С годами это раздражало отца Куциана все больше, и именно это привело его к решению сдать сына Совету в качестве подопытной лягушки. Если бы отец воспротивился этому наказанию за не слишком-то большую, по сути, Куцианову провинность, его клятвы Вефию, произнесенные через год после спешного отъезда из Талимании, до такого наказания бы не дошло. Куциана просто милостиво казнили бы. Но, в отличие от сына, отец приказания вышестоящих никогда под сомнение не ставил, и даже не пробовал оспорить. Так его воспитали. К тому же после того, как Куциану сошел с рук отказ подчиняться государству, отказ от принятой в государстве ветви веры оказался последней каплей.

Если бы была жива мать Куциана… но и здесь ему не повезло: незадолго до Наводнения Ташхаса Гостаф поехала в деревушку Медвежий Лог, что у самой границы, с благотворительным визитом. Там находился пансион для девочек из неблагополучных семей. Это была талиманская придумка, которая в свое время очень понравилась Ташхасе. Правда, пансион состоял при храме Веды, а не Вефия, как в Талимании. Ташхаса вообще увлекалась всем талиманским. Она всю свою жизнь подчинялась главе рода, как и было принято, и Талимания казалась ей страной свободы, страной, где все решают за себя сами. Она никогда там не была; Талимания была ее мечтой о рае, как Куциан догадывался, мало чего общего имевшей с Талиманией настоящей.

Естественно, приграничную деревушку смыло одной их первых, Наводнение было местью за Мор и прокатилось волной от Талиманской границы до Лаашской. Мальчик остался сиротой. Отец так и остался вдовцом: жена ему была больше не нужна, у него и так было двое сыновей, продолжателей рода. Этого хватало с лихвой. А для всего остального есть тихие улочки на окраинах городов и исполнительные девочки, были бы деньги.

Куциан был младшим. Он не любил своего старшего брата, Бахдеша, терпеть не мог. Когда Куциан был маленьким, тот вечно дразнил его за талиманское имя. И Куциану было горько и обидно: разве он виноват, что мама любила Талиманию больше Джокты и уговорила отца назвать младшего сына на талиманский манер? Разве он, Куциан, виноват в том, что был отдан на откуп матери, и, пока Бахдеша обучали искусству войны и основам науки о мире, младшего брата учили бесчисленным языкам и дипломатии? Только тренировки с оружием у братьев иногда совпадали, но вместо здорового дружеского соперничества получалось избиение. Бахдеш не упускал случая поколотить Куциана, а Куциан сдерживался, стиснув зубы: когда-нибудь спрятанный кинжал непременно вонзился бы в сердце брата.

Куциан так и не смог простить брата за то, что он совсем забыл мать и высмеивал все, что она сделала. И, когда Бахдеш отправился в храм, чтобы серьезно заняться науками, таким образом поклонившись Веде, Куциан тайно принес клятвы Вефию.

Не потому, что верил в него —  просто чтобы отомстить. Глупость, и за эту глупость он поплатился.

Как мама когда-то. А еще Лика жила на земле Вефия…

Это вскрылось через полгода, после чего Куциану припомнили и не устранение талиманской, какеетам принцессы, и талиманское имя… объявили шпионом и предателем; вместо казни употребили талиманский обычай, решив, что это будет хорошая шутка.

А шутка неожиданно вывела Куциана на встречу со своим прошлым. Помогла вырваться. Оказалась не такой страшной казнью, как ее малевали.

Пути Вефия ведает только Веда, и только Вефий может Веду обогнать, как говорится. Куциан отсидел в лягушке около полугода, и когда он совсем уже потерял всякую надежду, его похитили. Однако Вефий все же опоздал.

Сидя в банке Куциан утратил даже те капли веры, что в нем были. Он мучился вопросами: почему Вефий допустил смерть матери? Почему допустил такое плачевное положение Куциана? И вера исчезла очень быстро. Будто ее и не было никогда. Вполне возможно, ее и правда не было.

Куциан был крайне практичен. Для него верить было очень просто: он приносит клятвы и жертвенные дары. Он верит. Ну, по крайней мере, вроде как рискует за веру, это же должно как-то зачесться? За это Бог или Богиня должны его защищать. Нет защиты — нет веры.

Так Куциан совсем перестал верить. Нет, он знал, что Близнецы существуют, да и трудно было в этом усомниться, слишком много было доказательств. Но верить в них… не заслужили.

А вот теперь, когда слуга Веды, ведьма, отдала ему то, что он дарил Лике… ему показалось, что боги наказывают его за предательство. Зверели рассыпавшиеся по столешнице драгоценности, и стремительно исчезала всякая надежда.

Наверное, все-таки в чем-то Бахдеш был прав. Чтобы девушка тебя любила, к ней надо относиться с презрением. Презирая их, ты над ними возвышаешься, и они начинают тянуться к тебе, как цветы тянутся к солнцу. У Бахдеша было много женщин.

Но Куциану было противно так думать. Он вообще презирал все методы, которые использовал его старший брат.

Отдала в качестве залога. Кто бы мог поверить! Хотя, зная его удачливость… было нетрудно предположить, что этим все и закончится. Лика же ничего не обещала. Они так и разошлись — даже не попрощавшись. Она его и не помнит.

К тому же, у Лики был этот… друг. Королевский бастард. Теллер Филрен, которому очень нравилось строить из себя старшего брата и очень не нравились джоктийцы. Наверняка он ее осторожно настраивал против Куциана.

Куциан подкидывал мешочек, и машинально ловил. Его комната была совсем рядом с комнатой принцесс. Он замер у их двери в нерешительности, однако не постучал.  Лучше прояснить все вопросы завтра. Может, она его хотя бы вспомнит за это время.

Завтра придет «друг». Вспомнив это, Куциан сделал себе в памяти заметку: обязательно прихватить с собой с утра кинжал и спрятать понадежнее. Мало ли.

У Бахдеша были карие глаза. Совсем как у Теллера.

Возвращаясь вместе с похищенной принцессой обратно к тетушке Хос, Фанти старался не думать. Каждая неправильная мысль была чревата головной болью: Таль-прародительница очень не любила, когда ее носители на нее ругались нехорошими словами.

Когда Фантаэля О вызвали к старейшинам, он еще не знал, что все так обернется. Он был самым обычным эльфисом, правда, его род ухитрился получить себе букву-фамилию. О славились своим совершенно не эльфисским отсутствием гордости, хотя любой О знал, что это грязная ложь завистников. Просто среди О было множество мастеров, и так было уже много поколений. Они получили букву по законам этого мира, им ее еще долго зажимали.

Фантаэль считался почти чистокровным эльфом: в его жилах текла четверть эльфийской крови. Это было много: эльфисы постепенно растворялись среди жителей Мира. Эльфисские женщины были красивы, их часто брали замуж, несмотря на происхождение, да и мужчины не отставали. Всякий человек знал: коль поблизости встали эльфисы, держись крепче за курей, коней и дочерей.

Однако крови бы не хватило, чтобы заинтересовать Таль.

Полного имени Таль никто не помнил. Сходились на двух вещах: род О произошел именно от нее, и, раз уж они ее потомки, носить ее, лишенную тела, придется им. Раз в десять лет Таль выбирала себе нового носителя из О, а старый уходил в загул по кабакам лет на сорок. Таль была строга к своим потомкам: никакого алкоголя, никакого разврата, только духовное самосовершенствование и доведение своего мастерства до идеала. Десять лет такой жизни иссушали темпераментных эльфисов, превращая в бледные тонкие тени себя самих, однако делали настоящими профессионалами в своем деле. Предыдущим носителем была старшая сестра Фантаэля: никто в Талимании не танцевал так, как танцевала она.

Фантаэль был обречен. Таль любила заниматься с талантливыми. А вся эльфисская кровь Фантаэля, как на грех, ушла в уши и чуткие длинные пальцы. Он просто не мог не стать музыкантом. Даже без Таль он слыл талантливым музыкантом —  а с ней стал бы гением. Естественно, после сестры брат показался Таль самым удачным вариантом. Ей понравилось музыкальное направление.

Пожалуй, Фантаэль был бы счастлив, если бы его только учили и заставляли учиться, как до этого учили его сестру, его тетку, его деда… Но именно в его «смену» Таль внезапно сошла с ума.