И сильным тяжесть тяжела…
Крики с трибун слились в один глухой, далекий гул. Воздух помутнел, стал вязким и плотным. Тело с неимоверным трудом удавалось проталкивать сквозь его тугую, враждебную плоть, каждое движение отдавало тупой болью куда-то внутрь, где затаилась – замерла в унынии душа. Не привычным осязанием – а каким-то наитием он почувствовал у ноги мяч и впервые не обрадовался этому. Перед глазами рябило дрожащее марево, и он только по расплывшимся цветным пятнам маек угадывал, где свои, где чужие. Но разглядеть партнера, рассчитать расстояние, выверить время, определить направление удара – не мог… Пас отдавать нельзя! На мгновение охватил ужас: ответственность слишком тяжела, ведь ее не с кем разделить. Значит, надо самому довести до ворот, ударить. И попасть! Мяч, будто понял – прилип к ноге. Так вдвоем, как одно целое, прошли они все поле, и никто не услышал за многогласным «го-о-ол!» его отчаянный выдох-стон…
Только Наставник, последним заходя в автобус, искоса бросил на него проницательный взгляд: «Черенков был сегодня «вареный» какой-то».
Он пришел в большой футбол скромно и тихо, но большой футбол поглотил целиком и сразу все его силы, время, помыслы. Сезоны пошли, как верстовые столбы. Каждый раз, выходя на поле, он старался сыграть ярко, эмоционально, нестандартно. Старания не прошли даром: 1983-й год, лучший игрок страны. Сезон тот во всех отношениях сложился для него просто здорово. Удалось поиграть и в чемпионате страны в составе «Спартака», и в двух сборных: олимпийской и национальной. Везде он был нужен – как это радовало! Он был полон сил и мечтал о многом: победить с командой в еврокубке, попасть на чемпионат мира и там сыграть не хуже Кройфа или Руммениге. Напряженный график – тренировки, частые переезды, матчи…
«Вы задействованы так много, это не тяжело? – Ну, что вы! Это приятная тяжесть. Я счастлив, что нужен и там, и здесь. Конечно, устаю… Но сил в игре не экономлю. Знаю: попытаешься сберечь энергию на следующий матч – вовсе потеряешься на поле. Чтобы этого не случилось – стараюсь превозмочь себя, концентрирую внимание на каждом игровом эпизоде. Действуя вполсилы, невозможно поддерживать спортивную форму на высоком уровне».
В тот год журналисты и спорткомментаторы говорили о нем много и охотно. Высокотехничный и корректный, ловкий и находчивый, искрометный и неповторимый – вот каких эпитетов удостоился лучший полузащитник «Спартака» и сборной страны. И вдруг весной 1985 – го он надолго выбыл из строя. Врачи констатировали переутомление – даже у выдающихся спортсменов силы не беспредельны. Пропало ощущение легкости, постоянно чувствовался дискомфорт – физический и душевный. Тяжелым грузом навалилась депрессия.
Футбол повернулся неожиданной, неправдоподобно страшной стороной – оказалось, что он может быть жестоким.
«Мне казалось в тот счастливый год, что футбол – это сплошной праздник, яркий и легкий, я испытывал огромный душевный подъем, буквально рвался на поле. И играл, играл… За клуб, за олимпийскую, за первую сборную. Играл и забивал. Чувствовал, что получается хорошо, был уверен в себе. Футбол захлестнул меня полностью, отодвинув все на десятый план. Казалось, что силы мои беспредельны, что я способен выдержать любые, самые запредельные, нагрузки. Совершенно забыл о самоконтроле. И сам не заметил, как внезапно навалилась на меня физическая усталость, доходившая порой до полного истощения. Никого не хотелось видеть, не было ни сил, ни желания что-либо делать. Помню, как с трудом, словно робот, передвигался по полю, механически работал с мячом, автоматически отдавал пас. Игра не доставляла никакого удовольствия. Я просто работал, потому что это было нужно моим близким. Последовал закономерный нервный срыв, за ним другой, третий. Из власти футбола я попал во власть медицины. Тяжело вспоминать время болезни. Не покидала мысль, что с футболом придется расстаться. Спасибо врачам. Но особенное спасибо – «Спартаку». Заботу и тактичное внимание тренеров, товарищей по команде я чувствовал всегда. Только это помогло мне справиться с нервно – психологическим стрессом. Болезнь моя, не так уж часто встречающаяся в спорте, протекала долго и трудно. И каким нелегким и долгим казалось избавление от недуга… Ведь многое зависит от психологии человека, от умения четко оценивать создавшуюся ситуацию, умения настроиться на необходимое осмысление и восприятие окружающего. Предстояло научиться полностью контролировать себя – как физические нагрузки, так и эмоции…»
Федор не выступал несколько месяцев, говорили, что большой футбол отныне для него закрыт.
Но Черенков вернулся, хотя некоторое время и выходил с перерывами. Вернулся, чтобы порадовать игрой тех, кто не только был с ним рядом в трудные дни, но и ни секунды не сомневался в его возвращении: «Поначалу я так растерялся… Спасибо ребятам, тренерам. Теперь я знаю, что значит для меня команда. Я не мыслю себя без «Спартака». К 89-му году Федор уже снова был лучшим игроком страны.
Болезнь вернулась к нему в Париже, хотя в меньшей степени, и не так беспокоила его, а окружающим и вовсе не была заметна. И Судьба распорядилась, чтобы в этот момент с ним рядом был настоящий, верный, родной «кусочек» «Спартака» – Сергей Родионов: «В самые трудные минуты моей жизни Сергей всегда приходил мне на помощь, находя нужные поступки и слова. Ими он меня иногда даже врачевал…»
Странная боль толкнула враз замеревшее сердце – как будто не больно, а тяжело и тесно. «Что-то не так… Что-то у меня плохо… Или плохо у кого-то близкого? Родные в Москве, значит, им хорошо – ведь они дома. Может, Сергей? Плохо, что ночь. Да еще эта гроза так некстати! Шоссе, наверное, скользкое – раньше, чем через полтора часа, не доберусь. Все равно – поеду. Если что случилось – я ему буду нужен, а нет – слава Богу…»
Глубокой парижской ночью за треском грозовых раскатов Сергей едва расслышал трель дверного звонка. На порог шагнул мокрый, взъерошенный Федор. Остывшим от холодного ветра голосом выдохнул: «У тебя все в порядке?» И виновато улыбнулся, успокоенный сонным взглядом удивленного друга…
«Спартаковский дух» – это не только красиво. Это еще и надежно.
«Мировые чемпионаты я смотрел по телевизору…»
За всю его жизнь не было у футболиста Федора Черенкова ни одного, даже малейшего, конфликта с тренерами. Ни одного! А тренеры ему, между тем, попадались с характерами отнюдь не сахарными – Бесков, Лобановский, Малофеев. И ситуаций, в которых другой бы разругался с ними вдрызг, хватало с лихвой. Хотя бы то, что трижды его в самый последний момент отлучали от поездок на чемпионаты мира, при этом дважды -в ранге лучшего игрока страны: в 1982 году, в 1986-м, в 1988-м (Европа), в 1990-м…
«Внутренне я был не согласен, но никогда не позволял себе вслух критиковать решение тренеров. Мое дело – конкурировать за право попасть на чемпионат мира, дело тренера – выбирать. Конечно, я был страшно расстроен тем, например, что Малофеева, у которого я имел стопроцентное место в составе, за три недели до чемпионата сменил Лобановский и «отцепил» меня. В такие моменты я погружался с головой в свой любимый футбол – и он лечил меня, спасал от тяжелых мыслей».
«Хорошим людям всегда не везет», – такую горькую мысль высказал однажды Николай Старостин, рассуждая о безумной несправедливости «черенковской» Фортуны: великий футболист, всю жизнь мечтавший и более других достойный попасть на чемпионат мира, так и не испытал этой радости. Черенков навсегда останется в памяти болельщиков «домашней» звездой…
«Я столько игр провел за национальную и олимпийскую сборные страны. Причем, где-то поровну за каждую. Специально не подсчитывал, но забил, примерно, 17 мячей. Знаю, не все удалось. Жутко обидно, что так и не пришлось участвовать в финальных турнирах чемпионатов мира и Европы. В отборочных матчах играл и, считаю, неплохо. А вот дальше… К мировому чемпионату 1982 -го года сборная готовилась под началом Бескова, пробилась в финальную стадию. Я не сомневался, что останусь в команде, но незадолго до отъезда руководство сборной передали так называемому триумвирату -Лобановскому, Бескову и Ахалкаци, и я оказался за ее бортом. В 86-м опять не повезло. Малофеев, с которым мы прошли отборочный турнир, в последний момент был заменен на Лобановского, и вновь я смотрел решающие игры чемпионата мира по телевизору. Нет, обиды на Лобановского не держу. В конце концов, он тренер, он несет за все полную ответственность, он рискует – и он имеет право на собственное мнение. Видимо, я «не вписывался» в ту игру, какую Лобановский ждал от своей команды. Говорю это не просто из вежливости. Когда я сам ступил на тренерскую стезю, понял Валерия Васильевича».