

Снайпер целится в Старки.

Тот успевает увернуться, и пуля с проделывает аккуратную дырочку в двери кабины. Старки в панике прыгает за валун, ударяется об него больной рукой и сыплет ругательствами.

Аистята рассыпаются в стороны. Некоторые из них уже лежат недвижно, но другие не сдаются; кое-кто использует работников лагеря в качестве живых щитов.

«Я не могу умереть! — думает Старки. — Кто будет ими руководить, если я погибну?»

Но и прятаться за валуном тоже больше нельзя. Аистята должны видеть своего лидера сражающимся. Видеть, что он впереди. И не только аистята, но и расплёты, которых он пришёл освободить.

Старки высовывает голову из-за валуна и прицеливается из своего пистолета в тёмную фигуру на башне. Снайпер расстреливает ребят, бегущих по искусственному газону. Четвёртый выстрел Старки оказывается удачным — снайпер падает.

Но здесь полно других охранников и других башен.

Спасение приходит со стороны ребят — обитателей лагеря. Ведь сейчас разгар дня, они все на улице: кто занимается спортом, кто оттачивает другие навыки, ведь чем лучше физическое и умственное состояние расплёта, тем выше цена его органов после разделения. Когда ребята соображают, что происходит, они бросают свои занятия, нападают на воспитателей и превращают атаку извне в полномасштабный переворот.

Старки устремляется в центр событий, зачарованный тем, что разворачивается перед его глазами: воспитатели и прочие работники бегают, как ошалелые, охранники повязаны, отобранное у них оружие пополняет арсенал аистят. Старки замечает женщину в белом халате — та мчится через газон за угол ближайшего здания, пытаясь на ходу позвонить по мобильнику. Как бы не так! Ещё до захвата аистятами транспортного фургона Дживан и его команда вывели из строя обе телекоммуникационные башни, обслуживающие долину. Никакая информация не вырвется отсюда иначе, чем на двух ногах.