Погоня за яком теперь превратилась в бегство от невидимой твари, и хотя Картер не решался оглянуться, он чувствовал враждебное присутствие за своей спиной. Як, должно быть, первым заслышал или учуял его, и Картер задавался неприятным вопросом, не от самых ли человеческих обиталищ преследуют его, или неведомое выпросталось из той черной преисподней каменоломни. Утесы остались, между тем, позади, так что мгла наступающей ночи легла на огромную пустыню песков и призрачных скал, где все дороги терялись. Отпечатков копыт своего яка он не различал, но из-за спины неотступно доносился гнусный тот топот, временами сливаясь с тем, что его фантазия рисовала как хлоп исполинских крыльев и шурш чешуй. С горестной ясностью он понимал, что проигрывает в расстоянии, что безнадежно заблудился в этой сокрушенной и проклятой пустыне бессмысленных камней и нехоженых песков. Лишь те отдаленные и неприступные вершины справа давали ему некоторое ощущение направления, но и они виднелись более смутно по мере того, как убывал серый сумрак и его место заступало тошнотворное мрение облаков.

Тут, зыбко и туманно на помраченном севере прямо перед собой, он заметил ужасную вещь. В первые мгновения он было принял ее за гряду черных гор, но теперь видел, что это нечто большее. Оно отчетливо проступало в свечении нависающих облаков и кое-где на фоне мреющего наволока даже прорисовывалось силуэтом. Далеко ли было оно, Картер не мог бы сказать, но должно быть далеко. Оно высилось на тысячи футов, огромной вогнутой дугой протянувшись от серых неприступных вершин до невоображаемых пределов на западе, и некогда было впрямь огромными горными гребнями оникса, но теперь те горы уже были не горы, ибо некто приложил к ним сверхчеловеческую руку. Безмолвно воссели они на высотах мира, подобно волкам или упырям, испокон веков в венце облаков и туманов блюдя тайны севера. Великим полукольцом воссели они, те сторожевые псы-горы, принявшие на себя статуарный вид чудовищных соглядателей, и с угрозой заносили они десницу на весь людской род.

Только в неверном свете облаков могло показаться, что их двойные головы в митрах задвигались, но, промыкавшись еще сколько-то на подкашивающихся ногах, Картер увидел, как из покрывающей их пелены взнимаются громадные фигуры, движения которых не были обманом зрения. С хлопом крыльев и чешуистым шуршем, каждый миг те фигуры делались всё огромнее, и странственник понял, что его мыкание подходит к концу. Это были не птицы и не летучие мыши, ибо размером они превосходили слона, а голову имели наподобие лошадиной. Картер понял, что это и были оглашенные худой молвой черногор-птицы, и больше не задавался загадкой, что за злые сторожа и безымянные дозорные заставляют людей чураться борейской каменной пустыни. И, смиряясь окончательно перед судьбой, он остановился и наконец решился оглянуться назад, где и впрямь вовсю поспешал приземистый раскосый торговец, прослывший недоброй славой, и склабился, сидя верхом на поджаром яке и предводительствуя пагубному сонму черногор-птиц, с чьих крыльев еще не сошел селитристый обмет преисподних бездн.

Хотя и угодивший в ловушку баснословных и крылатых ночных мар с лошачьими головами, теснивших его со всех сторон гигантским безбожным кольцом, Рэндольф Картер не лишился сознания. Выспренние и жуткие, громоздились над ним те исполинские химеры, а раскосый купец спрыгнул с яка и, осклабясь, стоял перед пленником. Потом знаками он велел Картеру сесть на спину одной из отвратительных черногор-птиц, подсаживая его, пока в том здравомыслие боролось с отвращением. Взобраться было нелегким делом, поскольку чешуи покрывают черногор-птиц вместо перьев, и чешуи те отменно скользкие. Как только он сел, раскосый старик вскочил позади него, а брошенный им поджарый як уплелся на север к полукольцу статуарных гор, ведомый в поводу одной из невообразительных птиц-колоссов.

И тогда, ввинчиваясь тошнотворной спиралью в густой и мерзлый воздух бесконечно вверх и к востоку, они понеслись к ребристым серым склонам тех неприступных гор, за которыми, говорят, простирается Ленг. Высоко над облаками летели они, пока наконец не увидели под собою те пресловутые вершины, которых никогда не видят жители Инкуанока и которые всегда скрыты в завивающихся клубах мреющего тумана. Картер созерцал их с отменной отчетливостью, пока они проплывали под ним, и в утесах у самой вершины рассмотрел странные пещеры, напомнившие пещеры Нгранека; но он не стал ни о чем расспрашивать своего поимщика, когда заметил, что и сам старик, и лошадиноголовые черногор-птицы проявляли признаки необычного страха и судорожно спешили поскорее их миновать, выказывая всяческое напряжение, пока не оставили их далеко позади.

Но вот черногор-птицы спустились пониже, и под навесом облаков обнаружилась серая бесплодная равнина, где на преогромном расстоянии друг от друга тлели хилые огоньки. По мере того как они снижались, появлялись хижины из гранита, стоявшие особняком, и мрачные каменные селения, чьи крошечные оконца посвечивали тусклым светом. От этих хижин и селений подымался заунывный визг дудок и тошнотворное громыхание кроталы, дающие лучшее доказательство тому, сколь правы обитатели Инкуанока в своих географических домыслах. Ибо путешественники слыхивали подобные звуки и знали, что долетают они лишь с того холодного и пустынного плоскогорья, куда вовек не захаживают добрые люди; с того наваждаемого глубоким и таинственным злом места, которое есть Ленг.

Вокруг хилых огней плясали и темные силуэты, и Картера взяло любопытство, что это за твари и какой породы; ибо добрые люди вовек не бывали на Ленге и место это знают лишь по его огням и каменным хижинам, виденным издалека. Весьма нерезво и неуклюже прыгали те силуэты и с безумными изворотами и погибами, на которые было негоже смотреть; и Картеру показалось не в диво то безобразное зло, которое к ним относит глухое предание, и тот страх, в котором держит весь дремный край их омерзительное стылое плоскогорье. Еще ниже опустились черногор-птицы, и в отвратительности плясунов появился жуткий привкус чего-то знакомого; и пленник всё напрягал зрение и память в поисках разгадки того, где мог он прежде видеть подобных тварей.

Они прыгали так, словно вместо ступней у них были копыта, и голову их покрывал как бы некий парик или головной убор с рожками. Других одежд они не имели, но большинство их было отменно космато. Сзади у них болтались недоростки-хвосты, а стоило им запрокинуть голову, он заметил их сверх меры распялые рты. Тут он понял, что они были за твари и что на них всё же не было ни париков, ни головных уборов. Ибо загадочные обитатели Ленга были одной породы с теми неладными купцами с черных галер, что промышляли рубинами в Дилат-Леене; с теми купцами-нелюдью, которые были рабами чудовищных тварей с луны! Они были впрямь теми же выходцами из тьмы, которые так давно, опоив, умыкнули Картера на своей смердящей галере и чьих сородичей на его глазах табунами гнали по нечистым пристанищам того окаянного лунного города, где более тощих из их числа ставили на работу, а более толстых в клетях увозили прочь, дабы они могли послужить другим надобностям их бескостных, ноздреватых, как губка, хозяев. Теперь он понимал, откуда берутся такие двоякие твари, и содрогнулся при мысли, что, наверное, Ленг известен тем бесформенным лунным уродищам.

Но черногор-птицы пролетали над огнями, и каменными хижинами, и недочеловеческими плясунами и взмывали над безжизненно голыми кручами серого гранита и тусклой пустыней камня, и льда, и снега. Наступил день, и мрение нависающих облаков уступило место туманной полумгле той северной земли, и по-прежнему мерзкая птица с умышлением возмущала крыльями стужу и тишину. По временам раскосый старик заговаривал со своим гиппоцефалом на ненавистном и гортанном наречии, и черногор-птица отвечала ему верезжащими звуками, режущими скрежетом, как стеклом по стеклу. Равнина между тем повышалась, и наконец они достигли открытого всем ветрам плоскогорья, которое казалось настоящей крышей некоего проклятого и нежилого мира. Там одиноко, в тишине, во мраке и в стуже, поднимались неказистые камни приземистой постройки без окон, которую обстоял круг нетесаных монолитов. Ничего человеческого не было в том, как всё это было устроено, и по старинным сказаниям Картер догадывался, что впрямь угодил в то самое страшное и самое небывалое изо всех мест место, в тот далекий доисторический монастырь, где обитает в отсутствии братий Первосвященник, коего не описать, покрывающий лицо маской желтого шелка и приносящий молитвы Иным Богам и их ползучему хаосу Ньарлафотепу.