— Это рецепт моей мамы. Тетя Ли делает меня счастливым, так что я не выдаю ее.

Я улыбнулась:

— Я сохраню ваш секрет.

— Я знаю, — сказал он, отталкиваясь ногой, — Это то, что мне в тебе нравится.

— Что именно?

— Ты кому-то рассказала о работе моего дяди?

— Конечно же нет.

— Вот это, — он откинулся назад, поставив руки за голову, — Ты умеешь хранить секреты.

Я пришел к Кэтрин на следующий день, и в день после, и так каждый день в течение двух недель. Мы ходили за мороженым, к ручью, в парк… Просто гуляли. Если ее родители и ругались, она не была дома и не видела этого, и хотя я не могу сделать ничего больше, чтобы улучшить ситуацию, она была рада и этому.

Каждый вечер она сидела на качелях на крыльце в ожидании момента, когда я к ней приду. По утрам я косил газоны, стараясь заработать как можно больше денег, пока темные пушистые облака не начинали затемнять юго-западную часть неба, достигая Ок Крик.

Когда я зашел домой за водой, дядя Джон неотрывно смотрел новости, слушая метеорологический отчёт о смене давления и направления ветра. Гром гремел уже целый час, становясь громче примерно каждые десять минут. Окончив косить последний участок, я побежал домой, чтобы принять душ и захватить камеру, и очень старался не выглядеть так, будто мчался со всех ног, когда дошел до крыльца Кэтрин.

Ее тонкая блузка без рукавов частично прилипла к блестящей коже. Она уставилась на потрепанные края своих джинсовых шорт и обгрызанные ногти сверху них. Я с трудом дышал спертым воздухом, радуясь внезапной прохладе в воздухе, когда небо потемнело и температура понизилась. Листья зашелестели, когда сквозь них повеял штормовой ветер, и сдул жару, нависавшую над асфальтом несколькими секундами ранее.

Мистер Калхун выбежал из дома, поправляя галстук.

— У меня запланировано ещё несколько собеседований, Принцесса. Увидимся вечером.

Он сбежал вниз по ступенькам, а потом быстро вернулся назад, поцеловал ее в щеку и, взглянув на меня, подбежал к бьюику и уехал.

Качели подпрыгнули и цепи вздрогнули, когда я сел рядом с Кэтрин. Я оттолкнулся ногами, раскачивая нас назад и вперед. Кэтрин сидела в тишине, ее длинные элегантные пальцы привлекли мое внимание. Мне хотелось опять взять ее за руку, но так же я хотел, чтобы на этот раз это была ее идея. Цепи качелей на крыльце скрипели в успокаивающем ритме, и я откинул голову назад, посмотрев на паутину на потолке и замечая кучу мертвых мошек внутри лампы на крыльце.

— Фотоаппарат?

Я похлопал по сумке.

— Конечно.

— Ты снял сотни фотографий травы, воды, текущей в Глубоком Ручье, качелей, оползней, деревьев и железнодорожных путей. Мы говорили немного о твоих родителяхи много о моих, о Пресли и ее клонах, о футболе, о колледжах нашей мечты и местах, где мы хотим быть через пять лет. Что запланировано на сегодня? — спросила она.

Я ухмыльнулся:

— Ты.

— Я?

— Скоро пойдёт дождь. Я думал, мы останемся внутри.

— Здесь? — спросила она.

Я встал и протянул руку. А я так ждал, что она это сделает.

— Пойдём со мной.

— Что? Типо фотосессия? Мне не очень... нравится, когда меня фотографируют.

Она не взяла мою руку, так что я спрятал кулак в кармане, стараясь не умереть от смущения.

— Никаких фотографий сегодня. Я хотел показать тебе кое что.

— Что?

— Самое красивое, что я когда-либо фотографировал.

Кэтрин последовала за мной за калитку и дальше по улице к дому моих тети и дяди. Это был первый раз за несколько недель, когда мы шли куда-то в одежде, не промокшей насквозь от пота.

Дом тёти Ли пах свежей краской и дешевым освежителем воздуха. Свежие следы от пылесоса на ковре тут же показали, что в доме живет занятая домохозяйка без детей. Узоры плюща и ковер сохранились с 1991 года, но тетя Ли гордилась своим домом и ежедневно часами делала все, чтобы он был безупречно чист.

Кэтрин подошла к стене с картиной индейской женщины с длинными темными волосами, украшенными перьями. Она становилась и дотронулась пальцами до холста.

— Это то, что ты хотел мне показать?

— Она красивая, но это не то, зачем я тебя сюда привёл.

— Она такая... элегантная. Такая потерянная. Не просто красивая... а из ряда тех, что заставляют тебя хотеть плакать.

Я улыбнулся, наблюдая, как Кэтрин с трепетом рассматривает картину.

— Это моя мать.

— Твоя мать? Она сногсшибательна.

— Тётя Ли нарисовала это.

— Вау, — сказала Кэтрин, а потом увидела на тарелки, расписанные в схожем стиле. Пейзажи и люди, все выглядело так, будто в любую минуту ветер заколышет траву, или тёмные волосы развеются напротив богатой бронзовой кожи. — И все это?

Я кивнул.

Телевизор с плоским экраном, висевший высоко на стене, был включен, и ведущий рассказывал новости пустой комнате, пока мы в нее не зашли.

— Ли на работе? — спросила Кэтрин.

— Она оставляет телевизор включенным, когда уходит. Она говорит, это заставляет болгаров думать, что дома кто-то есть.

— Каких болгаров? — спросила она.

Я пожал плечами.

— Я не знаю. Любых болгаров, полагаю.

Мы прошли мимо телевизора в тускло освещенный холл к коричневой двери с медной ручкой. Я открыл ее; струя воздуха с еле заметным запахом плесени сдула челку с глаз Кэтрин.

— Что там внизу? — спросила она, вглядываясь в темноту.

— Моя комната.

Послышался повторяющийся стук на крыше, я обернулся, чтобы посмотреть в передние окна, и увидел, как льдинки размером в горошину ударялись об влажную траву. Чем дольше, тем крупнее они становились. Белый шарик, размером с половину монеты, соприкоснулся с тротуаром и разбился на несколько частей. Так же быстро, как град выпадал, он таял и исчезал, как если бы я его выдумал.

Она снова обратила свое внимание на темноту, и выглядела чересчур нервозной.

— Ты там спишь?

— В основном. Хочешь посмотреть?

Она сглотнула:

— Ты первый.

Я усмехнулся:

— Трусиха.

Я сбежал вниз по ступенькам и исчез в темноте, дойдя до того места, в котором, я точно знал, надо мной висела голая лампа.

— Эллиот? — позвала Кэтрин, лишь наполовину спустившись по лестнице. Ее тонкий нервный голос, зовущий меня по имени, заставил что-то внутри меня щелкнуть. Я лишь хотел, чтобы она чувствовала себя в безопасности рядом со мной.

— Подожди, я включу свет.

После щелчка и тихого звона, лампа, свисающая с потолка, осветила всё вокруг.

Кэтрин медленно спустилась с последних ступеней. Она посмотрела вниз на огромный мохнатый зеленый ковер, расположенный на середине бетонного пола.

— Он стремный, но это лучше, чем ступать на холодный пол, вставая утром, — сказал я.

Она посмотрела кругом на двухместное кресло, телевизор, подключенный к приставке, стол с компьютером и на кушетку, на которой я спал.

— Где твоя кровать? — спросила она.

Я указал на кушетку.

— На ней вполне можно лежать.

— Она не выглядит... достаточно длинной.

— Так и есть, — просто сказал я, вытаскивая камеру из сумки и доставая изнутри карту памяти. Я подошел к столу, который однажды увидела стоящим на дороге тетя Ли, и сел за стул, который специально купил мне дядя Джон, после чего вставил маленький квадратик в моей руке в отверстие в компьютере.

— Эллиот?

— Мне просто нужно их просмотреть, — я кликнул мышкой несколько раз, когда слабый пронзительный вой пронесся над нами. Я замер.

— Это?...

— Это сирена, предупреждающая о торнадо? — спросил я, вскочив и, взяв ее за руку, побежав наверх. Звук шел из телевизора; метеоролог стоял перед картой, освещенной красными и зелеными цветами. Предупреждение о сильной грозе распространялось на всю страну, и она вот-вот должна была дойти до нас.

— Эллиот, — сказала Кэтрин, сжимая мою руку, — мне лучше пойти домой до того, как всё станет хуже.