— Я не сказала родителям, что ухожу. Мне, наверное, скоро надо вернуться домой... Хотя не то, чтобы они заметили, что я ушла.

— Я слышал, как они ругаются. Я что-то вроде эксперта в этом. Кажется, это затянется на всю ночь.

Я вздохнула:

— Это не прекратится, пока он не найдет другую работу. Мамочка у меня своего рода... невротик.

— Мои родители постоянно ругаются из-за денег. Мой отец считает, что если он не сможет зарабатывать сорок долларов в час, то он не может работать. Даже учитывая то, что один доллар лучше, чем ноль. Затем его постоянно увольняют.

— Чем он занимается?

— Он сварщик, что радует, ведь его подолгу нет дома.

— Для папы это дело чести, — сказала я, — Он найдёт что-то. Мамочка просто склонна излишне переживать.

Он улыбнулся мне.

— Что?

— Мамочка . Это мило.

Я откинулась назад на сидение, чувствуя, как мои щёки краснеют.

— Ей не нравится, когда я зову ее мамой. Она говорит, что так я делаю вид, будто я старше, чем есть. Это просто привычка.

Он выслушал мои аргументы, и, наконец, заговорил:

— Я называл свою маму "мамой" с тех пор, как начал разговаривать.

— Извини. Я знаю, это странно, — сказала я, отводя взгляд, — Мамочка всегда была зацикленной на подобных вещах.

— Почему ты извиняешься? Я лишь сказал, что это мило.

Я заерзала, зажав коленями свою свободную руку. Кондиционер работал на полной мощности, как и в большинстве заведений в Оклахоме летом. Зимой ты раздет, потому что внутри слишком жарко. Летом ты одеваешь куртку, потому что там слишком холодно.

Я слизнула липкий след с губ.

— Я просто не была уверена, насколько ты снисходительно говорил это.

Эллиот начал говорить, но вдруг маленькая группа девочек приблизилась к нашему столу.

— Оу, — сказала Пресли, драматично приложив руку к груди, — У Кэтрин появился бойфренд. Я так сожалею, что все это время мы думали, что ты врешь, что он в другом городе.

Три точные копии Пресли — Тара и Тейтум Мартины и Бри Бёрнс — захихикали и покачали своими светло-блондинистыми локонами. Тара и Тейтум были идентичными близнецами, но они все прилагали усилия, чтобы выглядеть, как Пресли.

— Может, просто вне города, — сказала Бри, — Типа, знаешь, в резервации?

— В Оклахоме нет резерваций, — сказала я, потрясенная ее тупостью.

— Вообще-то есть, — возразила Бри.

— Ты говоришь о племенной земле, — невозмутимо сказал Эллиот.

— Я Пресли, — самодовольно сказала она Эллиоту.

Я отвела взгляд, не собираясь смотреть на их знакомство, но Эллиот не двигался и не говорил, так что я повернулась, чтобы посмотреть, что помешало им познакомиться. Эллиот слегка ухмыльнулся мне, игнорируя протянутую руку Пресли.

Она скорчилась и скрестила руки.

— Бри права? Ты живёшь в “Белом орле”?

Эллиот поднял одну бровь:

— Это штаб-квартира племени Понка.

— И? — съязвила Пресли.

Эллиот вздохнул, выглядя утомленным.

— Я Чероки.

— Это значит, индеец, верно? Разве в “Белом орле” не индейцы? — спросила она.

— Просто уйди, Пресли, — взмолилась я, переживая, что она скажет что-то еще более оскорбительное.

В глазах Пресли загорелся азарт:

— Вау, Кит-Кат. Неужели мы вырастаем из наших штанишек?

Я взглянула на неё вверх, злость полыхала в моих глазах.

— Меня зовут Кэтрин.

Пресли отошла с ними к прилавку на другом конце комнаты, продолжая дразнить меня с Эллиотом издалека.

— Мне очень жаль, — прошептала я, — Они делают это только потому что ты со мной.

— Потому что я с тобой?

— Они меня ненавидят, — проворчала я.

Он повернул свою ложку снизу вверх и оставил ее во рту, выглядя непренужденным.

— Не сложно догадаться, почему.

Я задавалась вопросом, что в моем внешнем виде сделало это таким очевидным. Может, поэтому город не перестал обвинять мамочку и меня за ошибки моих предков. Может, я выглядела как кто-то, кого стоит ненавидеть.

— Почему ты выглядишь такой растерянной? — спросил он.

— Думаю, потому что я надеялась, что ты не знаешь про мою семью и завод.

— Ох. Это. Моя тетя рассказала мне об этом несколько лет назад. Думаешь, в этом причина? Что они грубы по отношению к тебе из-за истории твоей семьи и города?

— Если не в этом, то в чём же тогда?

— Кэтрин, — с мягким смешком произнес он, — Они тебе завидуют.

Я нахмурилась и покачала головой.

— Чему во мне они могли бы завидовать? Мы едва можем сводить концы с концами.

— Ты вообще себя видела? — спросил он.

Я покраснела и отвела взгляд. Только папа делал комплименты в сторону моего внешнего вида.

— В тебе есть все, чего нет в них.

Я скрестила руки на столе и наблюдала, как теплый свет уличного фонаря мерцает между ветвями одного из деревьев. Я почувствовала странное желание услышать большее и надежду, что он заговорит о чем-нибудь ещё.

— Тебя не волнует то, что они сказали? — удивленно спросила я.

— Раньше бы волновало.

— Но теперь нет?

— Мой дядя Джон говорит, что люди могут разозлить нас только в том случае, если мы им это позволим, если дадим им власть над собой.

— Какая глубокая мысль..

— Иногда я его слушаю, даже когда он думает, что нет.

— Что ещё он говорит?

Он не колебался:

— Что ты либо стараешься развиваться и встречаешь незнание с умом, либо ты становишься озлобленным на всех и все.

Я улыбнулась. Эллиот говорил о словах своего дяди с уважением.

— Значит, ты просто не позволяешь словам других повлиять на тебя?

— В основном, да.

— Как ? — сказала я, наклонившись. Я искренне интересовалась, надеясь, что он откроет мне какой-нибудь магический секрет, который положит конец моим мукам из-за издевательств Пресли и ее друзей.

— Ох, я злюсь. Гнев нарастает, когда люди считают необходимым сказать, что их бабушка была принцессой Чероки, или эту глупую шутку о том, что я, возможно, получил своё имя от первого, кого мои родители увидели, выйдя из вигвама. Я могу разозлиться, когда кто-то называет меня старшиной, когда я вижу, что люди одевают головные уборы с перьями за пределами наших церемоний. Но мой дядя говорит, что мы должны либо быть сострадательными и воспитанными, либо оставить их наедине с их глупостью. Между прочим, в мире слишком много глупостей, и не стоит позволять им добраться до тебя. А если я подпустил, то всё, что я чувствую — это злость, и я не хочу становиться такой, как моя мама.

— Поэтому ты колотил наше дерево?

Он посмотрел вниз, не желая, либо не в состоянии ответить на этот вопрос.

— Меня задевает очень многое, — проворчала я, откидываясь назад. Я взглянула на клонов Пресли, одетых в укороченные джинсовые шорты и чуть различающиеся принтом цветочные блузки одинакового фасона.

Папа следил, чтобы у меня была хорошая одежда и подходящий рюкзак, а мамочка год за годом наблюдала, как большинство моих друзей испаряются один за другим. Она гадала, что мы сделали и так, а постепенно и я начала задаваться этим вопросом.

По правде говоря, я ненавидела Пресли за то, что она ненавидела меня. У меня не было смелости сказать маме, что я никогда не впишусь в какую-нибудь компанию. Я была недостаточно подлой для этого маленького городка и этих полоумных девочек. Осознание, что я этого и не хочу, заняло у меня довольно много времени, но в пятнадцать я иногда задумывалась, лучше ли это, чем одиночество. Папа не мог быть моим лучшим другом вечно.

Я укусила мороженое с щербетом.

— Хватит, — сказал Эллиот.

— Хватит что? — спросила я. Холодное апельсиновое божество таяло на моём языке.

— Смотреть на них так, будто ты бы хотела сидеть там. Ты лучше всего этого.

Я довольно ухмыльнулась:

— Думаешь, я это не знаю?

Он проглотил всё, что собирался сказать следующим.

— Ну так, какая у тебя история? — спросила я.

— Мои родители ходят на совместные приемы к психологу уже шесть недель. Что-то вроде глубокого консультирования. Думаю, это их последний шанс.