— У меня помутилось в голове, — тихо признаёт Уна, уставившись в грязный пол вигвама. — И до сих пор не прояснилось.

Вместо того, чтобы говорить о Сплёте, она снова рассказывает об Уиле. О том, как он настраивал и проверял её гитары перед продажей:

— Он вкладывал в свою музыку всю душу. Мне всегда казалось, что крохотная частичка Уила оставалась в каждом инструменте, на котором он играл. После его исчезновения все гитары какие-то не такие. Теперь, когда на них играют — это всего лишь ноты.

— И ты решила сделать себе маленького гитарного раба из нашего общего друга.

Уна поднимает было глаза, желая испепелить Коннора... но, похоже, у неё больше нет на это сил. И она снова опускает взгляд.

Коннор поворачивается к Сплёту — тот не сводит с Коннора глаз, можно сказать, сверлит его взглядом. Коннор крепче сжимает винтовку.

— Ну а ты зачем сюда припёрся? — спрашивает он. — И как вообще догадался, куда идти?

— У меня достаточно памяти Уила Таши’ни, чтобы понять, где твой друг-хлопатель будет искать пристанища. И, я думаю, ты знаешь, почему я пришёл сюда. Я пришёл за Рисой.

При звуке её имени, вылетевшем изо рта этого существа, у Коннора вскипает кровь. Его подмывает крикнуть: «Она тебя ненавидит! Она не желает иметь с тобой никакого дела! Никогда!» Но Коннор видит запачканные мочой брюки Сплёта, ощущает исходящую от него вонь и вспоминает, каким беспомощным он выглядел, привязанный к столбу. Это так похоже на его собственный плен в подвале Арджента. Сочувствие — последнее, что Коннору хотелось бы ощущать по отношению к этому типу, и всё же — вот оно, здесь, не даёт разгореться его ненависти. Сплёт весь исходит безнадёжностью — она словно сочится сквозь его швы; и как бы ни желал Коннор добавить этому существу мучений, он не может этого сделать.

— И что — ты собирался шантажировать её, как прежде, чтобы она ушла с тобой?

— Я её не шантажировал! Это «Граждане за прогресс»!

— И ты хочешь привести её обратно к ним.

— Да нет же! Я здесь, чтобы помочь ей, идиот!

Коннора эта реплика даже слегка веселит.

— Полегче, Солянка! У меня тут, как видишь, ружьецо.

— Ты только зря тратишь время, — вмешивается Уна. — Его всё равно не вразумишь. Он же не человек! Он неживой!

— Je pense, donc je suis, — произносит Сплёт.

Французский язык для Коннора — тёмный лес, однако он знает достаточно, чтобы понять, о чём речь.

— То, что ты мыслишь, ещё не значит, что ты существуешь. Компьютеры тоже вроде как мыслят, но они только подражают настоящим мозгам. Дерьмо на входе/дерьмо на выходе — и ты всего лишь большая куча дерьма.

Сплёт опускает заблестевшие глаза.

— Что ты понимаешь...

Коннор видит, что задел в своём противнике больной нерв, затронув тему жизни. Тему Экзистенции с большой буквы. И снова Коннор ощущает невольный прилив сочувствия.

— Ну да, согласно закону, расплёты тоже неживые, — говорит он, предвосхищая аргумент Кэма. — Как только подписан ордер на расплетение, ты, по закону, всего лишь кучка запчастей. Вроде тебя.

Сплёт смотрит на Коннора. Одинокая слеза падает на обтянутое джинсами колено.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да вот что. Кем бы ты ни был: кучей запчастей, или мешком с дерьмом, или полноценным человеком, — хоть мысли ты, хоть не мысли — всё одно. Я, или Уна, или все прочие будем думать так, как нам заблагорассудится. Так что сделай одолжение — не навязывай нам свои проблемы.

Сплёт кивает и опускает глаза.

— Голубая Фея, — произносит он.

— Вот видишь! — бросает Уна. — Он действительно как компьютер — выплёвывает всякое бессмысленное дерьмо.

Но Коннор выказывает неожиданную даже для самого себя проницательность:

— Извини, Пиноккио, но Риса не Голубая Фея. Она не может превратить тебя в настоящего, живого парня.

Кэм смотрит на него и улыбается. Это такая обезоруживающая улыбка, что Коннор сжимает винтовку ещё крепче. Он не позволит себя обезоружить ни в каком смысле!

— А откуда ты знаешь, что она уже не сделала это? — говорит Кэм.

— Она, конечно, волшебница, но не до такой степени, — возражает Коннор. — Если тебе нужно чудо, обратись к Уне. Уверен — арапачи умеют колдовать куда лучше нас.

Уна выпрямляется и бросает на него хмурый взгляд:

— Ещё только не хватало, чтобы меня оскорблял какой-то беглый расплёт!

— Вообще-то, я считал это комплиментом, — говорит Коннор. — Но если тебе хочется почувствовать себя оскорблённой, я счастлив, что предоставил тебе эту возможность.

Уна одно мгновение прожигает его глазами, а потом снова уставляется в пол.

— Ты сказал, будто хочешь помочь Рисе, — говорит Коннор Сплёту. — Что ты имел в виду?

— Это касается только нас с ней и останется между нами.

— Ошибаешься, — парирует Коннор. — Между вами — я. Ты будешь говорить со мной или не будешь говорить вовсе.

Сплёт сопит носом, словно огнедышащий дракон, собирающийся изрыгнуть струю пламени. Но тут же остывает.

— Я помогу ей уничтожить «Граждан за прогресс». У меня есть все необходимые доказательства. Но я ими не поделюсь ни с кем, кроме неё.

Похоже, не врёт. Но Коннор знает, что разбираться в людских характерах — не его конёк. Вон какую страшную ошибку он совершил в отношении Старки. Больше он её не повторит.

— И ты рассчитываешь, что я в это поверю? С какой стати тебе уничтожать людей, которые тебя создали?

— Есть причины.

— Да скажешь ты ему или нет? — теряя терпение, восклицает Уна. — Или собираешься водить его за нос целый день?

— Скажешь что? — Кэм переводит взгляд с одного на другого.

Ещё минуту назад Коннор думал, что, выдавая эту новость Сплёту, насладится по полной, но сейчас всё удовольствие куда-то пропало.

— Не хочется тебя разочаровывать, Сборная Солянка, но... Рисы здесь нет.

Глаза Сплёта наполняются таким отчаянием, как будто он настоящий человек. Кто знает, может, его и вправду навестила Голубая Фея?

— Но... но... в новостях сказали, что она с тобой!

— Угу, в новостях ещё сказали, будто это я напал на лагерь в Неваде. Уж кто-кто, а ты-то должен знать, что прессе доверять нельзя.

— Тогда... где она?

— Не знаю. — Помолчав, Коннор добавляет: — Да даже если бы и знал, тебе уж точно не сказал бы.

Сплёт в бешенстве вскакивает и бросается на Коннора:

— Ты лжёшь!

Один миг — и Коннор тоже на ногах, вскидывает винтовку, направляя ствол прямо в грудь нападающего. Сплёт застывает на месте.

— Ну же, Солянка, дай мне только повод, я жду!

— Прекрати обзывать меня!

— Коннор говорит правду, — подтверждает Уна. — Здесь только он, Лев и ещё одна низкокортикальная девушка. Рисы Уорд в нашей резервации никогда не было.

Зачем она ему это всё рассказывает, досадует Коннор; но, кажется, его противник смиряется с действительностью. Он опускается на пол и обхватывает голову ладонями.

— Сизиф, — бормочет он.

Коннор даже не пытается догадаться, о чём речь.

— Ты же понимаешь, что я не могу тебя отпустить. Чего доброго, донесёшь властям, где мы. Слишком большой риск.

— Давай, я его снова привяжу, — говорит Уна, приближаясь к Сплёту. — В этот вигвам уже давно никто не ходит.

— Нет, — решает Коннор. — Привязывать тоже не годится. Заберём его к тебе.

— Только его мне там и не хватало!

— Придётся потерпеть.

Коннор оценивающе обводит взглядом своих собеседников. Ну, вроде оба уже немного успокоились. Он ставит винтовку на предохранитель.

— Так вот. Сейчас мы пойдём к Уне домой, словно три старых приятеля, возвращающиеся с вечерней охоты. Всё понятно?

Кэм и Уна неохотно соглашаются.

— Не знаю, заслуживаешь ты такого отношения или нет, но я попробую обращаться с тобой как с человеком. — Дальнейшие слова даются Коннору с трудом, но он всё же произносит: — Как тебя называть — Камю?

— Кэм.

— Ладно, Кэм. Меня зовут Коннор — но ты и так это знаешь. Мне бы хотелось добавить «приятно познакомиться», но я не люблю врать.