— Гражданка, заткните себе и вашей девочке уши ватой, а то шум будет такой, что прямо оглохнете!

А самолёт всё бежал и бежал по полю. И вот наконец Маша увидела, как человек с флагом махнул флагом ещё раз, и почти сразу после этого вдруг прекратилась тряска. Маша посмотрела на землю. Земля была уже где-то внизу, и самолёт не касался её больше своими колёсами.

— Ах, — сказала мама, — ах, мы, кажется, летим! А Маша захлопала в ладоши и вдруг запела:

Уши у неё были заткнуты ватой, и шум в самолёте от мотора был такой, что она и сама не слышала, что она поёт.

А самолёт поднимался всё выше и выше над землёй. Маша смотрела в окно и видела, как большой дом аэропорта стал совсем маленьким, а потом куда-то исчез.

Скоро не стало видно и Москвы. Они летели над лесами, полями и реками. Казалось, что они летят очень-очень медленно — почти что на месте стоят. Маша даже крикнула маме:

— Ох, как мы медленно летим! Прямо тише едем, чем трамвай.

А мама в ответ Маше:

— А вон, посмотри, видишь внизу лес?

— Вижу! — крикнула Маша.

— А теперь?

— А теперь уже не вижу, мы уже его пролетели.

— Вот, значит, как мы на самом деле быстро летим, — сказала мама. — Поняла теперь?

— Нет, — ответила ей Маша, — ничего не поняла! Это просто лес такой маленький, словно садик, вот и все.

Но хотя и казалось Маше, что летят они очень медленно, а всё-таки лететь было интересно и совсем не страшно. И леса, и поля, и реки, и сёла — всё казалось сверху очень красивым. Когда они пролетали над городами, то улицы в городах казались чистыми, словно вымытыми, и весь город был виден сразу, а за городом были видны луга, и по лугам ходили коровы. И это было занятно — сразу видеть и трамвай на улицах и коров на лугах.

Вдруг треск и шум в самолёте затих, и Маша, посмотрев в окно, увидела, что земля стала боком. Тут Маша испугалась и сказала шёпотом:

— Земля стала боком! Неужели мы падаем?

Но один пассажир, в кожаном пальто, засмеялся и крикнул ей:

— Вынимай, девочка, вату из ушей! На посадку идём. Сейчас остановка будет.

Всё ближе и ближе подлетала земля к самолёту, и наконец коснулся самолёт земли и снова запрыгал по кочкам. А потом остановился.

Открыли дверцу, и все пассажиры и мама с Машей сошли по лесенке на траву. И лётчик вышел из кабины, отошёл шагов за тридцать в сторону от самолёта и закурил трубку. А Маша подошла к нему и стала на него смотреть. Посмотрела-посмотрела, а потом говорит:

— Здравствуйте. Это вы нас везли?

— Я, — сказал лётчик, — я вас вёз. А как тебе, очень страшно было?

— Нет, — говорит Маша, — мне не было страшно. Только я бы хотела выше туч полететь.

— Что ж, — сказал лётчик, — может, сейчас и придётся так лететь. Кажется, дождь собирается. Ну, садись в самолёт. Сейчас дальше полетим.

Села девочка Маша в самолёт, и все сели, и снова самолёт затрясся по кочкам, а потом взлетел. И на этот раз он поднялся высоко-высоко над землёй. И вот он влетел в тучи, и земли не стало видно. Маша видела в окно только белый туман.

— сказала Маша. — Ничего не видать.

А потом поднялся самолёт ещё выше, и видела Маша под собой тучи, и это было похоже на море, только не на простое, а на молочное, с большими молочными волнами. А над этим молочным морем было синее небо и яркое жёлтое солнце. Так они и летели над этим морем, и только кое-где в этом море были дырки, и в этих дырках была видна земля, совсем не похожая на ту, которую видела Маша под Москвой. Тут совсем не было видно лесов — тут были степи, и поля, и холмы…

А домики в деревнях были белые.

И вдруг кончилось молочное море, и впереди Маша увидела настоящее синее широкое море. А на берегу этого моря стоял большой, красивый город.

— Вот и Одесса, — сказали пассажиры. — Вот и приехали, сейчас будем спускаться.

А когда самолёт остановился и Маша вышла из него, то оказалось, что остановился он на таком же поле, как и под Москвой. И города никакого тут не было, и моря. Только воздух был тёплый.

— А где же Одесса? — сказала Маша. — Я хочу в Одессу, нам на пароход нужно.

Тут к ним подъехал автобус, и четыре гражданина и мама с девочкой Машей сели в этот автобус и поехали. И через полчаса они приехали в город с высокими каменными домами, с садами и с морем. Этот город был Одесса.

В этом городе к морю спускалась огромная, широкая лестница, а рядом с лестницей вниз и вверх бегали вагончики. Одно было обидно: что лестница спускалась всё-таки не к самому морю, не к самой воде, а шла она до какой-то некрасивой улицы, а за улицей был забор, за забором какие-то дома и мастерские, и только за ними шумело и билось волнами о каменный берег зелёное море, которое называлось Чёрным.

В городе на улицах было много народу, в магазинах продавали цветы и вкусные пирожки с орехами. А ещё Маша заметила, что всюду в садах стояли деревья с почти зелёными листьями, а в Москве ещё вчера Маша смотрела на деревья, и там на них даже жёлтых листьев не осталось.

Вечером мама с Машей пошли на пристань и сели на пароход, который назывался теплоход «Грузия». Каюта была маленькая, но очень чистая и светлая. Стены были белые, умывальник белый, и кровати тоже белые. И стояли они не рядом или друг против друга, а одна кровать стояла на полу, а другая висела над ней, прикреплённая к стенам.

Маше очень понравилась верхняя кровать.

— Мама, — сказала она, — ты будешь спать на стоячей кровати, а я на висячей.

— Что ты, Маша! — сказала мама. — Ведь ты же оттуда свалишься.

— Никогда я не свалюсь, — отвечала Маша. — Посмотри, ведь тут сбоку решётка сделана.

А там, и верно, была сделана решётка, для того чтобы во время качки нельзя было с кровати упасть.

Тут вдруг теплоход загудел, да так громко, что они обе вздрогнули.

— Ах, — сказала Маша, — пойдём скорее наверх! Я хочу посмотреть, как мы от пристани отплывать будем.

Когда они поднялись на палубу, они увидели, как медленно стала отодвигаться от борта парохода пристань, как люди, стоявшие на пристани, начали махать пассажирам белыми платками и кричать: «Пишите, пишите, пишите! Счастливого пути!»

А пассажиры на пароходе тоже махали белыми платками остающимся и тоже кричали: «Пишите, пишите, пишите! Счастливо оставаться!»

Маше всё это очень понравилось, и она тоже стала кричать: «Пишите, пишите! Счастливого пути! Счастливо оставаться!»

А пароход отходил всё дальше от пристани, и внизу, у его борта, билась, словно кипела, белая морская пена. Он уже разворачивался, становясь носом к выходу в открытое море, и люди на пристани делались всё меньше, и их голоса слышались всё тише и тише.

Когда вышел теплоход из бухты в открытое море и когда увидела Маша, что море тёмное и на небе нет ни звёзд, ни луны, она подумала: «А не заблудимся ли мы ночью?», и спросила у мамы:

— А вдруг мы на какой-нибудь остров наедем?

— Что ты! — сказала ей мама. — Никогда этого не бывает. Капитан дорогу по морю так же хорошо знает, как ты — дорогу от дома до детского сада.

— А где капитан сидит? — спросила Маша.

— Вон на той палубе его каюта, — отвечала мама. — Только туда ходить запрещено.

— А он какой, — спросила Маша: —старый или молодой?

— Я не знаю какой, — сказала мама. — Становится холодно. Пойдём в каюту.

Они пришли в каюту, мама прилегла на нижнюю кровать и говорит:

— Машенька, я что-то устала, я полежу немного, а ты сама, когда спать захочешь, разбуди меня, и я тебе помогу забраться на верхнюю кровать. Только, пожалуйста, сиди в каюте и никуда не ходи. Хорошо?