Так я Лизавете и заявил. Она кивает:

— Считается, что водные чары — это нечто настолько древнее и могучее, что их помнит только река. Теперь ты понимаешь моё, не побоюсь сказать, обалдение, когда кречет на наших глазах превратился в лёд по одному лишь твоему слову?

— Да я ж тебе объясняю в десятый раз — не моё это было слово! Может, сама река мне его и нашептала зачем-то…

Лиза аж подпрыгнула:

— Точно! Митя, ты молодец! Это ведь самое очевидное объяснение — река начинает нам открываться, поэтому ты услышал её подсказку! Теперь я не сомневаюсь — осталось совсем немного!

— Смотри не сглазь.

— Да-да, ты прав, не будем забегать вперёд. Но новый эксперимент со стынь-каплей надо провести как можно скорее! Прямо сейчас! Согласен?

— Уговорила.

Остановились, чтобы место высмотреть поудобнее, и видим — кто-то за нами скачет, пылит. Лиц ещё не разглядеть, но почему-то сразу жутью повеяло, непонятной угрозой. Лиза мне шепчет:

— Не делай резких движений.

Правильно рассудила — сами-то мы сейчас невидимки, но если по траве побежим, та примнётся, могут заметить. Поэтому просто отошли тихонько к обочине и стоим, Лизавета мою руку сжимает.

Всадники приближаются, и я теперь вижу — это не кто-нибудь, а двое моих знакомцев, Кречет и хмырь патлатый, только что-то с ними не так. У патлатого глаза стали как у волка — не потому что цвет поменяли или размер, а просто всё человеческое из них испарилось, осталась только хищная злость. А Кречет…

На него вообще как взглянешь — так вздрогнешь.

Лицо застывшее, тусклая белизна, а черты заострённые, грубые, как будто их вытесали стамеской из глыбы льда, причём второпях, на скорую руку, так что по бокам видны сколы, на которых играет солнце. Или, может, это даже не лёд, а блестящий заиндевелый камень, что-нибудь вроде мрамора…

Оба всадника головы повернули, обшаривают взглядами берег. И даже гадать не надо, кого именно они там высматривают.

Промчались мимо нас, не заметив, и поскакали дальше.

Я вспомнил, что уже можно дышать, и говорю Лизавете:

— Вот, познакомься — тот самый Кречет. Только рожа у него сегодня… Ты видела?

— Да, — говорит она, — прямо как на картинках в книжках, только ещё страшнее.

— В книжках?

— В фольклорных справочниках, к примеру, где сказочные чудовища.

Тут и я наконец допёр. Справочников таких, правда, у нас дома не имеется, но сказки я тоже слышал.

— То есть, — говорю, — он, по-твоему…

— По-моему, да. Человек-осколок.

ГЛАВА 7

— Только этого не хватало, — ворчу, — и вообще, мне как-то не верится. Сказки — на то и сказки, а у нас тут жизнь, и всё по-другому. Может, нам просто померещилось с перепуга…

Лиза хмыкает:

— Какая у тебя гибкая логика! В стынь-каплю, исполняющую желания, ты сразу готов поверить, потому что надеешься на что-то хорошее. А в монстра, увиденного собственными глазами, верить отказываешься, потому что он злой. Это как-то по-детски, ты не находишь?

— Хватит умничать. Ладно, пусть он существует взаправду — тогда это тоже чары со льдом, ведь так?

— В том-то и дело! Об этом я и твержу! Сегодня мы уже дважды видели то, что до сих пор считалось чистой теорией или фольклорным образом! Это переворачивает все научные представления! С каждым шагом мы убеждаемся, что лёд — это реальный ключ к чему-то огромному и таинственному…

Вижу — опять она размечталась. Перебиваю:

— Если это такая тайна, то почему гадёныш вдруг перестал свою рожу прятать? Скачет по дороге средь бела дня…

— С этим-то как раз ясно. Ничего он не перестал, по-прежнему прячет свою ледяную суть. Это только мы её разглядели — благодаря кокону, который не только нас укрывает от чужих глаз, но и показывает источник опасности. Не будь кокона, мы бы сейчас увидели заурядные людские физиономии.

Конский топот уже затих, и пыль понемногу начала оседать, а мы всё стоим, перевариваем то, что увидели. Мне к тому же ещё одна мысль пришла, которую не мешало бы прояснить.

— Слушай, — говорю, — защита у нас мощная, но…

— Что опять не так?

— Да вот прикидываю — как нам теперь в этом коконе с рекой колдовать? Она нас вообще заметит? Поймёт, что мы снова к ней обращаемся?

Теперь и Лизавета задумалась — с минуту морщила лоб, потом говорит:

— Пожалуй, ты прав. Кокон придётся снять, чтобы чары воды и воздуха не помешали друг другу.

Короче, спрятались мы в очередных кустах (не знаю, в каких по счёту) и принялись строить из себя чародеев. Лизавета развязала мешок и спрашивает:

— Готов?

— Давай уже, не тяни.

Она зажгла спичку, уставилась на огонь и говорит:

— Убрать кокон.

Я догадывался, что будет, поэтому зубы стиснул заранее. Очень правильно сделал — вихрь, родившийся ниоткуда, стегнул нас ничуть не меньше, чем в первый раз. Проскрёб по коже и схлопнулся, будто весь вобрался в спичечный огонёк, который от этого дёрнулся и затух. Я ждал, что и жар будет как тогда, но ошибся — вместо него нас обдало холодом, прямо-таки морозом.

— Обратная реакция, — объясняет наша всезнайка.

— Угу. Ну, хоть освежились.

— Теперь давай со стынь-каплей пробовать.

Достал ледышку, поднёс к глазам. Лиза рядом затаила дыхание. Река сверкает, искрами брызжет, воздух застыл переваренным киселём. На том берегу — зелёный пойменный луг, коровы бродят, но до них далеко, и мычание не отвлекает.

Минуты идут, в голове уже звенеть начинает от напряжения.

Река молчит, видения не приходят.

Сдаюсь:

— Не знаю, в чём дело. Может, днём река разговаривать не желает? Ночью, помню, картинки сразу пошли…

— Может, и так. Или действует ещё какой-нибудь фактор, который мы упустили. Мне разрешишь попробовать?

Протягиваю ледышку. Лиза её приняла, нахмурилась, губы сжала — мол, хоть помру, а до истины докопаюсь. Ну, вы поняли — концентрация. Я терпеливо жду, не мешаю, даже муху героически отогнал, которая села ей на плечо. Только чувствую — всё это лишняя трата времени, ничего сейчас не получится. Что-то мы неправильно делаем.

— Лиза, — говорю, — хватит.

Потряс её за плечо легонько. Она заморгала, встряхнулась, потом вернула ледышку. Чувствуется — расстроилась, но признаваться не хочет, сама себя пытается подбодрить:

— Ничего страшного, отрицательный результат — тоже результат, как любит повторять мой наставник, магистр Деев. Нужно всё проанализировать заново, чтобы повторить опыт. Возможно, ты прав, и время суток всё же играет роль. Или просто здесь неподходящее место…

Сожгли ещё одну спичку, вернули кокон и пошли дальше. Решили так — доберёмся до Русалочьей пристани, которая впереди по дороге, там купим еды и дождёмся ночи. После чего опять сядем на берегу и будем глядеть на реку, пока что-нибудь не высмотрим.

Шли несколько часов, упарились совершенно. Рубаха пропотела, липнет к спине, пыль на морде — как маска. Солнце сползает к западу медленно, еле-еле, будто поиздеваться решило. Иногда проезжают телеги, двуколки, дрожки, попался даже коровий гурт, а вот Кречет с патлатым обратно так и не проскакали. Меня это, признаться, несколько напрягло своей непонятностью. Они ведь знают, что лошадей у нас нет, и далеко мы уйти не можем. То есть искать нас в нескольких верстах впереди — нет смысла. Разве что устроить засаду…

Но вот наконец показалась пристань — и крохотный посёлок с ней рядом. Лодки у дощатого пирса, несколько бревенчатых изб, постоялый двор, скобяная лавка и базарчик с полудюжиной прилавков. Пахнет копчёной рыбой, смолой и хлебом.

Снимать невидимость мы с Лизой не торопились, сначала обошли весь посёлок, заглянули в ближние и дальние закоулки, но наших знакомцев не обнаружили. И лошади у коновязи были другие, не те, на которых ехали гады (мы бы узнали — у Кречета жеребец был породистый, вороной).

В общем, решили, что можно слегка расслабиться. Вернулись чуть назад по дороге, убрали кокон и вошли на пристань чин чинарём. Сначала хотели поужинать на постоялом дворе, но потом передумали. А то ведь, чего доброго, выйдет, что едва мы внутри рассядемся, как заявится Кречет и нас поймает.