— Что, у того старика кто-то умер? — решил уточнить Шашапал.

— С чего ты взял? — удивился Ник.

— Ну а как же? — неуверенно промямлил Шашапал. — Раз горемыки-сиротки…

Медуница только плечами пожала.

— Ладно. Сейчас объяснить попробую, — пообещал Ник. — Помните, я вам говорил, что рядом с нашей лечебницей большой госпиталь располагался? Для старшего офицерского состава. Помните?

— Я помню, — подтвердил Сергей.

— Так вот… В тот госпиталь приехал один хирург. Еще мы с Игом до тетки не добрались, а хирург уже приехал. И стал делать операции, которые у других не получались. А старшей операционной сестрой у этого хирурга работала мать Маринки. Она была дочерью Ильи Ильича. Запомнили?

— Запомнили, — охотно кивнул Шашапал.

— Без матери Маринки хирург не делал ни одной операции. Такая нужная ему она была помощница. Нам про это Илья Ильич много раз рассказывал. Все так, Иг?

— Все так. Его дочь Евгенией Ильиничной звали. Я вспомнил, — подсказал Иг.

— Правильно! — обрадовался Ник. — Евгения Ильинична. Они до войны в Ленинграде жили. Илья Ильич работал настройщиком роялей и пианино. Еще Евгения Ильинична родилась с больным сердцем. Она из-за этого и врачом стать не смогла. Хотя очень хотела. Раз врачом не получилось, стала сестрой операционной. Про сердце ее слабое никто не знал, кроме Ильи Ильича. Слушайте дальше. Теперь очень важное пойдет. Когда они все в госпиталь приехали, Евгению Ильиничну с семьей хотели в городе поселить. Но хирург сказал начальнику госпиталя — ни за что! — Евгения Ильинична ему все время при операциях нужна была. И потребовал ее поблизости устроить. И чтобы хорошо… Тогда начальник госпиталя вызвал к себе Степана Николаевича и так на него набросился, что тот Евгению Ильиничну, Илью Ильича, Маринку и Анюту сразу к себе в дом поселил.

— А кто такой Степан Николаевич? — спросил насторожившийся Шашапал.

— Степан Николаевич был в госпитале интендантом, завхозом. Вдобавок за склады отвечал, что на территории госпиталя, в лесу, в спецзоне размещались. В самом углу за складами маленький ельник, а потом роща березовая. Там дом Степана Николаевича стоял. Здоровущий. Да амбар рядом, из тех еще «камешков». В амбаре том как раз…

— Погоди! — резко осадил брата Ник. — Лупишь без остановки. Шашапала, между прочим, не было, когда мы про Степана Николаевича первый раз говорили. Да и ребята тот разговор скорее всего позабыли.

— Степан Николаевич широкий, как комод. Но ниже ростом своей жены, — неторопливо выговорила Медуница.

— Видишь, она все запомнила, — изумился Иг.

— Сначала про Илью Ильича им надо рассказать, — вмешался Ник. — Потому что и он тоже виноват. Но… Вот вы пьяных все видели?

— Ну и что? — недоумевая, спросил Сергей.

— Зачем они напиваются? — хмуро посмотрел на Сергея Ник. — Ты сам когда-нибудь водку пробовал?

— Нет, — пугливо завертел головой Сергей. — Мама и отец говорят, что при моей болезни водка и вино для меня хуже яда… Правда, когда Илья Муромец зелено вино у князя Владимира на пиру пил, мне тоже захотелось попробовать.

— Зеленое вино мы с Игом не видели, — отрезал Ник, — но вот самогонку нас пить заставляли. Один гад даже силой в нас влить хотел. Иг и я мочу в детприемнике пробовали. Керосин на спор глотали. Гадость! Но самогонка еще гадостнее! Хуже касторки!.. Не знаю, зачем ее пьют… Не знаю! Вот доходики в лечебнице у нас. Они же сами себя изуродовали. Болезнь такая. Мозги расквашиваются. Так доходики, и даже совсем психи, в большинстве — добрые… и не виноваты, что так с ними случилось. А те, что в себя самогонку заливают… Они же сами! Сами себя! Мы вот с Игом ехали к тетке… Знаем… Да они хуже крыс голодных. Как палачи! Все у других вырывали! Гады! Илья Ильич, конечно, не такой, как те. Он так бы не смог. Но ведь… Анюта… Мы только фото ее видели. Если б с ним не случилось. Он сам нам говорил. Сам… Плакал и говорил. Меня расстрелять мало, говорил. Расстрелять и на помойку выбросить. На дне рождения у тетки Павлы, поварихи. Ему поднесли немного… Он обмяк весь. Как старая кожура от картошки… Тетка Стеша про пьяниц говорит, что это на них кара божья. Но почему кара, когда они сами в себя всякое наливают? Илья Ильич нам объяснял с Игом… Когда у людей много бед накапливается, им куда-то прятаться надо. Вот они пить начинают, дуреют и в дурман прячутся. Но рассказывал, что и по-другому это, из-за баловства происходит… Но как вспомнит, что Анюта из-за него… Расплачется. Каленым железом, кричит. И никакой пощады! На вечные муки! Меня первого!.. Чего-то я… Пить охота…

— Чайку поставлю сейчас, — встрепенулась Медуница.

— Нет-нет, — замотал головой Ник. — Не надо чая. Хочу сырой. Я быстро напьюсь. Иг, а ты немного назад давай. Уточни. А то я запутался как-то…

Иг сплел пальцы, показал, как пьет Ник, тут же развел ладони. Поцокал по зубам кончиком столовой ложки. Спохватившись, смущенно зыркнул на Медуницу и быстро заговорил:

— К госпиталю, кто хотел, подойти мог. Он на опушке леса стоял. За госпиталем роща сосновая. За рощей — зона. Незаметная почти. Столбы и проволока. Склады военные в глубине. В лесу. Ниоткуда не увидать. Ни с боков, ни сверху. Под высоченными елками. И маскировочной сеткой укрыты. В зоне, кроме складов и двух домиков для охраны, дом и амбар Степана Николаевича. Вход туда только по пропускам. Всех, кто в доме у Степана Николаевича жил, солдаты из охраны в лицо знали. А сам Степан Николаевич… как бы сказать получше… тетка Стеша его «богом хозяйственников» называла.

— Ты тоже, как и я, перескочил, — прервал Ига неслышно, вернувшийся Ник.

— Да я хотел про Степана Николаевича побольше разобъяснить, — сразу двумя руками заскреб затылок озадаченный Иг. — Все-таки он всем крутил…

— Давай я еще раз попробую. Поселил, значит, Степан Николаевич к себе в дом деда, его дочь и двух внучек. Евгения Ильинична все время в госпитале. Только поспать прибегала. Да и то не каждую ночь. Потому что к хирургу ее со всех ближайших госпиталей безнадежных привозить стали. А Илья Ильич, как приехали они сюда, в школу работать пошел. А через полтора месяца ноги так скрутило, что он еле до туалета дойти мог. Работы Илье Ильичу больше никакой не нашлось. Откуда здесь пианино да рояли. Сиди дома с иждивенческой карточкой да за внучками присматривай. Анюте хоть за год всего перевалило, но отличалась она шустростью большой. Везде лезла, куда не надо, нос совала. Маринка впереди, а младшая за ней все норовила. Но и сама по себе деду скучать не давала… Вокруг дома лес нехоженый.

— Да и в зоне Анюте заблудиться ничего не стоило, — вмешался Иг. — Ромашки в метр. Про травы я и не говорю. Прямо за домом малинник такой гущины. Только медведям лазить. Ягод всяких, цветов. А грибы какие!

— Грибы Анюта и повадилась надкусывать. У некоторых по полшляпки отъедала. Скажи, Иг? А?

— Илья Ильич и Маринка чего только изо рта у Анюты не вырывали.

— Но самое плохое для старика началось, когда хозяева дома из-за прытких внучек на него коситься стали, — торопясь поведать о главных событиях, продолжал Ник. — Про Зинаиду Ивановну забыли небось?

— Продавщица. Та, что на танке не увезти. Жена Степана Николаевича, — хладнокровно отозвалась Медуница.

— Она самая, — закивал Ник. — Именно Зинаида Ивановна и услышала, как Маринка сообщила Илье Ильичу: «Знаешь, деда, а в амбаре дикие звери живут. Громче слонов рычат».

— А на самом деле кто в амбаре жил? — спросил Шашапал.

— На самом деле Степан Николаевич выкармливал у себя в амбаре свиней, — чуть выждав, негромко сказал Ник.

— Ну и что? — выпалил Шашапал.

— Ты знаешь, сколько на рынке во время войны килограмм сала стоил? — мгновенно отреагировал Иг. — А грудинка? Парная свинина почем? Ты ее на Пятницком рынке часто видел?

— Ничего я этого не знаю. И не видел, — заспешил с оправданиями Шашапал. — На рынке вообще… Только два раза молоко бабушке покупал, когда она болела. И семечки. А свинины я и не видел никогда. Мне много денег не доверяют. Сам знаешь. Чего ты?..