— Да разве же я подстрекала? Скажешь тоже! Мы просто историю поминали — правда, девочки?

— Да, сьера, — хором подтвердили те.

— Свою историю надо помнить. А я своего мужа долго подбирала. Мужья — они на дороге не валяются, их выбирать надо... Да и скучно это, ни флирта, ни гадания, любит или нет? Так, чмок в холодную морду…  бр-р-р!

— Тея! — предостерегающе выдохнула я.

— А как барон Филрен поживает? — быстро сменила та тему на более нейтральную.

Хотя как посмотреть — от сути-то ничуть не отклонилась.

— Да все как обычно, работает. Я его не вижу почти — деда ему канцелярию завещал, он и играется. Как будто ты не знаешь.

— Хороший парень этот Теллер Филрен. Красивый, да, девочки?

Нормальный. Но обаятельный, конечно. Тея от него без ума, «девочки» тоже. Любят Лера слуги, а ко мне сватают чуть ли не с самого детства. Если бы хоть половина этих слушков была правдой, получилась бы весьма романтичная история из тех, что так любит простой люд.

А вот меня от этих намеков уже тошнит.

Я взвыла не своим голосом, чувствуя, как теплеют уши:

— У-у-у! И ты туда же? Эта примерка еще долго длиться будет? У меня скоро завтрак, прибыли послы…

— Важные послы?

— Очень.

Я чуточку слукавила. Послы были из далекой-далекой и маленькой страны, должны были подписать контракт на поставку яблок и какой-то лекарственной травы, название которой я давно и благополучно забыла. Мое присутствие, так же, как присутствие моей старшей сестры, Валиалины, с ее мужем, Херхом из Дьеппны, было лишь формальностью. Более того, для меня оно вообще было необязательным: совершеннолетие мое наступит лишь через месяц и один день.

Через месяц и один день мне будет восемнадцать… тогда же я, согласно обычаю, чмокну выбранную лягушку, и жизнь моя с того дня будет отдана тому, в кого эта лягушка превратится. После этого я буду блистать на подобных приемах с мужем.

А пока мое посещение всех этих завтраков с послами дружественных стран было лишь моей прихотью. Развлечением.

Я была всего лишь второй в очереди на престол, и то, лишь до тех пор, пока Валиалина не родит девочку.  Она, впрочем, уже года четыре как замужем, и до сих пор не удосужилась. Ну так какие ее годы… так что я могла ничего не делать. Могла танцевать на балах, развлекаться на пирах, ездить на охоту. Но это было скучно: наблюдать за людьми я любила гораздо больше.

Весьма полезная черта характера для человека-резерва на случай, если с сестрой что-то случится.

— Ну иди, раз важные, — вздохнула Тея, — девочки, оденьте принцессу. Живо, живо, не слышали, она торопится!

На завтраке было малолюдно, но как-то чересчур тихо даже для такого количества трапезничающих. Я села, как и полагалось, в дальнем конце стола — хотя мое присутствие и символизировало добрые намерения нашей страны, формально меня здесь быть не должно было, и мне стоило одновременно и бросаться в глаза и делать вид, что меня не существует. Дело тонкое, но я для него подхожу как никто другой.

Матушка общалась с главным послом, видимо, утрясая какие-то тонкости сделки, Валиалина внимательно слушала. Отец пил мелкими глоточками красное вино и пилил вилкой куриную ногу, абсолютно ко всему безучастный. Его мучило похмелье. Он уже лет пять как ушел в запой, с тех пор как умерла от старости его младшая племянница, дочь его младшей сестры. Сестре этой на момент превращения отца в лягушку было года три, отец пробыл лягушкой очень долго. Его родное королевство после смерти племянницы сначала потонуло в огне гражданской войны, а потом перешло под контроль Джокты. Вроде как они даже признали Веду старшей! Вот ведь ужас, было с чего запить. Он ведь ничего не мог сделать, женившись на матушке, он полностью перешел в талиманское подданство: жил ради Талимании, правил Талиманией, и все права на свой родной Хегс потерял. Он их и до женитьбы не имел, если уж на то пошло.

Однако отец вел себя прилично, и свои наклонности при чужеземцах не демонстрировал, а, значит, упрекнуть его было не в чем. Он был тихой марионеткой, как и большинство королей до него, как будет большинство королей после, нужный лишь для таких вот официальных приемов.

Конечно, по королевству ползли слухи, что он выпивает, но это никто не мог подтвердить. Красное лицо по утрам объясняли болезнью почек.

Я отца почти не знала, так как он очень мало общался с дочерьми. Наверное, будь у него сын, он бы не пил горькую, но не случившегося даже Веда не знает. Матушка тоже уделяла нам не так много внимания, но у нее были гораздо более весомые причины: работа, работа и еще раз работа.

Херх же, любимый мой зять, козлинушка ненаглядная, незаметно строил глазки жене посла. Та была взята на этот завтрак-прием для того же, что и Херх: чтобы посидеть рядом с супругом дорогим украшением. Она явно скучала, перекатывала по тарелке маслину двузубой вилкой. На вид она была совсем девочка, даже, наверное, помладше меня: тоненькая, светленькая, с прозрачными голубыми глазами и длиннющими светлыми ресницами, очень миленькая. Вот Херх и не удержался… он вообще был жутким бабником.

Не было ни одной горничной во дворце, будто бы невзначай не перещупанной этим гадом. Все мало-мальски симпатичные неоднократно были зажаты по углам и перетисканы Херхом… Валиалина в нем души не чаяла, поэтому закрывала глаза на его многочисленные измены, видимо, считая, что это лучше, чем, например, алкоголизм отца.

Я когда помладше была, говорила Вальке категорично, что мой так никогда не будет. Она на это только горько улыбалась: «На все воля Вефия».

И вот я сидела за столом, смотрела, как Херх с послихой переглядываются, и мне становилось все страшнее, все противнее! Я представляла, что лягушка, мной поцелованная, раздувается, раздувается, раздувается, и становится рыжим, конопатым, кучерявым и щербатым. Или заросшим черной бородой чуть ли не до бровей полуголым варваром из давно позабытого древнего-древнего северного королевства. И этот варвар руками ест! И в шкурах ходит! Или белым до прозрачности блондином с породистыми угольными бровями, высокомерным и холодным… моим будущим мужем, с которым мне потом жить всю жизнь, с которым налаживать отношения и делать детей! Которого я не выбирала, а которого выбрал за меня Вефий, и хорошо, если с самыми лучшими намерениями, а не с желанием поразвлечься.

Я уже не прислушивалась к тому, что говорит послу мама и добавляет Валька и не присматривалась, не в состоянии была. В глазах все расплывалось, и я боялась моргать, чтобы не расплакаться. С чего бы это мне вдруг плакать? Принцессы должны владеть собой.

— Лика? Я сяду? — хрипло спросили у меня и пару раз сдавленно кашлянули.

— Лер! Садись, конечно.

«Пока можно», — едва не добавила я, но осеклась.

От звуков этого голоса слезы куда-то делись. Все-таки когда есть человек, которому можно просто тихонько повыть в плечо, выть уже не так уж и хочется…

— Привет. Как портрет, как спалось?

Я вымученно улыбнулась, перехватив озабоченный взгляд матушки, будто случайно скользнувший в нашу с Лером сторону.

— Да нормально.

Лер тоже улыбнулся матушке и чуточку отодвинул от моего свой стул, будто уверяя всех вокруг и матушку в особенности, что никаких поползновений с его стороны в мою не было и не будет. Матушка сдвинула брови, но надолго отвлечься от работы не могла, а потому наконец от нас отвернулась.

И что все в Лере мою тайную любовь подозревают? Он мой лучший друг, я доверяю ему как себе, но это не значит, что я в него влюблена, ведь так?

— А что мне говорят, что ты уже третью ночь подряд с криком посреди ночи просыпаешься? — вкрадчиво осведомился он.

Я буркнула, в который раз пообещав себе вычислить наконец горничную-осведомительницу:

— Рогатый фей снится.

— А если честно?

— Два рогатых фея..

Лер пожал плечами. Я отвела глаза. Ну не признаваться же, что мне третью ночь снится мраморный стол с лягушками и принц, который то при виде меня то себя кинжалом закалывает, то меня, потому что себя ему жалко. И что кинжал в сердце — это очень больно, даже во сне.