***

/А.С. Малкин/

Утро заядлого холостяка начинается не с кофе.

Я знаю точно, потому что давно и безнадежно махнул рукой на личные отношения.

Только вот физиология была против. Особенно учитывая проживание в соседней комнате Рыбкиной. “Моли”, – как прозвали ее в офисе.

Вырубив будильник, я сел и поморщился от неприятных ощущений между ног. Мало того, что всю ночь какая-то бурда с пометкой восемнадцать плюс снилась, так еще утром продолжение не заставило себя ждать.

Поднявшись, подошел к окну и попробовал думать о чем-то совершенно не возбуждающем. Например, о массе дел, которые необходимо успеть сделать за оставшиеся два дня.

В то же время за дверью моей комнаты послышалась возня, а после раздался тихий, но настойчивый стук.

– Чего тебе? – рявкнул я, снова вспомнив о причине своего неудобного положения.

– Александр Сергеевич, – в нотках Ульяниного голоса проскользнуло заискивание, – а вы себе кофе будете заказывать?

– Буду.

– И мне закажите, пожалуйста? Я бы и сама могла, но не знала, есть ли у нас время. Спасибо заранее! Я в душ! Очень-очень быстро!

– Чтоб тебя, Рыбкина, – пробормотал, поднимая трубку телефона и набирая нужный номер. – Ты сама бодришь лучше любого кофе…

После того, как заказал завтрак, позвонил снова, на этот раз Максу.

– Проснулся?

– И тебе доброе утро, Шурочка, – Старовойтов громко зевнул. – Я уже пятнадцать минут как на месте. Не волнуйся, шнурочки завязаны надежно, шапочку на голову надел.

– Идиот, – закатив глаза, вздохнул с облегчением.

– С кем поведешься, – философски ответил Макс. – К слову, сам думал тебе звонить и будить нехорошими словами. Думал, проспишь в кои-то веке.

– С чего бы? – Спросил отстраненно и взглянул из окна на набережную, с тоской проводив взглядом прибрежную волну. Но некогда!

– Ты шутишь? – Старовойтов закашлялся. Кто-то, видимо, постучал его по спине, потому что он ответил явно не мне: – Спасибо, милая, ты мне жизнь спасла. Знаешь поговорку? “Мы в ответе за тех, кого приручили”. Так что надо бы дело до конца…

– Макс! – рявкнул я. – Сколько можно?

– А тебе поучиться бы, Саша, – заржал наглец в трубку. – Увел Рыбкину у меня из-под носа, и?.. Что дальше? Только не говори, что спать ее в другой комнате уложил!

– Так и сделал.

– О! Мой! Бог! – Макс чем-то прикрыл трубку или просто отодвинул ее от лица, потому что его голос зазвучал отдаленно: – Собака на сене, вот кто он. Понимаешь? Ай, что мы все о нем. А вы, Сарочка, свободны сегодня после полуночи?

Я отбил вызов и с силой сжал трубку в руке. Чертов мальчишка! Когда только ему надоест это ребячество? Пока всех баб не перелапает – не успокоится? Хорошо хоть у кого-то из нас двоих есть мозги!

Распахнув дверь, я вышел, погруженный в свои мысли, и тут же остановился, уставившись на сильно взволнованную чем-то Рыбкину. Она вытаращила глаза и прижала руки к груди, на этот раз прикрытой лишь полотенцем.

Забыл о ней совсем!

– Александр Сергеевич, – возопила моя помощница, – это… это… Вы без костюма?

Медленно опустив взгляд, встретился со своим дружком, все еще не успокоившимся до конца после бурных сновидений. Трусы – единственное, что на мне было – топорщились, а мысли разбегались как тараканы.

– Да, – проговорил я, не представляя, что еще можно ответить.

– Да-а, – зачем-то повторила Рыбкина.

Я собрался уже дать ей какое-нибудь задание, чтобы убрать совершенно несвойственное мне чувство неловкости, но она среагировала первой:

– Душ свободен. Идите, Александр Сергеевич. Вода там как раз прохладная. От жары хорошо помогает.

– Если заказ принесут – прими. Черный кофе и шакшука мне.

Оказавшись в ванной комнате, заперся на замок и покачал головой. Что за бредовое утро? И надо было тащить ее в свой номер, чтобы чувствовать себя настолько неуютно? Или дело не в Рыбкиной? Просто я слишком долго был один и очень привык к этому. Личное пространство – очень важная штука. Да, дело определенно в нарушении привычного ритма жизни.

Успокоившись, я влез в душевую кабинку и, включив воду, прикрыл глаза. Последние минуты расслабления перед очень тяжелым днем должны были принести ощущение счастья и покоя. Но ничего подобного не случилось. В голове как-то быстро и ненавязчиво возник образ полуголой помощницы, замотанной в розовое махровое полотенце. По ее шее, прямо к ложбинке груди, стекали капли воды, а губы даже без помады казались слишком привлекательными, чтобы их использовали лишь для разговоров…

Открыв глаза, я выругался и поспешил домыться, так и не ощутив привычного кайфа от процесса.

У зеркала над раковиной ждал новый сюрприз. Моя бритва, лежавшая ранее на краю полки, исчезла, а вместо нее теперь стояло сразу шесть разных тюбиков с кремами. Ночной, дневной, для глаз, для ног… Вспомнил ее ноги. Сбился.

Открыв дверцу шкафчика, обнаружил, что в стакане рядом с моей щеткой появилась еще одна. Ярко-розовая. Бритва же нашлась в самом уголке, за бальзамом для волос, пеной и гелем для душа.

Слов, подходящих случаю, не нашлось, а матом орать я не привык.

В общем, из ванной вышел злее, чем заходил. Повязав полотенце на бедра, чувствовал себя в своем же номере жутко неудобно. Зато Рыбкина уже с удовольствием поедала завтрак. Мой.

– Ульяна Михайловна, – я произнес ее имя почти нежно, но помощница вздрогнула и испуганно воззрилась на меня, даже перестав жевать. – Тебе вкусно?

Она кивнула с набитым ртом.

– А что нравится больше: кофе или шакшука?

Рыбкина моргнула. Покосилась на сковородку с ополовиненной яичницей с помидорами и снова уставилась на меня.

– Это что, и была она? – уточнило мое личное наказание, тыча пальчиком в сковородку и спешно дожевывая.

– Угу.

– Я думала, салат. Или вот эти сыры. И лепешки… – Она мучительно покраснела. – Простите, Александр Сергеевич.

– Бог простит, – сквозь зубы ответил я. – Двигайся!

Дальше ели молча. Я отнял яичницу, а Рыбкина, быстро позабыв муки совести, сточила почти весь сыр. Искоса глядя на нее, невольно подумал, что женщины врут, когда говорят: “Я так нервничала, что кусок в горло не лез”. Или Ульяна не женщина. А может, просто недостаточно нервничает?.. Так я могу это исправить!

/Ульяна Михайловна/

Угораздило же меня съесть завтрак начальника!

Я мучительно краснела и не сильно понимала, как вообще дошла до жизни такой.

Мама всегда говорила, что голодный мужчина – злой мужчина. И, судя по этой логике, Малкин постоянно был голодным. А еще он вышел из ванной в одном полотенце вокруг бедер.

Опять без костюма.

Еще и сел рядом, отогнав от яичницы. Впрочем, сам виноват. Шакшука, шакшука… Неужели было сложно назвать вещь своим именем?

За этими размышлениями я схомячила еще и сыр. Наверное, не будь рядом на столе еды, изгрызла бы себе все ногти, а еще сломала бы глаза. Потому что они то и дело норовили посмотреть на полуголого Александра Сергеевича. Ощупать взглядом широкие плечи, скользнуть вниз к груди, потом к животу, а после уткнуться в кромку полотенца.

В итоге с завтрака я сбежала все в ту же ванную переодеваться в серое платье, а когда вернулась причесанная и накрашенная, тут же получила очередную сотню заданий.

– Так, сегодня нам надо успеть, – дирижировал вилкой Малкин, перечисляя: – договориться о фотосессии в пустыне по окончанию съемок, встретиться в ресторане “Шалот” с продюсером фильма для Макса, подготовить презентацию для завтрашней пресс-конференции…

С блокнотом наготове я строчила пункты, заранее не понимая, как же впихнуть невпихуемое в столь ограниченный график.

Дальше день летел безумной птицей, которая, растопырив крылья в стороны и раскрыв клюв, орала в панике, потому что набрала скорость перед взлетающим самолетом, а как остановиться теперь не знала.