Закончив с уборкой и убрав свеженарезанные томаты, лук и грибы в холодильник, я поплелась наверх по лестнице.

  У мамочки бывали хорошие и плохие дни. Сегодня было нечто среднее. Бывало и похуже. Управлять «Джунипер» было слишком тяжело для нее. Я и сама не знала, как справлялась, но если целью было дотянуть до следующего дня, то возраст не имел значения – важно было только то, что требовалось сделать.

Я приняла душ и натянула верх от пижамы через голову – было слишком жарко, чтобы надевать что-нибудь ещё – и забралась в кровать.

Тишину дома нарушали лишь всхлипывания Поппи. Я замерла, пытаясь услышать, заснёт ли она снова или и дальше будет плакать. Ночи в «Джунипер» давались ей непросто, и я гадала, каково ей было вдали отсюда, была ли она расстроена, напугана и одинока или же она пыталась забыть ту часть своей жизни, которую проводила за пределами улицы Джунипер. Из того немногого, что она мне рассказывала, я знала, что у неё не было матери, а её отец, Дьюк, был пугающим. Поппи застряла внутри череды бесконечных поездок в машине со своим отцом (когда он разъезжал по разным городам, занимаясь продажами) и одинокими часами, а иногда – днями, пока он работал. Время, которое она проводила в мини-гостинице, было её любимым, но это была лишь крошечная часть её жизни.

Мысли о завтрашнем дне в школе отвлекли меня от переживаний о Поппи. Придётся попотеть, чтобы держать людей на расстоянии, а даже больше – чтобы удержать Эллиота подальше. Мы были единственными подростками на улице Джунипер. Если не считать Тесс и одного дошкольника, наш райончик был полон «опустевшими гнёздами» и домами стариков, чьи дети и внуки жили через полстраны от них. Придумать повод, чтобы игнорировать или избегать Эллиота будет непросто.

Может, он быстро станет популярным, и ему уже не нужно будет пытаться стать моим другом. Может, он начнёт обзывать меня странной и будет плевать мне в волосы, как некоторые дети. Может, Эллиот поможет мне возненавидеть его. Засыпая, я надеялась, что так и будет. Ненависть делала одиночество легче.

 Маленькие белые ленточки, привязанные к металлическому вентилятору на потолке, раскачивались под тихий равномерный звук, шедший откуда-то изнутри школьной вентиляционной системы. Они служили индикатором того, что кондиционер работает, - и он работал, просто не слишком хорошо.

 Скотти Нил потянулся до хруста, изогнувшись и ухватившись за мой стол, а затем испустил страдальческий вздох. Он поднял нижний край своей футболки и вытер им пот со своего раскрасневшегося прыщавого лица.

 Я скрутила волосы, отросшие ниже плеч на пару дюймов, в высокий пучок. Локоны на моём затылке были влажными и щекотали кожу, так что я пригладила их вверх. Другие ученики тоже суетились, страдая от жары всё больше с каждой минутой.

— Мистер Мэйсон, — простонал Скотти. — Можно нам вентилятор? Воды? Что-нибудь?

Мистер Мэйсон промокнул лоб носовым платком и сдвинул очки чуть выше по покрытому испариной носу уже раз двенадцатый подряд.

 — Отличная мысль, Скотти. Питьевой перерыв. Воспользуйтесь питьевым фонтанчиком за углом. Помните, что кругом идут уроки. Я хочу от вас тишины, расторопности и чтобы вы вернулись в класс через пять минут.

Скотти кивнул, ножки стульев отнюдь не тихо заскрипели по блёкло-зелёным плиткам, когда все начали подниматься и покидать класс. Минка прошла мимо меня, её волосы пушились и, казалось, вот-вот начнут виться. Она взглянула на меня через плечо, до сих пор злясь на меня за то, что я бросила их с Оуэном два года назад.

 Мистер Мэйсон закатил глаза и покачал головой, недовольный шумом болтовни, а затем он заметил меня, сидящую в одиночестве посреди класса.

— Кэтрин?

Я приподняла брови, молчаливо приветствуя его.

— Ты разве не хочешь пить? — он махнул в сторону выхода, уже зная ответ. — Ох, там же цирк творится. Понял. Обязательно сходи, когда все вернутся, договорились?

 Я кивнула и начала рисовать закорючки в своём блокноте, стараясь не думать о  полоске пота, проступающей на его рубашке там, где его грудь свисала двумя плотными блинами над его пивным брюхом.

  Мистер Мэйсон сделал вдох и задержал дыхание. Он собирался задать мне вопрос, наверное, что-то вроде «как у меня дела» или «всё ли в порядке дома». Но не стал. Ведь всё было «прекрасно», «хорошо» или «нормально». Всё так же было «прекрасно», «хорошо» или «нормально» и год назад. По началу он, казалось, вспоминал про этот вопрос по пятницам. К рождественским каникулам он спрашивать перестал.

 Когда половина учеников вернулась, мистер Мэйсон посмотрел на меня поверх очков.

— Ну что, Кэтрин?

Не желая протестовать на глазах у всех, я кивнула и встала, глядя под ноги на зелёные и белые плитки, пока шла. Смешки и обрывки разговоров стали громче, а затем в поле зрения появилось несколько пар ботинок.

Я остановилась в конце очереди к питьевому фонтанчику и клоны захихикали.

— Как мило с твоей стороны встать в конце очереди, — сказала Пресли.

— Я не стану пить после неё, — проворчала её подруга Анна Сью.

Я вжала ноготь большого пальца в свою руку.

Пресли подмигнула подруге, а затем обратилась ко мне:

— Как там мини-гостиница, Кэти? С виду закрыта, когда я проезжала мимо в последний раз.

Я вздохнула:

— Кэтрин.

— Что, прости? — спросила Пресли, деланно оскорбившись тем, что я удостоила её ответом.

 Я взглянула на неё.

— Моё имя Кэтрин.

— Ого, — усмехнулась Пресли. — Кит-Кат не в духе.

— Решила пройтись среди простых смертных, — пробормотала Минка.

Я сжала зубы, перестав вжимать ноготь в руку и сжав её в кулак.

 — Я слышала, там водятся привидения, — сказала Тантум, её глаза горели жаждой драмы. Она откинула свои обесцвеченные локоны с глаз.

— Да, — огрызнулась я в ответ. — И мы пьём кровь девственниц. Так что вам ничего не угрожает, — сказала я, направляясь обратно в класс.

Я кинулась обратно в безопасный класс мистера Мэйсона, скользнув за свой стол. Он ничего не заметил, хоть его никто не отвлекал. Никто не разговаривал и не двигался. Даже дышать было слишком жарко.

 Скотти вернулся, вытирая капли воды с подбородка тыльной стороной ладони. Жест напомнил мне о Поппи, и я гадала, будет ли она в «Джунипер», когда я вернусь, сколько помощи потребуется мамочке и не заехал ли кто-нибудь новый, пока меня не было.

— Вам помочь? — спросил мистер Мэйсон.

Я подняла глаза от блокнота. Эллиот Янгблод в огромных кроссовках стоял одной ногой в дверях, держа в одной руке маленький белый лист бумаги, а в другой – лямку выцветшего красного рюкзака. Оставшиеся ученики возвращались в класс, сдвинув его на шаг вперёд, проталкиваясь мимо него, словно он был неодушевлённым предметом на их пути. Без всякий церемоний, не замечая, что они задевали его своей вспотевшей кожей, даже не извиняясь.

 — Это мне? — спросил мистер Мэйсон, кивнув на бумагу в руке Эллиота.

Эллиот подошёл ближе, макушкой головы чуть не задев маленькую модель Сатурна из бумаги, свисавшую с потолка.

Я обдумывала, за что его возненавидеть. Люди, которые отличались слишком высоким или слишком низким ростом, или любым другим «слишком», страдали обострённым чувством неполноценности, и Эллиот наверняка стал обидчивым и неуверенным в себе – погано, должно быть, находиться рядом с таким человеком.

 Эллиот вытянул мускулистую руку, чтобы отдать мистеру Мэйсону бумагу. Его нос наморщился с одной стороны, когда он чихнул. Меня раздражал его нос и его мускулы, и что он выглядел так непривычно, таким высоким и взрослым. Но в основном я ненавидела его за то, что он оставил меня одну, когда я узнала, что отец умер. Я посвятила ему всё своё лето – моё последнее лето с отцом – и он был нужен мне, а он просто бросил меня одну.

Мистер Мэйсон прищурился, читая записку, затем положил её поверх шатающейся стопки бумаг на своём столе.