В армии я вступил в комсомол, а звание комсомольца налагало на меня новые обязанности, которые тоже сводились к дальнейшей учебе. Эти два года действительной службы не прошли для меня даром: я нашел свое призвание, свой путь в жизни. Теперь я не мыслил себя вне рядов Красной Армии, с которой сроднился навсегда.

Романтическая мечта детства стать красным кавалеристом не оставляла меня. Как видно, первые признаки призвания проявляются очень рано. Не отцовская ли Сивка была повинна в этом? Нет, пожалуй, во мне еще было живо то неизгладимое впечатление силы и радости, какое я испытал в детстве при виде красной конницы, хлынувшей, будто живая лавина, в наш маленький Шарлык.

По окончании действительной службы я выдержал экзамены в школу имени ВЦИК. Меня зачислили на кавалерийское отделение. Так сбылась мечта моего детства: я — красный конник, будущий командир.

Еще мальчонкой я считал себя отличным наездником, да так говорили обо мне и первые авторитеты в нашем Шарлыке. Однако теперь мне пришлось учиться заново: мою манеру ездить и управлять конем командир назвал «веселым кустарничеством».

Военному делу я учился с огромным интересом: оно поглощало меня всего; в джигитовке и рубке я быстро добился немалых успехов, хотя и приходилось не раз побывать под конем. Впрочем, для молодого, физически развитого спортсмена подобные неприятности были нипочем, — они лишь накаляли азарт, воспитывали силу и ловкость.

Но особенно меня увлекало изучение важнейших операций периода первой мировой и гражданской войн: каждая строка воспоминаний участников легендарных рейдов конницы Буденного звучала для меня как песня. В школе имени ВЦИК я вступил в партию Ленина и после трех лет упорной учебы был назначен командиром пулеметного взвода. Продолжая заниматься в общеобразовательной школе командного состава, я по-прежнему отдавал чтению каждую свободную минуту; изучал историю, литературу, военные мемуары русских и иностранных полководцев.

Меня, однако, не привлекала перспектива стать кабинетным специалистом: все свои знания я старался передать бойцам своего подразделения, воспитывая в них чувство долга, непоколебимую преданность Родине и партии, высокую дисциплину, настойчивость в боевой и политической подготовке. Я понимал, как важно постоянно вникать в каждую мелочь жизни и быта солдата, беречь его и заботиться о нем, чтобы воин видел в своем командире не только строгого, требовательного руководителя, но и чуткого, отзывчивого товарища.

На боевых учениях курсанты моего подразделения не раз показывали образцы находчивости, смелости, совершенного владения боевой техникой, умения быстро ориентироваться в обстановке боя, и для меня это было наградой за те усилия, которые я вкладывал в свою работу.

Когда мятежная банда генерала Франко, опираясь на военную помощь немецких и итальянских фашистов, поощряемая американскими и английскими реакционными правителями, выступила против законного правительства республиканской Испании, тысячи людей доброй воли из многих стран мира встали на защиту Испанской Республики. Борцы за справедливое дело создали интернациональные бригады. Я тоже загорелся желанием внести свой посильный вклад в борьбу трудового испанского народа. По зову сердца я прибыл в Испанию.

Сражаясь в рядах Испанской республиканской армии, впервые воочию увидел звериный облик фашизма, его циничную сущность, подлость и ложь.

Война в Испании многому меня научила, наполнила смертельной ненавистью к фашистским псам, болью осталась в сердце за растерзанную и поруганную трудовую Испанию.

Много трудностей довелось перенести мне на испанской земле, но я никогда не был неженкой и белоручкой и помнил солдатскую истину, что трудности существуют для того, чтобы их преодолевать.

Участвуя в боях за Мадрид, под Теруэлем, помогая бойцам испанской Народной армии овладевать современным стрелковым оружием, закупленным Испанской Республикой в СССР, я крепко сдружился с этими славными воинами, в среде которых бодрость духа и веселый нрав ценились так же высоко, как и отвага.

Впервые фашистских интервентов я увидел под Мадридом, когда в начале 1937 года итальянский экспедиционный корпус появился вблизи испанской столицы.

Вместе с командиром 1-й регулярной бригады майором Энрике Листером я участвовал в атаке на захваченный фашистами монастырь Серро де лос Анхелес и уже в этом первом боевом крещении на испанской земле оценил могучую силу интернациональной спайки борцов за Республику.

Запомнился мне и этот бой, когда стремительной атакой мы вышибли фашистов из траншей, и отважный Листер, сражавшийся в передовой цепи, и синяя ночь после боя, когда усталые воины собрались у костра, — зазвучал патефон, и наша русская песня полилась над притихшей землей.

Испанские воины пели «Каховку», и было радостно слышать знакомую песню, словно донесенную с Днепра, — она стала выражением нашей скрепленной кровью дружбы.

Но особенно памятными остались для меня бои у Гвадалахары, где нам довелось скрестить оружие с хвалеными итало-фашистскими дивизиями «Литторно», «Божья воля», «Черное пламя» и «Черные перья».

Противник располагал здесь внушительными на то время силами. Кроме перечисленных дивизий, в его корпус входили две смешанные итало-испанские бригады, артиллерийская группа в составе восьми артиллерийских дивизионов и четырех зенитных батарей, бронетанковая группа, мотопулеметная рота, огнеметно-химические роты, до 1300 автомашин, 160 мотоциклов, 120 боевых самолетов.

Перед нами стоял злобный и отлично вооруженный враг, заранее уверенный в своем успехе. Командование противника не случайно избрало для решающего удара на Мадрид именно Гвадалахарское направление. По рельефу и дорожной сети этот район был исключительно удобен для наступления и позволял ввести в действие все рода войск.

Не имея возможности подробно рассказать в этих записках о войне в Испании, я все же коротко остановлюсь на Гвадалахарской операции, так как она явилась для меня серьезным боевым «семинаром». Опыт современной войны, приобретенный в Испании, пригодился мне в сражениях на полях Украины.

Когда 9 марта 1937 года, ранним утром, после мощной артиллерийской подготовки и налета авиации, итало-фашистская пехота перешла в наступление у местечка Мирабуэно, я находился в батальоне, который его оборонял.

Надо сказать, что фашистское командование знало слабые места обороны 12-й республиканской дивизии, состояние и расположение войск, и артиллерия фашистов вела почти прицельный огонь по штабам республиканских батальонов, по важным огневым точкам.

Фашистская пехота шла в атаку с устрашающими воплями; со свистом и улюлюканьем. Авиация противника непрерывно наносила бомбовые удары по нашим войскам. Это подбадривало фашистское воинство, и оно лезло на наш рубеж, что называется, напролом.

Позже, когда наша артиллерия и танки обрушили на дивизию «Черные перья» сокрушительный огонь и с нее действительно полетели перья, фашисты мгновенно присмирели. Куда девалась их недавняя прыть! С тех дней мне запомнилась эта особенность фашистских вояк: в случае успеха они были хвастливы и нахальны, в случае неудачи — злобны и трусливы.

Прибыв к советнику фронта, я до мельчайших подробностей информировал его о положении оборонявшейся 12-й республиканской дивизии. Вся тяжесть боя легла на республиканские танки и батальон имени Димитрова. Лишь к вечеру с помощью частей 11-й интернациональной бригады нам удалось остановить продвижение фашистов на этом участке фронта.

Вскоре я был направлен к командиру 11-й бригады немцу-коммунисту Гансу Кале для оказания помощи в организации взаимодействия всех родов войск и выяснения обстановки на поле боя.

Здесь, на НП бригады, засыпанном комьями земли от снарядных разрывов, мы наблюдали, как многочисленная колонна итальянских танков планомерно и неторопливо развертывалась для атаки, а затем двинулась на наш оборонительный рубеж.

Ведя на ходу огонь, пехотные цепи фашистов быстро приближались к линии обороны республиканцев и на ближнем к нам участке ворвались в окопы.