— Поняла, — сказала Маша и заплакала пуще чем мама. Но плакали они обе недолго. Что же тут плакать?

Раз надо папе летать — значит, надо, не о чем и говорить! А папа даже доволен, ему даже нравится, что его на такие трудные полёты посылают.

— Ну, — сказал папа, — кончили плакать?

— Я кончила, — сказала Маша. А мама улыбнулась и сказала:

— Я тоже кончила.

— Тогда, — говорит папа маме, — пои меня чаем.

— И мы, — закричали Коля и Маша, — и мы будем с папой чай пить!

И вот Коля натянул штаны, а Маша надела халатик, и все сели за стол и пили вместе с папой чай. Папа говорил и смеялся, а мама иногда задумывалась и опять становилась грустной. А потом мама стала складывать в чемодан папины вещи, и Маша и Коля помогали, и было уже около часу ночи, когда они наконец легли спать.

Когда Маша легла спать, она подумала: «И вот сейчас я увижу во сне интересные вещи: и Сибирь, и Хабаровск, и Ледовитый океан, и белых медведей. Вот сейчас закрою глаза и всё, всё сразу увижу».

Но когда она закрыла глаза, то сразу же уснула так крепко, что ничего во сне не видела. А если что и видела, то утром всё забыла. Она даже вначале не поняла, почему это на полу стоит папин чемодан. А потом вдруг вспомнила: сегодня вечером папа уезжает надолго.

Она быстро позавтракала, и мама повела её в детский сад. В детском саду Маша шепнула на ухо Наташе:

— Сегодня мой папа уезжает в Сибирь, в Хабаровск. А потом будет летать и на Камчатку и на Ледовитый океан.

— Ох, — сказала Наташа, — какая ты счастливая! Может, он тебе оттуда белого медвежонка привезёт.

— Может быть, привезёт, — сказала Маша. — Я и сама так думаю, что, может быть, привезёт, только ты никому об этом не рассказывай. Хорошо?

— Хорошо, — отвечала Наташа, — не буду. А почему нельзя рассказывать?

— Так, — говорит Маша. — Это секрет. Я сама его всем расскажу.

И вот сказала Маша об этом по секрету на ухо Вове, и Гале, и Вале, и всем другим детям. И все другие дети очень завидовали Маше и спрашивали её:

— Маша, а ты бы хотела с папой полететь?

— Я бы хотела, — отвечала Маша, — да мне не на кого маму, Петушка, Ниточку и куклу Елизавету Петровну оставить. А теперь ещё у меня и мишка есть. Мне его Наташа подарила.

И весь детский сад целый день говорил только о том, что Машин папа летит на Ледовитый океан, и даже в самой младшей группе дети играли в белых медведей, и в льдину, и в челюскинцев.

А когда Маша пришла домой, то там все уже были в сборе: и папа, и мама, и Коля.

— Садитесь скорей обедать, — сказала мама, — а то папа на поезд опоздает.

Сели все за стол, но есть как следует никто не мог. Один только папа ел. А мама совсем ничего не ела, только Машу и Колю заставляла есть.

— Да мы сыты, — говорили Маша и Коля. — Ты лучше сама ешь, чем на нас смотреть.

А когда встали из-за стола, папа взглянул на часы и сказал:

— Ну, пожалуй, пора и в дорогу. Коля, вызови-ка по телефону такси.

Коля вызвал такси, и все стали одеваться. Папа надел новое коричневое кожаное пальто с меховым воротником и лётчицкий шлем на голову, а мама надела меховое пальто и меховую шапочку, потому что осень была очень холодная. И Маша оделась, и Коля, и все пошли на улицу и сели в такси. Приехали на вокзал. Коля пошёл брать перронные билеты, а когда вернулся, все пошли к поезду.

Папин вагон был в хвосте поезда. Где-то впереди шипел паровоз, и в тёмном воздухе сверкали искры, выскакивая вместе с дымом из трубы. Но дыма видно не было. Правда, если присмотреться очень внимательно, то чуть-чуть он всё-таки был виден.

На перроне у вагонов толпились отъезжающие и провожающие. Кто-то плакал, кто-то смеялся, и вообще было очень интересно. Маша даже зашла вместе с папой к нему в вагон. И вагон и папино купе ей очень понравились. Всё в вагоне блестело или медью, или красным деревом, а внутри было много всяких кнопок и рычажков, и каждую кнопку хотелось Маше потрогать и каждый рычажок повернуть. Но было страшно: повернёшь — и мало ли что случится? Кто знает! Даже папа не знал, для чего сделаны все эти кнопки и рычажки.

А пока Маша была в вагоне, мама всё время беспокоилась, барабанила пальцами в окно и что-то говорила, а что она говорила, через два оконных стекла не было слышно. Но можно было догадаться. Наверно, она говорила, чтобы папа скорее вывел Машу из вагона, а то вдруг тронется поезд. А Маша и сама не знала, чего ей больше хочется — уехать с папой или остаться с мамой. Поехать на Камчатку интересно, но в то же время очень жалко маму.

Наконец папа вместе с Машей вышел из вагона. И все стали с ним прощаться. Он долго, долго обнимал и целовал маму, потом Колю, потом Машу. И мама плакала, и Маша плакала, и только папа и Коля не плакали. Они мужчины, и им плакать нельзя.

А потом папа вошёл на площадку, какой-то человек махнул флажком, и папа уехал. Не было ни гудков, ни звонков, ни свистков, а просто отошёл поезд и увёз папу. И на том месте, где только что стоял поезд, увидела Маша блестящие рельсы и чёрные шпалы, и на них медленно садился и таял мокрый снег.

Уже, может, неделя, может, полторы прошло с папиного отъезда, уже было от него одно письмо и две открытки с дороги. Уже три раза с тех пор падал снег и несколько раз шёл дождь, и только два дня за всё это время показывалось солнце.

А в доме у Маши все жили по-прежнему. Всё было хорошо. Маша ходила в детский сад. Петушок лаял и ходил гулять на улицу и во двор. Кошка Ниточка мурлыкала и пила молоко. У куклы Елизаветы Петровны был теперь на голове жёлтый бант, а у мишки на шее — зелёный. Коля ходил в школу и строил из железных палочек мост и железную дорогу. А мама рисовала картинки, часто вздыхала и каждое утро перед приходом почтальона старалась угадать, будет ли сегодня письмо от папы или не будет.

Вообще всё было спокойно и хорошо. И вдруг…

И вдруг случилось несчастье.

Когда в этот день вернулась Маша из детского сада, она увидела — лежит мама на диване, покрывшись белым пуховым платком, и спит. Маша ещё в детском саду очень удивлялась, что мама так долго не идёт за нею. За всеми мальчиками и девочками давно уже пришли мамы, а Машина мама всё не шла и не шла.

Наконец руководительница Елена Васильевна сказала:

— Маша, давай я тебя домой отведу. Ты свой адрес помнишь? Или мне надо в мою записную книжку посмотреть?

— Помню, — сказала Маша.

Потом она назвала свою улицу и номер дома, и Елена Васильевна отвела её домой. И вот теперь Маша вошла в комнату и увидела, что мама дома и что она просто спит.

Маша сняла с себя пальто и калоши и тихо-тихо, на цыпочках, подошла к дивану, залезла на него и села у маминых ног.

Лицо у мамы было красное. Спала она крепко, но неспокойно. Вздыхала во сне, стонала и охала.

— Мама, — сказала Маша, — проснись! Что с тобой? Но мама ничего не отвечала; она повернулась на другой бок и продолжала спать.

— Ох, — сказала Маша, — ох, что же это с ней такое? Мне страшно!

Тут Маша услышала два звонка и очень обрадовалась. Раз два звонка — значит, это к ним, это, наверно, Коля идёт.

Так и оказалось. Кто-то из жильцов открыл дверь, и в комнату вошёл Коля.

Он вошёл в комнату, как всегда, громко стуча ногами. Он уже было раскрыл рот, чтобы рассказать о том, что случилось у них сегодня в школе, но ничего не успел сказать, потому что Маша, увидев его, сразу же показала ему пальцем на маму и зашептала:

— Тише, тише, не топай ногами! Мама сегодня за мной в детский сад не пришла и теперь спит. Посмотри, какая она красная. Может, она заболела?

Тогда Коля подошёл на цыпочках к дивану, посмотрел на маму и сказал:

— Маша, надо её разбудить и узнать, что у неё болит. Может, надо скорей доктора звать.