— Вы как сюда попали? — удивился вскочивший с пола Иг.

— Так дверь открыта была, — заспешила с объяснениями Роза. — Мы только вас позвать хотели, а тут как в цирке…

Подружку перебила Капка:

— Вы всегда в шурум-бурум играете?.. Здорово! Как в «Антоше Рыбкине»!.. А нас примете? Я тоже кувыркаться умею…

— Вы зачем явились? — бесцеремонно осадил Капку Иг.

— Нас мой Витя послал, — снова перехватила инициативу Роза, — сегодня три салюта будет! Последний двадцатью четырьмя из трехсот тридцати, потому что наши три громадных немецких города взяли!

— Кёнигсберг? — беспокойно спросил Ник.

— Я не запомнила, — честно призналась Роза, — самое главное слушайте. Ракетчики полезли на крышу шестого дома! И наш Витя с ними.

— Врешь! — не поверил в столь близкое счастье Иг. — Ты сама видела?

— Видела! Видела! — замахала руками Роза. — Семь человек! С ящиками на ремнях!

— И я видела! И я видела! — подхватила подружку Капка. — Первый салют через полчаса начинается!

— Махнем по пожарке! — предложил Иг.

— Слушайте! — хлопнул себя по лбу Сергей. — Нас же Вера Георгиевна ждет! Совсем забыл. Она пирог сухарный готовит. С маком и леденцовой крошкой.

Какие фантастические дни понеслись! Каждый вечер — праздник! Салют!.. А то и два. Или даже три за один вечер! У любого мальчишки капсул от ракет — зеленых, красных, желтых — по целому мешку!.. Ракетчики рядом — на крышах трех самых близких домов! Или в пятистах метрах — на пустыре (Болотная площадь — пока пустырь). От криков «ура» к ночи у всех ребят во дворе голоса сорваны. Взрослые, пусть самые суровые, допоздна салюты досматривать разрешают. Такого всеобщего «можно» еще никогда не бывало.

Конечно, Сергей видел их уже очень много. Самых разных орденов и медалей. Рассматривал, изучал. В канун сорок четвертого года, когда он еще лежал в гипсовой кроватке, притороченный фиксатором к постели, в их комнате появился знаменитый дядя Валентин. Летчик, подполковник. Два ордена боевого Красного Знамени, три Красной Звезды, орден Отечественной войны I степени и восемь медалей насчитал на его кителе завороженный Сергей… Три ночи провел у них в комнате шутливый, чуть картавивший летчик.

И все три ночи китель дядюшки с орденами и медалями провисел рядом с его, Сергея, постелью. По нескольку раз в каждую из тех ночей Сергей просыпался и, прислушавшись к храпу отца и дяди, бесшумно подтягивал к себе бесценный китель, сначала осторожно гладил, а потом, лишь кончиком языка, дрожа и задыхаясь от счастья, трепетно и сокровенно дотрагивался до орденов. То были самые счастливые ночи за всю войну.

Но то, что Сергей увидел, открыв глаза рано утром, в последнее воскресенье апреля сорок пятого года, было невероятно! Немыслимо!.. На пиджаке его отца переливался сказочно новенький орден Трудового Красного Знамени. А рядом с орденом сверкала, превосходя все сокровища мира, медаль «За оборону Москвы». Факт присутствия ордена и медали на пиджаке отца был выше любого чуда и самых честолюбивых мечтаний Сергея. Но потрясло его то, что все его домочадцы при этом спокойно спали. Отец на старом диване, мать на высокой кровати. Алена на своей раскладушке… Чтобы не закричать и не вспугнуть невозможное, Сергей закрыл глаза, отвернулся к стене и приказал себе спать, спать и спать. Но сон и не собирался являться. Прождав, как показалось ему, больше часа, Сергей открыл глаза и уставился в потолок. А если на пиджаке ничего нет?.. Уж лучше не смотреть в ту сторону.

Само собой разумеется, что весь двор был хорошо наслышан о его героическом дяде. Но… Во-первых, это был лишь двоюродный дядя. Во-вторых, дядя Валентин был все-таки военным летчиком, и количество его наград никого особенно не удивляло. А вот его штатский отец… Ведь если все случившееся не сон, значит, орден и медаль отца, пусть в самой малой степени, но принадлежат и ему, Сергею… Сергей не вытерпел и повернул голову. Орден и медаль не исчезли с пиджака отца. Отец, мать и Алена продолжали безмятежно спать…

И он решился! Без единого звука Сергей очутился на полу. Стараясь не шуметь, пополз к пиджаку отца. Достигнув цели, Сергей сначала робко приподнялся на локтях, затем, отжавшись на руках от пола, легонько стукнулся головой… о медаль.

Отец заворочался, открыл глаза, удивляясь, посмотрел на распластанного на полу сына.

— Пап, это правда тебе дали? — кивая на орден и медаль, тихонько спросил Сергей, опережая отцовское недоумение, перераставшее в вопрос.

— Мне, — спокойно подтвердил отец.

— И обратно не отберут? — невольно вырвалось у Сергея.

— Не думаю, — невозмутимо ответил отец.

— А за что тебе их дали?

— Так уж решили, — не сразу ответил отец.

— Когда?

— Вчера.

— Сам Калинин?

— Сам Калинин, — подтвердил отец.

Несколько дней подряд Сергей жил в паническом страхе, о коем никому не смел поведать. Наши вплотную подошли к Берлину. Но ведь и немцы рассматривали Москву в бинокль… А что если?..

Спрятаться Сергею было негде. Постоянно и без помех слушать радио он мог только в комнате бабушки. Вот почему, к всеобщему удивлению родственников, Сергей с чрезвычайным рвением принялся ухаживать за дядюшкой Федором, старшим братом матери, у которого после неудачного падения врачи обнаружили трещину в кости, на ноге, и на неделю прописали ему постельный режим. С раннего утра до двенадцати часов ночи, позабыв о друзьях и развлечениях, Сергей проводил возле дядюшки. Играл с ним в шашки, набивал его «гильзы» рассыпным табаком, читал вслух «Ундину» в переводе Жуковского, выбирая момент, когда по радио передавали симфоническую или камерную музыку.

Он не вышел из комнаты бабушки даже 1 Мая. Дважды в течение праздника к нему забегали близнецы. Принесли в подарок вырезанные из «Огонька» портреты любимых военачальников — маршала Говорова и генерала армии Черняховского. Сергей мрачно нашептал братьям, что у него нарывы в горле, но он не хочет портить праздника родителям.

Часов в шесть через посредство бабушки Сергея вызвала на лестничную площадку Медуница. Сунула в руку баночку с каким-то «удивительным полосканием», заверив шепотом, что если он шесть раз до ночи и два рано утром как следует прополощет горло, то к завтрашнему дню все пройдет. Поздравив на прощание Сергея с праздником, Медуница всучила ему зеленый леденцовый маузер на палочке и, виновато покраснев, сбежала вниз по лестнице.

Вечером в гости к бабушке, сопровождаемая Шашапалом, пришла Вера Георгиевна. Принесла праздничный торт из ржаной муки с корицей, украшенный фантастическим замком свекольного происхождения. Шашапал, выведя друга в коридор, как черную пиратскую метку, засунул в ладонь Сергею крохотную коробочку с таблетками красного стрептоцида. Подарил хромированную алую звездочку на шапку, которую Сергей долго и тщетно пытался у него выменять. Растроганный и устыженный Сергей тут же отдарил друга новыми отцовскими плоскогубцами, вручил ему для передачи близнецам двух несбиваемых лежачих солдатиков, подносящих диски для ручного пулемета. Елочного дятла для Ника и трещотку Игу. Медунице Сергей велел передать свой детский календарь на 1945 год со множеством настольных игр, картинок и панорам, из которого он лишь вырезал и наклеил на картон несколько воинов из дружины Дмитрия Донского.

Шашапал был так ошарашен дарами Сергея, что, прижав к груди все полученное богатство, убежал, не предупредив Веру Георгиевну и ни с кем не попрощавшись.

2 мая пал Берлин. Весь вечер во время салюта, никого не стесняясь и не страшась, Сергей рыдал от счастья…

Уместить в себе День, что пришел ровно через неделю, Сергей так и не смог. Должно быть, оттого, что День этот принес в жизнь Сергея третье чудо преодоления невозможного.

Первое чудо произошло в декабре сорок первого… Ночью ему приснилось, как в дом входят немцы. Беззвучно. Сквозь стены. Восемь улыбчивых огромных немцев. Каждый такой громадный, что может спокойно погладить четырехметровый потолок в их выстуженной комнате. Стоит только поднять руку. Но немцы рук к потолку не поднимают. Молчат и улыбаются, разглядывая бабушку Сергея, укутанную в немыслимые одежды. Столь же забавной «капустой», наверное, видится немецким солдатам и Алена, которая от их неожиданного появления никак не может опомниться, снять варежки и запихнуть в чрево ненасытной голландки самую любимую куклу с закрывающимися глазами. На Алену напялены все ее теплые вещи, материнская кофта поверх зимнего пальто и бабушкина шаль из черных кружев. На куклу с закрывающимися глазами тоже водворен весь ее гардероб.