— Почему? — передразнивает Уна, постепенно заводясь. — Почему, почему, почему! Вечно один и тот же вопрос! Я тоже всё время спрашиваю «Почему?», а в ответ слышу только шелест листьев и чириканье птиц, вьющих гнёзда.

Лев не произносит ни звука. В глазах Уны слёзы, но она не позволяет им пролиться.

— Я сделала это, потому что где бы ты, Лев, ни появился, начинают твориться страшные дела. В первый раз следом за тобой пришли орган-пираты и забрали Уила. А теперь ты привёл сюда самого знаменитого из всех беглых расплётов. Я хотела, чтобы тот выстрел заставил Таши’ни взяться за ум и прогнать вас куда подальше. Но мой поступок обратился против меня.

— Ты же говорила, что хочешь, чтобы я остался.

— Я хотела, чтобы ты остался, и я не хотела этого. Хочу — и не хочу. Сегодня был плохой день. Сегодня я хотела, чтобы ты и твои друзья убрались.

— А сейчас?

— А сейчас я сижу и пью чай. — И она снова принимается молча потягивать из чашки.

Лев может понять эту двойственность Уны, хотя ему и больно. Кого сейчас предаёт Уна: Лева — за то, что хочет, чтобы он ушёл, или себя — за то, что сама не в силах уйти отсюда? Уна наклоняется к нему, и Лев, неожиданно для себя самого, отстраняется, чтобы сохранить дистанцию.

— Маленький братец, ты — вестник несчастья, — говорит она. — И в одном я уверена так же точно, как в том, что мы сейчас сидим здесь: надвигается ещё бóльшая беда.

Камю Компри поражён и очарован тем, как музыка может изменять мир. Всего несколько простых аккордов — а помощнее термояда! Вот это топливо и подпитывает его в пути. Музыка соединяет фрагменты его памяти в одно целое, словно звёзды в созвездии. «Соедините точки линиями и увидите полную картинку».

В этот самый момент Кэм, пробираясь сквозь частый сосновый лес в полутора тысячах миль от уютного таунхауса в округе Колумбия, раздумывает, чем сейчас занимается Роберта. Наверняка своим любимым делом — оценивает потери. Интересно, призовёт ли она себе на помощь Инспекцию? Кэм ведь теперь что-то новенькое, до сих пор не слыханное — беглый «сплёт». Он такой же человек вне закона, как и те, кого ищет. Это и страшит его, и воодушевляет.

Если он прав, и Риса находится в резервации арапачей — что она скажет ему? Что он ей ответит? И что он станет делать, встретившись лицом к лицу с Коннором Ласситером? Как ни планируй, а в решающий момент всё равно будешь не готов.

Когда опускаются вечерние сумерки, Кэм сталкивается кое с чем совершенно необычным, однако полностью ожидаемым: перед ним в обе стороны тянется бесконечная каменная стена тридцати футов в высоту.

Поначалу она кажется непреодолимой, однако, подойдя ближе, Кэм различает сланцевые выступы между гранитными плитами облицовки. Может быть, это всего лишь украшение, но, похоже, оно призвано не только радовать глаз. Чем дольше Кэм всматривается в них, тем яснее ему становится, что эти выступы содержат в себе послание. И оно вещает: «Дальше ни шагу... разве что твоя нужда так велика, что высота стены тебе не помеха».

Кэм оценивает взглядом выступающие камни и начинает восхождение. Это оказывается делом совсем не лёгким. Должно быть, получить у арапачей убежище может только тот беглец, который выдержит испытание. Наверняка, думает Кэм, были и такие, что сорвались и погибли. Интересно, сколько.

Над верхним краем стены солнце, до того скрытое за гранитными блоками, бьёт ему в глаза с такой силой, что Кэм едва не теряет опору. Он-то думал, что светило уже скрылось за горизонтом, на самом же деле оно всё ещё цепляется за верхушки деревьев. А вдруг кто-нибудь заметил нарушителя границы? Правда, поблизости явно никого нет, по обе стороны стены сплошной лес; зато в отдалении расположен посёлок. Кэм видит ущелье, дома, словно бы вырубленные в его склонах. Эта местность ему знакома! Или, во всяком случае, какая-то его часть знает, куда он попал.

Юноша слезает вниз и направляется к посёлку.

Кэм доходит до края леса уже в полной темноте. Посёлок выглядит одновременно модерновым и чудесно старомодным. Дома сложены из белого необожжённого и коричневого кирпича; тротуары не асфальтированные, а дощатые — из красного дерева. Повсюду дорогие автомобили, и тут же рядом — коновязи. Арапачи живут по принципу: «Мы выбираем технологии, а не они нас».

Посёлок невелик, но не так уж и мал, жизнь здесь с наступлением темноты не замирает. Рестораны и молодёжные заведения в центре гостеприимно сверкают огнями и полны посетителей. Кэм избегает их — он выбирает одну из деловых улиц с банками и другими учреждениями, закрытыми в это время суток. Редкие прохожие говорят ему «добрый вечер» или «tous» — должно быть, решает Кэм, это то же самое по-арапачски, но он не уверен, поскольку в его языковом центре Уил Таши’ни не представлен. Кэм отвечает на приветствия. Он тщательно следит, чтобы капюшон его тёмной куртки был низко надвинут, так что волосы и лицо остаются глубоко в тени.

Уил Таши’ни должен помнить эти улицы. Кэму большинство этих воспоминаний недоступно — они теперь часть других людей. То, что досталось ему, больше похоже на принесённый ветром едва различимый запах. Этот аромат памяти кружится в нём, завивается вихрями, толкает его в направлении, неосознаваемом мозгом, но юноша безоглядно доверяется ему.

Один из таких вихрей увлекает его в боковой проулок. Кэм даже не замечает, как повернул сюда; это просто случилось, как будто было настолько привычным, что не требовало вмешательства рассудка. Аромат памяти здесь особенно силён. Подчиняясь ему, Кэм приближается к двери красного дерева, ведущей в какой-то магазин. Огни погашены — магазин, как все прочие заведения на этой тихой улочке, закрыт.

Кэм дёргает ручку — заперто, как он и ожидал. В этой двери, он чувствует, сокрыта какая-то тайна. Не стоит и пытаться раскрыть её сознательным усилием; но тут Кэм замечает, что у него словно бы покалывает в пальцах. Он касается кирпичной кладки около двери... Да! Его руки знают нечто, чего не знает весь остальной Кэм. Он скользит ладонью по стене — и его пальцы находят то, что ищут. В щели между кирпичами лежит запасной ключ. Вид ключа не вызывает в юноше никаких ассоциаций — о ключе помнят только и исключительно его руки.

Кэм вставляет ключ в скважину, поворачивает и медленно открывает дверь.

Ему сразу становится ясно, что за предметы необычной формы свисают с потолка. Гитары! Может, Уил работал здесь? Кэм обшаривает закоулки своей памяти, но не находит этому подтверждений. А вот мелодии, связанные с этим местом, тут же начинают звучать в его голове; и он знает: стоит только наделить их голосом — и тут же проявятся дальнейшие ассоциации.

На прилавке лежит гитара. Должно быть, на ней недавно играли, потому что она ещё довольно прилично держит строй. Двенадцать струн. Его любимый тип инструмента. Кэм втягивает в себя земляной и древесный дух гитарного магазина и принимается играть.

Ей опять снится Уил. Он слишком часто ей снится. Иногда ей хочется, чтобы он ушёл, оставил её в покое — пробуждение всегда так мучительно! Но на этот раз, проснувшись, Уна слышит музыку, которая только что звучала в её сне. Тихая, приглушённая, но она, несомненно, продолжается!

Сперва она думает, что, наверно, оставила играть в гостиной какую-то из его записей. А может Грейс, постоянно сующая нос во все шкафы и ящики, нашла диск. Однако, придя в гостиную, Уна обнаруживает гостью мирно посапывающей на диване. Коннор с Левом спят в своей комнате. Музыка доносится с нижнего этажа.

Уна открывает дверь, и звуки становятся громче. Они гулко отдаются в лестничном пролёте — призрачные и всё же ощутимо реальные. Это не запись, это живая музыка! Эту мелодию умел играть только Уил — и сердце девушки едва не вырывается из груди. Он жив! Он жив, он вернулся домой и приветствует свою любимую серенадой!

Она бросается вниз по ступенькам; халатик развивается за спиной. Уна понимает, что её надежды нереальны, но она так отчаянно желает, чтобы они сбылись, что отказывается прислушаться к голосу рассудка.