— Как ты смела говорить своей классной даме такие слова? — всплеснула руками начальница.

— Ведь это правда, — сказала Мака. Она чувствовала, как в ней все дрожит и как одна нога подпрыгивает на полу, но все-таки она, запинаясь и вздыхая, рассказала все. Как она встретила Ольгу Карловну около спальни, как Ольга Карловна облизывала пальцы… Как на следующий день она увидела, что Ольга Карловна сосет леденец и вынимает другой из розовой бумажки… Как она подошла к Ольге Карловне и сказала: «Отдайте мои леденцы».

Кажется, все это было так ясно, все было правдой. Мака была уверена, что сейчас Ольга Карловна вынет из кармана розовый пакетик, отдаст его Маке, и все будет хорошо.

И вдруг… Ольга Карловна сделала на своем лице что-то вроде улыбки.

— Да-а, эта девочка лгунья. Весь класс, знает, что я не разрешаю держать в спальне сладости. В спальне ни у кого не бывает сладостей. Нет. Ни у кого.

— А я… — хотела все объяснить Мака.

— Что такое? — строго посмотрела на Маку начальница.

— Этот ребенок не умеет говорить правду.

Начальница подняла руки и посмотрела на потолок.

— Ты сейчас же извинишься перед Ольгой Карловной. Слышишь?

— Я говорю правду, — прошептала Мака. — Я говорю правду. Ольга Карловна взяла мои леденцы!

Девочки зашумели. Ольга Карловна совсем втянула шею в плечи. Начальница от изумления даже опустилась на стул.

— Скверная девчонка! Ольга Карловна, вы оставите ее без обеда.

Начальница поднялась и, тяжело ступая, вышла из класса.

Ночью в спальне девочки держали совет. Закрывшись одеялами, сидели они, собравшись на нескольких кроватях в углу комнаты. Белые пятна лунного света лежали на полу. Темнели, как решетки, оконные рамы. За окном на страже стояли деревья.

— Ее надо убить, — сказала Лисичка, девочка с рыжим пухом на голове, и погрозила тонкой рукой. Все испугались. Это было слишком страшно.

— Ну, что бы сделать? — простонала, чуть не плача, девочка, у которой были красные пятна на щеках. Она часто кашляла и закрывала рот подушкой. Долго совещались девочки. И, наконец, они придумали.

Как-то утром, очень рано, принесли из зала в класс поломанный стул. У него не было сиденья. Круглая дырка была вместо сиденья. С кафедры убрали стул, который на ней стоял. Где-то в чулане разыскали сиденье от маленького стула. Крест-накрест перевязали поломанный стул двумя нитками, и на эти нитки положили маленькое сиденье. Осторожно внесли этот стул на кафедру. Под стул поставили круглую мусорную корзинку и сели на места.

Вошла Ольга Карловна. Урок начался.

Тощая, как щепка, стояла Ольга Карловна и писала на доске буквы. Вдруг кто-то из девочек не выдержал и тихонько фыркнул. Ольга Карловна мгновенно обернулась.

— Кто смеется? — разинула она рот. — Черкасова?

Мака встала. Ей было очень смешно, и она улыбалась во весь рот.

— Я не смеюсь, — сказала она и засмеялась.

— Ах, ты не смеешься? Ты не смеешься? Сейчас ты будешь смеяться! — И Ольга Карловна кинулась на кафедру.

Открыла журнал, обмакнула перо в чернильницу… Все замерли. Ольга Карловна села. Раздался треск. Нитки порвались. Сиденье провалилось. Ольга Карловна опустилась в мусорную корзинку. Торчали вверх ее тонкие ноги в плохо натянутых чулках…

Весь класс был оставлен без обеда.

Мака часто просыпалась ночью. Ей снилась мама. Проснувшись, Мака плакала. «Может быть, если бы я шла быстрее, мама не ушла бы без меня», — думала Мака.

— И ты думаешь, что мама тебя не дождалась? Просто тебя украли вместе с чемоданом, — сказала круглая маленькая девочка — Пуговица, когда Мака рассказала, как она потеряла маму.

Все девочки сидели на своих кроватях и смотрели в окно. Зима уже кончилась. Снег покрылся черной сеткой. Громко чирикали воробьи. А здесь, в этом сером доме, по-прежнему была зима и девочки кутались в кусачие одеяла.

Сюда не заглядывало солнце. Тут никто не улыбался. Весна не решалась снять паутину с высоких окон, высушить стены, побелить потолки. Она, наверное, даже и не знала, что в этом доме живут девочки, которые тоже любят цветы, любят солнце, которым тоже хочется смеяться.

Только няня Арефья была добрая. Няня Арефья — та самая няня, которая в первый день подмела упавшие на пол Макины остриженные волосы. Она была в приюте уборщицей, самым последним человеком. Она подметала и мыла полы, вместе с другой уборщицей, толстой Катей, мыла посуду и раздавала обед.

Она всегда знала, кто в этот день плакал, кто в этот день обижен. Тому она давала кусочек хлеба потолще, тарелку супа пополнее. Тому она совала в руку даже огрызочек сахара. Того она потихоньку гладила по голове.

Уходила из спальни Ольга Карловна, гасла лампочка, и в темноте, в тишине, между кроватями появлялась добрая няня Арефья. Тихо, бесшумно, как будто вырастала из-под пола, сгорбленная старенькая няня Арефья, и девочки приветствовали ее радостным шепотом. Няня Арефья садилась к какой-нибудь девочке на кровать, и та чувствовала себя самой счастливой.

Няня Арефья рассказывала девочкам, что солнце уже с землей помирилось, что солнце уже к земле склоняется, что поэтому дни длиннее, а ночи короче… И девочки начинали улыбаться. А потом в окошко заглядывала луна — и раскладывала белые пятна света на полу.

Как-то раз няня Арефья принесла в своем бездонном кармане подарок для девочек. Это был маленький свернутый из бумаги стаканчик. В нем лежала земля. А из земли торчал короткий острый росток подснежника.

Няня Арефья нашла его в саду. Из круглой луковки, которая пряталась под землей, должны были вырасти голубые цветы и зеленые листья. Сейчас росток был толстый и маленький. Снизу он был зеленый, а сверху красноватый. В нем жило весеннее чудо.

Маленький подснежник поселился в спальне у девочек. Его спрятали под кроватью у Лисички от глаз Ольги Карловны. Солнце заглядывало в эту комнату только рано утром, на несколько минут. Под кровать его лучи совсем не попадали. Но все-таки зеленый росток вытягивался и толстел. Девочки по очереди приносили во рту воду из умывальника и понемножку поливали подснежник.

Наконец два стрельчатых листика раздвинулись в стороны. Из глубины поднялся светло-зеленый стебель с легкими голубыми бутонами. Девочки встали еще до звонка и собрались вокруг горшочка. Его вытащили из-под Лисичкиной кровати и поставили на освещенный солнцем кусочек пола.

— Смотрите-ка, — прошептала Мака, — смотрите-ка, они раскрываются!

Шевельнулись голубые лепестки… Приподнялись слабые цветы…

тихонько сказала Мака и взяла горшочек в руки. Она нагнулась к цветку, и солнце заглянуло ей в глаза.

— Это что такое? — раздался знакомый скрипучий голос.

У Маки руки дрогнули, горшочек выпал из рук, и земля высыпалась из него, придавив цветок. Девочки вскочили и разбежались по своим кроватям.

— Это что такое? — Ольга Карловна нагнулась над горшочком. Ее красные глаза не могли разглядеть, что это такое лежит перед ней на полу. Она пихнула ногой кучку земли.

— Гадость, грязь, — сказала она, и челюсть у нее отвисла. — Кто это принес?

Девочки молчали.

— Убрать сейчас же этот мусор, — проскрипела Ольга Карловна и еще раз пихнула тощей ногой рассыпанную землю.

Тонкий стебелек, голубые цветы, стрельчатые зеленые листья были раздавлены ее ногой.

Суета поднялась в приюте после того, как дворник с трудом открыл заржавевшие ворота и во двор въехал автомобиль. Он стрелял и задыхался, въезжая во двор. Он долго не мог успокоиться. Уже из него вышла высокая дама в черной шляпе, похожая на черный гриб, уже военный с закрученными усами втащил ее под руку на лестницу, а автомобиль все еще пыхтел, стрелял и выпускал облака вонючего дыма.