— Хочу, чтоб перед зеркалом,— сказала Галка.

— Сиди! — прикрикнула на нее мама. Меня она тоже иногда сама подстригает, только меня трудно стричь, по­тому что я немного кудрявая, а у Галки челка сразу полу­чилась ровненькая.

Мама оглядела ее со всех сторон и сказала, тоже как говорят в парикмахерских:

— Кто следующий?

Видно, уж очень ей надоело возиться с Галкиными ко­сами, раз нам от нее не нагорело и она еще даже шутила.

Про подушки рассказала Галка.

Дед очень смеялся, он прямо гнулся от смеха. И все приговаривал: «Ой, не могу... ой, уморили! Значит, сачками ловили мою подушку?» Баба Ната тоже смеялась до слез. И тут уж наша мама рассердилась.

— Смейтесь, смейтесь,— сказала она своим родителям,— потом ваши милые внучки еще не такое выкинут. Ведь это надо, целую подушку пустить на ветер! Ну, погодите у ме­ня, уедут завтра ваши заступники — я с вами поговорю. Вот посмотрите!

Мама очень расстроилась, она даже побледнела, и гу­бы у нее дрожали. Баба Ната усадила ее на скамейку ря­дом с собой, стала ее тихонько уговаривать:

— Да не огорчайся ты так, пожалуйста, на свете столь­ко настоящего горя, в одной нашей больнице я его вдо­сталь нагляделась. Ну, худо поступили девочки, посвое-вольничали, так ведь я по их красным носам вижу, что они это уже отлично поняли.

А дед Володя сказал нам, что подушка подушкой, а Путька Путькой. Надо скорее пообедать да выкупать ее. Да и поездов мы что-то давненько не встречали.

Мы еще ни разу не купали нашу черепашку, мама толь­ко обтирала ее сырой тряпицей. Мы боялись ее купать, по­тому что она даже пить не любила. Уж мы, как котенка, тыкали-тыкали ее в блюдце с водой, с молоком, а она хоть бы язык высунула. Но не может же живое существо ничего не пить. Мы обмакивали в воду листья и давали ей. И она ела, даже жмурилась от удовольствия.

Купать мы ее придумали в детской ванне, в которой гре­ли на солнце воду, потому что розы любят, чтобы их по­ливали теплой водой. Встали мы вокруг ванны, мама взяла нашу шлялочку-гулялочку и опустила в ванну. Сначала Путька лежала на воде будто игрушечная, даже не морг­нула ни разу. Наверно, раздумывала, куда это она попала, И вдруг как начала грести сразу всеми лапками, доплывет до стенки ванной — дед скомандует: «Кру-у-гом марш!» — повернет ее, и она опять лапками — черёп-черёп.

Потом мы с дедом пошли встречать поезда. Он нам рассказал, что не клеится у него одно важное дело. Здание их института хоть и немалое — шесть этажей, но студен­тов-то становится все больше да больше. Словом, объяснил нам дед, вырос их институт из этого здания, как мы с Гал­кой выросли из своих старых платьев. Теперь он хлопочет, чтоб разрешили им построить для института еще один дом. А ему говорят, что очень это нелегкое дело. Да он и сам знает, что нелегкое, институтов, школ в Москве видимо-невидимо, им тоже хочется жить пошире, посвободнее. Они тоже хлопочут о новых домах. Вот о чем рассказал нам дед.

У нас с Галкой тоже была одна забота. Мы переживали из-за Алеши. Очень нам хотелось ему помочь, но он, на­верно, сердится на нас... И мы обо всем, обо всем расска­зали деду. Ничего от него не утаили.

— Что же нам теперь делать? — спросила я.— Стесняем­ся мы туда идти.

— Так... Значит, клетчатыми штанами вы его попрекать не стеснялись, Кабанчиком дразнить не стеснялись...

— Еще я его один раз бегемотом назвала,— подсказала деду Галка. Она у нас хорошо умеет сознаваться.

— Бегемотом называть не стеснялись. На это у вас сме­лости хватало, а помочь парнишке, за молоком вместо него сходить, Данилкины штаны прополоскать — тут и смелости-то никакой не надо.— Дед взял нас за руки, и мы не­много шли просто так, без разговоров. А потом он еще сказал: — Да вы все равно бы пошли к этому Алеше, и без моего совета, разве ж я своих внучек не знаю...

Нам не терпелось рассказать об Алеше Колятке с Фе­дей, остальным-то ребятам мы уже все рассказали, чтоб они перестали дразнить Алешу, от них ему тоже досталось.

Очень нам с Галкой хотелось пойти к Дмитрию Ивано­вичу, в тысячу раз больше, чем на луг, но одни мы идти все-таки стеснялись. Стали мы звать с собой маму, но она даже руками на нас замахала.

— Есть мне когда по гостям расхаживать, на меня из каждого угла дела смотрят.

Бабу Нату уж мы и не просили: она опять собралась в Москву.

— Ничего, ничего,— сказала она нам,— пойдете одни. Отнесите от меня Дмитрию Ивановичу письмо, не по поч­те же мне его посылать.

— Я, я понесу письмо, дай мне,— закричала Галка,— у Наталки нет ни одного кармана, а у меня два.

Намочила Галка свою челку, чтоб она не торчала надо лбом, будто козырек, баба Ната дала нам конфет для Данилки, уже совсем мы идти собрались, да вдруг видим — бежит Федя с мешком на плече.

— Гостинец вам волоку,— крикнул он еще издали. Под­бежал он к садовому столу и высыпал на него яблоки.— Тут разные, а все с одного дерева. Это наш папка учудил, на одно дерево напрививал всяких сортов.

— Какие уже большие! — удивилась мама.

— Угощайтесь,— сказал Федька.— Только еще кислова­ты они малость и жесткие, как кость. Зато полезные. А Колятку нашего не ждите, приболел он, еле дышит.

— Ужас какой! — сказала мама.— Что же это с ним, врач был?

Федя замотал головой.

— Не, не был.

— Да почему же вы не позвали врача? — спросила баба Ната.— А какая у него температура?

— Как в огне горит,— ответил Федька. И улыбнулся.

Я смотрела на него и думала, какой он еще дурачок: брат так болен, а ему хоть бы что, он еще улыбается. И вдруг мы увидели Колятку...

— Ни капельки он не болен,— закричал Федя.— Здорово я вас разыграл, а, здорово?

— Болван ты.— Галка подскочила к Феде и стала его мутузить кулаками по спине.— Вот тебе, вот тебе, чтоб не врал больше!

— Ну, ты! — закричал на Галку Федя.— Давай руки не распускай, я ведь тоже драться умею, меня все совхозные мальчишки ой-ей как боятся. Я в гости пришел, а ты драть­ся лезешь.

— В гости с враньем не приходят,— сказала Галка.

— А я не с враньем, я с яблоками.

Тут мы начали все смеяться, один только Колятка стоял и моргал своими белыми ресницами. Он же не знал, что нам Федя наговорил, и ничего не понимал. А когда мы ему рассказали, он заступился за брата:

— Вы уж простите его. В совхозе у нас парни друг дру­га всё разыгрывают. Такого, бывает, наплетут, что все пос­ле со смеху валятся. Вот и наш Федя ихнюю моду, видать, подцепил. Мал еще, чего с него возьмешь.

— Малёхонек-дурёхонек,— добавила Галка.

Колятка сказал, что бабушка Анисья опять собралась в Зареченск. Дня три они здесь пробудут. А мы с Галкой рас­сказали им про Алешу, про Дмитрия Ивановича. Быстро-быстро рассказали, надо же было идти к ним, нести письмо.

Дорогой Галка сказала: 

— Знаешь что, давай попросим у Алеши проще­ния за то, что дразнились. Давай, а?

— Там посмотрим...— ответила я.

Дмитрий Иванович си­дел в своем кресле, а воз­ле него на траве играл ка­кими-то палочками Данилка, Алеша возле дома сти-рал в большом тазу белье.

— Эге-ге-ге! — весело закричал Дмитрий Ивано­вич и высоко поднял здо­ровую руку.— Алеша, ты посмотри, кто к нам пре­пожаловал. Данилка, при­нимай гостей!

Данилка сначала встал на четвереньки, потом рас­прямился и зашагал к нам навстречу.

— Здоровайся, — под­сказал ему Дмитрий Ива­нович.

— Здласте,— сказал Да­нилка и протянул нам ру­ку.

Письмо бабы Наты Дмитрия Ивановича обра­довало, оказывается, она написала, что скоро доста­нет ему какое-то новое хо­рошее лекарство и при­шлет с нами.

Я набралась смелости, подошла к Алеше и попросила его:

— Давай я постираю.

— Давай,— сразу согласился он.— Это Данилкины тру­сики. А я лекарство дам Дмитрию Ивановичу. И молоко по­догрею, оно у меня в холодильнике. Дмитрий Иванович очень любит молоко.