— Какой чернявой? — удивился Шашапал.

— Галине Мухамеддиновне! — рявкнул на него Ник. — Слишком шустро она продуктами отцовскими нас пичкать начала. Увидела, как этот ее «сыночек будущий» девчонке голову морочит. Та ведь маленькая и не понимает. Льнет к петрушке. Он же клоун у нас знаменитый!

— Гад ты и дурак, — хладнокровно парировал Иг. — Девчонка что тебе плохого сделала!

— Ты знаешь, я про кого! — заорал Ник. — Спасибо-спасибо. Вы тоже попробуйте. Давайте я вам положу…» — «Ах, мальчики, кушайте! Без витаминов вам расти трудно…» А сама на отца так и зыркает! «Счастливая семейка»!..

«Только Ника ничем не купишь, — съязвил Иг. — Ему говорят, что же ты ничего не кушаешь? А он оккупантам гордо в лицо: «За меня крысы все дожрут. Их у нас тут много!..»

— Зато девчонка как веселилась! — неожиданно засветился Ник.

— Как не веселиться! — засмеялся Иг. — Посмотрел бы ты на себя тогда! Точь-в-точь крыса недовольная. У которой кусок отнимают…

— Вы знаете, я такую крысу видела, — вдруг заговорила Медуница. — Я их много всяких помню. Но с обидой котора, только одну. Я у монахинь тогда жила. С едой негусто. А у Беаты бутылочка с клеем в келье стояла. Из крахмальной муки клей был. И сверху пробкой заткнуто. Мы как-то к Беате в келью тихо вошли — глядим, на бутылочке крыса сидит. Пробку прогрызла, но в горлышко ей не пролезть. А бутылка в гильзе тяжелой стояла. Не свалить. Так крыса хвост в клей макает и слизывает. Так и кормилась. Беата ее погнала. Крыса обернулась. И морда у нее в сильной обиде была…

Слова Медуницы внезапно всех примирили. Заставили примолкнуть. Устыдили даже.

Ник отвернулся ото всех, нахохлившись, вобрал голову в плечи, бесшумно ушел за ширмы. Шашапал, неловко сглотнув слюну, принялся поспешно растирать по лицу непрошеные слезы. Вырвав из кармана платок, Сергей, не глядя, протянул его Шашапалу.

Подобного приступа обжорства Шашапал не знал никогда. Возможно, оттого, что бабушка ни разу не варила таких щей из молодого щавеля. Обжигаясь и захлебываясь, Шашапал съел две полных тарелки подряд. А когда довольная Вера Георгиевна отправилась к подруге «понаслаждаться стихами Вийона», ненасытный Шашапал налил себе третью порцию еще неостывших щей, съел все до капли и даже вылизал тарелку.

Расплата пришла во время сна.

Сначала Шашапалу привиделась разбрызганная клякса величиной в двухэтажный дом. Постепенно клякса стала оживать, стягивая и сшивая зазубренные лучевидные осколки. Задышала, заколыхалась. Стала обрастать по краям мохнатым ворсом, похожим на иссиня-черных гусениц. В центре кляксы-паука вздулось белое пузырчатое пятно. В нем появились длинные печальные глаза. Нос хищной птицы. Рот с грязно-острыми бесчисленными зубками.

Вылупившись из кляксы, лицо тоскливо уставилось на Шашапала.

И тут он понял, что новоявленное существо не что иное, как сама Ночь.

Они смотрели друг на друга до тех пор, пока Шашапал не почувствовал, что сейчас Ночь попросит его о таком, чего он выполнить не в состоянии.

От страшной рези в животе он проснулся!..

Сквозь коридорную темень Шашапал помчался к спасительному туалету. Длинными шлепающими прыжками. Монументальные часы в комнате соседей-молчунов зловеще пробили дважды, когда Шашапал покинул обитель индивидуальных размышлений.

Теперь ему нестерпимо хотелось пить. И хотя глаза давно привыкли к темноте, в ванную Шашапал идти не рискнул, предпочел вымыть руки и напиться из кухонного крана.

Середина короткой июньской ночи была завешена туманом.

Ноги сами повели Шашапала к окну. В том месте, где Черниговский переулок шел на изгиб, в плотной толще тумана высветились две точки. Медленно расширяясь и накатываясь, бесшумно поплыли по невидимому ущелью проулка, устремляясь в спящие недра двора. Вслед за первыми раструбами приближающихся фар вспыхнули, засветились вторые.

Шашапал вжал лицо в прохладу стекла.

Две машины, не издав ни единого звука, остановились посреди двора. Фары первой выхватили из темноты вход в подвал Щавы. Фары второй скользнули по парадному пятиэтажного дома, где жил Сергей, и погасли.

От машины отделились быстрые тени. Очень скоро они обрели реальную плоть. Глаза Шашапала постепенно выделили перетянутых, ремнями милиционеров и трех людей в штатском. Низкорослого в кургузом пиджаке, поджарого и плотного в сером костюме. Одни, как показалось Шашапалу, окружили подвал. Другие исчезли в доме Сергея.

Нехотя вступало в свои права июньское предрассветье.

Первые звуки пришли к Шашапалу через двойные стекла, когда застучали в обутую ржавыми кусками железа, дверь подвала Щавы.

Из парадного дома Сергея выскочил сутулый милиционер. Подбежав к штатскому в сером костюме, что-то быстро и растерянно заговорил, кивая на высветившиеся изнутри окна полуподвала.

Шашапал вспомнил, что в полуподвале живет «морской пехотинец» Мотя, но он так сосредоточился на разговоре сутулого милиционера с плотным человеком, что упустил момент, когда открылась дверь подвала Щавы и несколько милиционеров ссыпались вниз по лестнице.

Не сразу заметил он и появление из блеклой полутемени однорукого домоуправа, истопника Горячих в замусоленной ушанке и коренастой, кутающейся в платок женщины, что жила в деревянном флигеле близнецов.

Троица покивала плотному в сером костюме и сразу поплелась вслед за ним и сутулым милиционером в парадное Сергея.

Окна домов и флигелей оставались по-прежнему темными. Где-то за двумя полусгнившими заборами, в конце «Постройки», взлаяла и сразу стихла невидимая собака.

Трое, сопровождаемые сутулым милиционером, вышли из парадного дома Сергея и, пройдя несколько шагов, направились в подвал Щавы.

Вышедший вслед за ним поджарый подошел к неподвижному плотному, притулившемуся у кабины первого «воронка», протянул тому портсигар.

Двое милиционеров вывели из подвала мужчину в черной шинели морского офицера, державшего руки за спиной. Приглядевшись к скошенной челке, Шашапал узнал Акима.

Откуда у Акима шинель морского офицера? Зачем она ему в июньскую жару? Суетливо завертелись липучие вопросы в голове Шашапала.

Стоявший около первой машины плотный распрямился, двинулся навстречу Акиму, что-то отрывисто сказал ему. Аким отвернул голову, шагнул вовнутрь «воронка».

Поднялись из подвала еще несколько милиционеров, с трудом таща два ящика, прикрытые мешковиной.

Поджарый приподнял край мешковины, накрывавшей первый ящик. Из-за спины к нему подошел тот, кто говорил с Акимом. Тоже заглянул. Оба, сосредоточившись над ящиком, скрылись за мешковиной на несколько томительных секунд. Широко открылось парадное пятиэтажного дома Сергея. Быстро выбежал третий штатский, низкорослый в кургузом пиджачке. Пружинистой походкой подоспел к коллегам, что изучали содержимое ящика. Подхватив под локти, увел во вторую машину, на ходу что-то тревожно втолковывая.

Выбрались из подвала Гордей Егорович, старый истопник и женщина в темном платке. Пока понятые нерешительно топтались на месте, не осмеливаясь подойти к начальникам, скрывшийся за второй машиной коротконогий милиционер вывел во двор Щаву, крепко придерживая его за плечо. Кроме солдатского белья, на Щаве ничего не было. На какой-то момент Шашапалу показалось, что Щава срывает мелкими кусочками кожу с лица.

Не найдя глазами старшего брата, Щава заскреб ладонями по груди, выпятив нижнюю губу, задергал головой, что-то требуя у старика Горячих. Милиционер, должно быть, так сильно сдавил плечо Щавы, что тот, взвившись, цапнул зубами руку милиционера. Вырвался, отскочил и скатился в черный зев подвала.

Вольт Щавы ошарашил милиционера. Он присел, часто затряс укушенной ладонью, пытаясь стряхнуть въедливую боль.

Машина, в которую посадили Акима, внезапно тронулась, круто развернувшись, выехала со двора.

К понятым подошел сутулый милиционер, повел за собой в сторону домоуправления.

Штатские начальники сели друг за другом во вторую машину.