И вот отвратительная птица опустилась наземь, и раскосый старик спрыгнул сам и ссадил с нее своего пленника. Теперь Картер нимало не сомневался в том умысле, с каким его захватили; ибо раскосый купец несомненно являлся поборником мрачнейших сил, исполненным рвения повергнуть к стопам своих повелителей смертного, в самомнении своем посягнувшего на то, чтобы найти неведомый Кадат и с молитвой преклониться перед Вящими в их ониксовых чертогах. Сдавалось, что его пленение в Дилат-Леене рабами лунных тварей было делом рук этого же купца и что теперь он вознамеривался довершить то, чему помешали свершиться спасительные кошки: доставить жертву на некое пугающее свидание с чудовищным Ньарлафотепом и рассказать о дерзостности, с какой предпринимались поиски неведомого Кадата. Ленг и холодная пустыня на севере от Инкуанока должны подходить к самым пределам Иных Богов, и подступы к Кадату здесь отменно блюдут.

Раскосый старик был мелкоросл, но на случай ослушания там имелась огромная птица-гиппоцефал; стало быть, Картер пошел, куда его повели, и, войдя в круг вздымающихся камней, вступил потом через низкую арку в ту каменную обитель без окон. Внутри не было света, но злой купец зажег малый глиняный светильник с глубоко вдавленным нездоровым рисунком и заторопил своего пленника лабиринтами узких извилистых коридоров. Пугающие росписи на стенах в манере, неведомой земным археологам, изображали картины древнее, чем сама история. По прошествии бессчетных эонов краски их ничуть не пожухли, ибо сушь и стужа мерзкого Ленга продлевают жизнь многим первобытным вещам. Картер видел их промельком в отсветах того тусклого и движущегося светильника, и его бросило в дрожь от рассказа, который они вели.

В тех первозданных фресках проходило всё векописание Ленга; и недочеловеки с рогами, копытами и распялыми ртами порочно плясали в забытых городах. Там были сцены старинных баталий, где недочеловеки Ленга сражались с жирными черно-багровыми пауками сопредельных равнин; там были и сцены появления черных галер с луны и смирения обитателей Ленга перед теми ноздреватыми и бескостными сквернами, что, кривляя всем телом, выпрастывались из галер. Этих склизлых серовато-белесых скверн они стали почитать как богов и не роптали даже на то, что их самых лучших и самых толстых мужских особей увозили в черных галерах прочь. Чудовищные лунари избрали своим пребывалищем остров зубчатых скал посредине моря, и по росписям Картер определил, что это было не что иное, как тот одинокий безымянный кряж, который он видел, плывя в Инкуанок; тот серый окаянный кряж, которого мореходцы Инкуанока чураются и откуда всю ночь напролет раскатывается мерзкое завывание.

И показывался на тех фресках великий порт и престольный город недочеловеков; кичливый и колончатый меж утесами и набережными из базальта, и диковинный своими гордыми капищами и вычурными дворцами. От утесов и от каждых из шести увенчанных сфинксами ворот цветущие просади и улицы-колоннады сходились к пространной главной площади, и на той площади колоссальное парное изваяние крылатых львов стояло на страже у подземельной лестницы. Снова и снова показывались те громадные крылатые львы, лоснясь могучими боками из адулярия в серой полумгле дня и облачном мрении ночи. И когда Картер на нетвердых ногах проходил мимо их частых и повторяющихся изображений, его наконец осенило, что они были такое на самом деле и что это был за город, в котором до прихода черных галер в древнейшей древности властвовали недочеловеки. Тут было нельзя ошибиться, ибо предания дремного края щедры и обильны. Несомненно, тот первобытный город был не иначе как сам словутый Саркоманд, чьи развалины побелели за миллион лет до того, как первый взаправдашний человек появился на свет, и чьи исполинские парные львы испокон веков стерегут ступени, низводящие из дремного края в Великую Бездну.

На других росписях показывались ребристые серые пики урочища, отделяющего Ленг от Инкуанока, и чудовищные черногор-птицы, что гнездятся на их уступах в полвысоты от подножия. Представлялись на фресках и удивительные пещеры, отверзающиеся у самых вершин, и то, как даже самые лихие среди черногор-птиц не помня себя шарахаются от этих отверстий. Картер рассмотрел те пещеры, пролетая над ними, и заметил их сходство с пещерами Нгранека. Теперь он знал, что сходство то нечто большее, чем простая случайность, ибо на фресках изображались их пугающие обитатели; и те крылья нетопырей, загнутые рога, шипастые хвосты, цапколапые и резинистые тела он видел не в первый раз. Он встречал и прежде тех безмолвных, стремительных и ухватчивых тварей, тех безмозгих охранителей Великой Бездны, которые наводят страх даже на Вящих и держат за своего господина не Ньарлафотепа, но седой древности Ноденса. Ибо то были костоглодные черничи, которые не улыбаются и не смеются за изъятием лица и нескончаемо носятся на своих перепонках во мраке между Продолом Пнат и путями во внешний мир.

И вот раскосый купец втолкнул Картера в огромное куполоверхое помещение, резные изображения по стенам которого одним своим видом навлекали смотрящему смерть; и в центре которого разевался круглый колодец, окруженный кольцом шести каменных жертвенников в тлетворных пятнах. В этой пространной, проникнутой ядовитым духом крипте не было света, и малый светильник зловещего купца едва теплился, так что подробности проступали лишь мало-помалу. В дальнем конце выдавался высокий каменный помост, и к нему вело пять ступеней; и там на золотом престоле сидела одутловатая фигура, облаченная в фигурные, желтые с красным, шелка и скрывающая лицо под желтой шелковой маской. К этому существу раскосый старик обратился с некоторыми рукодейными знаками, и в ответ прячущийся во мраке поднял в скрытых шелками лапах флейту слоновой кости с мерзкими вычурами и, дуя в нее из-под колышущейся желтой маски, произвел некоторые отвратительные звуки. Это собеседование продолжалось известное время, и для Картера было нечто дурнотно знакомое в звуках той флейты и в смраде того зловонного помещения. Оно приводило на память пугающий, в красном зареве город и гнусную процессию, однажды через тот город тянувшуюся; город и ужасный путь по лунным окрестностям за городом, пока не случился спасительный набег дружественных кошек с земли. Он знал несомненно, что существо на помосте — тот самый Первосвященник, коего не описать, о котором предание нашептывает столь бесовские домыслы и кривотолки, но ему было страшно помыслить, чем, не ровён час, тот мерзейший архемаг окажется.

И тут фигурные шелка чуть сползли с одной иссера-белесой лапы, и Картер узнал, чем, в недобрый час, тот смрадный архемаг оказался. И в ту ужасающую минуту животный страх толкнул его на то, на что рассудок бы никогда не отважился, ибо во всем его потрясенном сознании осталось место только одному неистовому желанию избежать того, что одутловато пучилось на том золотом престоле. Он знал, что камень отделяет его безнадежными лабиринтами от внешнего мира холодного плоскогорья и что и на том плоскогорье поджидает по-прежнему губительная черногор-птица; но вопреки всему этому все его мысли занимала лишь неотложная нужда избавиться от кривляющегося в шелках уродища.

Раскосый старик поставил свой странный светильник на один из высоких и неприятно замаранных жертвенников у колодца и, немного подавшись вперед, говорил с первосвященником рукодейными знаками. И тогда Картер, до сих пор косневший в безволии, толкнул старика со всей ярой силой, порождаемой страхом, и жертва его так и опрокинулась в тот разинувшийся колодец, который досягает, по слухам, под адовы своды Зина, где во мраке гаги охотятся на уморищ. Почти в ту же секунду он схватил с жертвенника светильник и ринулся прочь в расписные лабиринты, мчась то в одну сторону, то в другую, как приходилось, и стараясь не думать ни о бескостных лапах, воровато шаркающих за ним по камням, ни о кривляниях и поползновениях беззвучно творившихся в коридорах у него за спиной.

Несколько мгновений спустя он раскаялся в своей безрассудной спешке, жалея, что не попытался держаться в обратном порядке тех фресок, которые миновал на пути сюда. Правда, были они столь запутанны и столь часто повторяли друг друга, что едва ли в том был для него большой прок, и все-таки он жалел, что не сделал этой попытки. Те, которые он видел теперь, были еще ужаснее тех, которые он видел тогда, и он понимал, что угодил не в те коридоры, которые выводят наружу. Со временем он твердо уверился, что его не преследуют, и несколько сбавил шаг, но стоило ему с толикой облегчения перевести дух, как уже новая опасность нависла над ним. Светильник его угасал, и скоро предстояло ему оказаться в мороке мрака, без помощи зрения и всякого иного водительства.