— Ты от тех дубков тоже силы получал? — не дав Нику дорассказать, спросил Шашапал.

— Нет. Они же маленькие еще. Для такого дела большие деревья нужны. Сильные.

— Подойти к дереву, прижаться и ругаться начать, — уточнял Шашапал.

— Не понял ты, — терпеливо вздохнул Ник. — Сперва место найти надо, где добрые деревья ближе друг от друга растут. И чтобы они сами тебя позвали как бы… Идти не спеша. Зря не плакаться. Вот как почуял, что деревья добрые к тебе сами чуток подвинулись, тогда уж и выговаривайся. Они все в себя возьмут. До капли. Каждый дуб сам по себе может взять, что в тебе наболело, без остатка принять. Но делать так надо, когда невмоготу совсем. А иначе… Он-то возьмет, примет. А совесть твоя как?..

— Ник, скажи, а когда весь выругался, сразу надо дуб обнимать, чтобы силу получить? — выпытывал Шашапал.

— Нет, — покачал головой Ник. — Сначала попробуй сам деревом побыть. Потом птицей. Мошкой какой-нибудь. Кузнечиком или шмелем. Листом земляничным. В мыслях, конечно. И уж после к дереву за силой иди…

— А в дачных лесах добрые деревья могут встретиться? — робко спросил Сергей.

— Почему не могут… Растут, наверное. Но их больше в лесах вольных. Добрые простор любят. Чтобы вокруг хватателей поменьше таскалось… А повезет если, можно издалека углядеть, как деревья через тропки перелетают. Местами меняются. И обратно к себе возвращаются. Но сам ты, если такое видеть будешь, камнем или кустом недвижным стать должен… Вот приедете ко мне туда. Покажу кое-что…

— Куда приедем? — не понял Шашапал.

— В леса, — проникновенно ответил Ник.

И тихая, сумасшедшая надежда заплескалась в его глазах.

— А вы… вы уезжаете разве? — вырвалось у Шашапала. — Все-таки решили уехать?

— Уеду я один. А Иг пока останется, — сказал Ник, с отчаянным упорством глянув в затылок отвернувшегося брата.

Медленно водя растопыренными пальцами по клеенке, Ник нарочито бодро запел:

Ник пел, а Сергею казалось, что он прибивает к столу длинными гвоздями растопыренную кисть своей левой руки. Гвозди беззвучно входили в загорелую руку, но из-под широких шляпок, как ни всматривался Сергей, не показалось ни капли крови. Но вот Ник закончил песню, а вместе с ней и перестал «вбивать гвозди». Левая растопыренная кисть вместе с правой снова спокойно лежала на столе.

Ник поднял глаза на Медуницу, заговорил легко и беспечно:

— Ну зачем двум взрослым мужикам у отца на шее гирями висеть? Да еще волком на него смотреть… Как я, например. Отец своего нахлебался. Смуглянка его любит. Дочка у них есть. Пусть еще родят кого-нибудь. Мы-то чего? Маленькие, что ли? Вот у Ига с Иринкой сладилось. Так хорошо… И надо ему при отце оставаться. Отец у нас классный мужик. Я бы на его месте ни за что такого гада, как я, терпеть не стал. А он терпит. Да еще так смотрит, будто виноват передо мной. Думаете, я не понимаю, что кровь им порчу? Понимаю. Так зачем же людям мешать? Я к лесничему в помощники пойду, и хорошо мне будет.

— Да кто тебя наймет, дурака! — не выдержал Иг. — Даже если бы у нас отца и тетки не осталось, в детдом загребли бы. Не так, что ли?

— Так, — охотно согласился Ник. — Хочу в лес. А смуглянку-молдаванку видеть не могу. Хоть режьте.

— Что она тебе сделала? Что? — вцепившись в клеенку, из последних сил сдерживался Иг.

— Ничего… Ничего плохого, — миролюбиво отвечал Ник. — Стирает на меня чисто. Готовит вкусно. А я ее ненавижу. Она не виновата. Я понимаю. Но все равно ненавижу. Жалко, что к тетке вернуться нельзя. Расстраивать ее неохота. А в лес я очень хочу. В мои леса. Но я и в другом месте их найду. Везде…

— А сестренка тебе чем плоха? — прервала рассуждения Ника Елена.

— Да ничем, — опешил Ник. — Девчонка подходящая. Компанейская. Своя.

— А если бы мать девчонки этой умерла, тебе стало бы хорошо? — глядя прямо в глаза Нику, ровным голосом спросила Медуница.

Ник попятился. Присел на стул. Отвернулся ото всех. Неожиданно резко вскинул голову, выкрикнул в лицо Елены:

— Я не хочу, чтобы она умирала! Совершенно не хочу…

Ник, шатаясь, подошел к узкому зеркалу, вдавил лоб в тусклый холод. Повторил, не оборачиваясь:

— Я хотел… Я один раз только хотел, чтобы человек умер… Очень хотел!

— Он мне сразу понравился, — вдохновенно объяснял через полчаса умывшийся Ник, свернувшись на продавленном ворсистом диване. — Возле старика просто так побыть, и то хорошо. Мы и догадаться не могли, какая у него жизнь на самом деле. Я вот что вспомнил. Когда мы в Ташкенте Новый год встречали вместе с дедом Иваном, он нас спросил: какие мы подарки получить от Деда Мороза хотим? Не помню, что я попросил, а Иг сказал: «Хочу такой большой мешок муки, чтобы хватило на всю жизнь лепешки печь». Так вот Илья Ильич мне таким мешком казался, большим и теплым. Только в нем не мука, а сказки. И другое всякое добро… Но сразу мы его не вспомнили. Скажи, Иг?

— Не вспомнили, — раздумчиво подтвердил Иг. — А узнал его ты, когда Илья Ильич сказку про любопытного слоненка рассказал. Мы с Маринкой и Герасимом на следующее утро в ту сказку играть стали. Помнишь? Когда Герасим в тетку Страусиху одевался.

— Погоди про Герасима. Я о старике тебе толкую, — осадил брата Ник. — Илью Ильича в интернате «Слоновыми ногами» прозвали. Нас тетя Стеша перед Новым годом во второй класс в интернат пристроила. Там два вторых класса было. Наш класс завуч вела — Глафира Всеволодовна. А в соседнем втором учительница надолго заболела. И никого найти не могли. Потом вот Илью Ильича взяли. У него уже тогда ноги пухли, и он их еле волочил. Все перемены в классе просиживал. Из наших поэтому Илью Ильича мало кто в лицо знал. Помню лишь, что уроков тому второму почти не задавали. И спрашивал он ребят незловредно. Прозанимался месяц с небольшим и ушел. Сил не хватило.

— Но все это позже выяснилось, — нетерпеливо замахал на брата Иг. — Сначала мы с Маринкой познакомились. Внучкой его. Вот девка — гвоздь! В шесть лет ничего не боялась. Там у одних в поселке собака проживала. Ростом с кабана. А злющая. Герингом ее прозвали. Так Маринка к Герингу через забор лазила. Один раз с цепи отвязала и к нам на территорию лечебницы гулять привела. Артем как увидел Геринга — на дерево драпанул. Мы за ним…

— Ты первым! — не удержался Ник.

— Ну ладно, — скорчил просительную гримасу Иг. — Если честно… Один Ник Геринга не испугался. Понюхать себя дал, когда они с Маринкой пришли. А Маринка Геринга по башке потрепала и говорит: «Ладно, раз они знакомиться не хотят, подожди малость, я тебе принесу кое-что». Геринг на нее посмотрел с понятием и уселся. Маринка на кухню побежала. Смотрим, волочит голую кость. Мы-то с Ником знали, что кость-глыбину тетя Павла два раза в общую кастрюлю для навара подкладывала. Кость дотла выварилась. Годилась исключительно на выброс. Так Геринг ту кость булыжную до крошки схрумкал. Прифыркивал басом. И на нас косился. Будто дурак найдется — попросит у него чуток поглодать.

— А Маринка «загудели-заиграли провода» пела. Герингу для аппетита, — добавил Ник.

— Знаешь что, Иг, давай, я все-таки по порядку попробую, — предложил Ник. — А что пропущу, ты вспомнишь. Потому что иначе запутаем мы ребят.

— Давай, — согласился Иг.

— Илья Ильич и Маринка в конце лета у нас в лечебнице появились. Правильно?

— Правильно. В августе, — подтвердил Иг. — Тетка наша их привела. Илья Ильич где-то разломанную детскую гармошку подобрал. Починил, склеил и так играл задушевно на ней. И в тоже время — смешно. Они сначала в кладовке жили, куда раньше старые матрасы складывали. Тетка сразу к ним прикипела. Подружкам своим да врачам внушала, что дед с внучкой «горемыки-сироты разнесчастные» и обижать их «тяжкий грех». А нас с Игом в первую очередь песочить принялась. Только суньтесь к ним с разбойством, говорит, живого места на вас не оставлю. Хотя пальцем нас не трогала никогда.