Потом Алеша еще и еще там сколько-то раз ходил на этот фильм, чтоб опять увидеть, как его Дмитрий Ивано­вич выводит из бункера самых страшных на свете фаши­стов. Однажды Алеша расхрабрился и сказал Дмитрию Ивановичу, что ребята всё пристают к нему, уж очень охота  им увидеть его не в кино, а прямо живого. «Ну, так давай, веди их сюда»,— ответил ему Дмитрий Иванович.

— Теперь уже многие мои товарищи побывали у него,— сказал Алеша,— и так он всем понравился! Они даже за­видуют мне, что я почти все лето с таким человеком про­живу.

Рассказал нам Алеша про все это, а потом вдруг ни с того ни с сего спросил меня:

— А здорово я тогда по твоему колесу на велосипеде проехался?

— По какому такому колесу? — тоже спросила я.

А Галка расхохоталась и еле выговорила от смеха:

— Это... это Наталка ромашку нарисовала, а ты — ко­лесо!

Это было днем. Мы уже покатали, Дмитрия Ивановича и пошли домой. Мы шли и говорили с Галкой про одну разведчицу, про которую нам только что рассказал Дмит­рий Иванович.

Ее звали Сашей, она была самая младшая в отряде, да еще ростом маленькая, Дмитрий Иванович сказал, что по­чти с Галку. Ее очень любили в отряде, боялись за нее, старались дать ей задание полегче. Но она сердилась, спо­рила со всеми, она говорила, что пошла на войну воевать, что она такой же солдат, как все. Она ходила туда, где били враги. Все там разузнавала и приносила в отряд очень важные сведения. Дмитрий Иванович обещал нам расска­зать о Саше еще много интересного, и мы шли домой очень довольные. Дома у нас были гости. Женщина, наверное, намного старше нашей мамы, уже немножко се­дая, с морщинками на лице. И девочка с двумя длинными светлыми косами в нарядном голубом платье с белым кру­жевным воротничком.

Женщина с девочкой сидела на одной лавочке, а мама на другой. Мама нам сразу все объяснила:

— Это Светлана Николаевна и ее дочка Катюша, твоя, Наталка, ровесница. Им очень не повезло, они были у бабы Наты в больнице, и там им сказали, что она в отпуске, и дали наш дачный адрес. А я вот им говорю, что у нашей бабы Наты не отпуск, а одно недоразумение.

Мама говорила быстро, весело, но лицо у нее было огорченное. И еще я заметила, что она как-то странно по­глядывает на девочку.

— Я вам очень советую подождать нашего доктора,— сказала мама Светлане Николаевне.— Напрасно вы не со­глашаетесь. Она вернется не позже шести.

— Спасибо,— ответила Светлана Николаевна.— Дома волноваться станут, подумают, что Катюшу уже в больницу положили, отец ее еще в Москву помчится, а до Москвы-то от нас три часа езды на электричке.

— Тогда мы сделаем вот так,— сказала мама.— Я ей все сегодня расскажу, и она вам напишет, когда к ней лучше приехать в больницу. Но без чая я вас не отпущу.

Галка подсела к Катюше и спросила ее:

— Хочешь, мы тебе нашу черепашку покажем? Она у нас уже второй год живет.

Катя улыбнулась, но ничего не ответила.

— Ну, пойдем, чего сидеть-то,— Галка взяла ее за ру­ку, и тут Катюша чуть слышно попросила свою маму:

— Скажи...

Светлана Николаевна вздохнула и сказала, что дочка ее не видит...

— Вот решили с отцом согласиться на операцию,— ска­зала она,— Катюша сама нас упросила.

Девочка опять что-то зашептала матери. Светлана Ни­колаевна улыбнулась, и тут сразу стало видно, что она вовсе не старая.

— Черепашку ей охота погладить,— сказала Светлана Николаевна.— Стеснительная она у нас. Учится хорошо, все пятерки домой носит, да вот уж больно тихо уроки отвечает, будто по секрету учительнице.

Повели мы Катю к Путьке, присели возле ее ящика и положили Катину ладонь на нашу черепашку.

— Гладь, гладь, не бойся,— сказала Галка,— она неку­сачая.

Катя гладила Путьку и улыбалась. Потом мы катали ее на качелях, потом мы прямо в саду пили чай. Я старалась не смотреть на Катины глаза, а все равно смотрела. Они были темно-темно-серые, большие. Обыкновенные глаза — и вдруг не видят...

Маме надо было готовить обед, но нам с Галкой она позволила проводить гостей до самой электрички, а рань­ше никогда нас туда одних не пускала. Дорогой Светлана Николаевна рассказала нам, что Катюша учится в пятом классе в специальной школе. Там свои учебники, книги, только читают дети... пальцами. В этой школе много раз­ных кружков, Катюша учится играть на аккордеоне и уже хорошо играет, но в школьных концертах никогда не вы­ступает, потому что стесняется.

Мы еле-еле дождались бабу Нату, тут же сказали ей про Катюшу, начали о ней все расспрашивать. Оказалось, что Катюша ослепла четырех лет после тя­желой болезни. В прошлом году баба Ната осматривала ее, показывала еще другим врачам, потому что в трудных случаях, объяснила нам баба Ната, врачи всегда друг с другом советуются. Подумали они, подумали и решили, что надо сделать девочке операцию.

Светлана Николаевна, Катина мама, попросила бабу Нату дать честное слово, что операция пройдет хорошо и девочка будет видеть. Баба Ната ответила, что никак не может дать такого слова, потому что болезнь у Кати очень серьёзная. И тогда Светлана Николаевна сказала, что не может согласиться на операцию.

— Завтра же им напишу,— сказала баба Ната,— пусть приезжают.

Обещали нам Колятка с Федей, что приедут с бабуш­кой через три дня, а сами все не ехали и не ехали. Мы теперь почти что каждый день бегали к Дмитрию Ивано­вичу, помогали Алеше. Скучать-то нам теперь было не­когда, а все же о Колятке с Федей мы не забывали, Галка сердито бурчала:

— Наверное, с совхозными ребятами подружились, а с нами больше не хотят водиться. Ну и пусть, не больно они нам нужны!

А я говорила, что ни за что они с нами не расхотят во­диться, особенно Колятка, это же такой верный человек. Просто, говорила я, бабушка Анисья раздумала сюда ехать, а может, она заболела. Мама слушала нас, слушала и сказала, что от наших споров да разговоров у нее уже в ушах звенит.

— Я вот смотрю на тебя,— сказала мама Галке,— и ни­как не могу понять, что ты за человек. И чего-то мне бояз­но за тебя становится.

— Почему это боязно? — удивленно спросила Галка.

— А потому...— мама задумалась,— а потому, что нель­зя же вот так сразу: «...не больно они нам нужны!» О ком ты это говоришь? О своих друзьях. Они же так хорошо к вам относятся и вообще хорошие ребята. Наталка правиль­но сказала: Может быть, у них действительно что-то слу­чилось, а ты прежде всего думаешь, что тебя забыли, что с тобой не хотят водиться. На вашем месте я бы вот что сделала: взяла бы да и махнула в совхоз, Колятка с Федей уж, верно, устали вас звать к себе в гости.

— А ты нас отпустишь, прямо одних, да? Ой, как здо­рово! — И Галка кинулась обнимать маму.

— Ну, положим, одних-то мне вас не ахти как хочет­ся отпускать,— ответила мама.— Знаете что, пригласили бы вы с собой Алешу, очень ему не мешает прогуляться, ведь целый день человек в хлопотах.

— Правильно,— сказала баба Ната,— завтра как раз выходной. Мария Васильевна будет дома. Я бы и сама с удовольствием с вами пошла, да у меня дела в Москве.

— Нам обязательно нужно в совхоз,— сказала я,— мо­жет быть, бабушка Анисья совсем ослепла, потому маль­чики сюда и не идут. Она ведь уже почти ничего не ви­дела.

— Постой, постой,— большие синие глаза у бабы На­ты стали еще больше,— да что же это такое, почему вы раньше мне ничего об этом не говорили, вы что, забыли, что я врач по глазным болезням?

— А у нее не болезнь,— быстро проговорила Галка,— у нее это от старости, ее уже никак нельзя вылечить.

Баба Ната никогда на нас не кричала, а тут покраснела и крикнула:

— Не говори глупостей!

Я заступилась за Галку:

— Бабушка Анисья сама нам так говорила.

— И мальчики мне говорили, что бабушке Анисье это сказал врач, у которого она была,— добавила мама,

— Хорошо, хорошо,— все еще немножко сердито отве­тила баба Ната.— Все равно я должна посмотреть бабушку Анисью. Так и передайте ей.