— Валентин Сергеевич сам позвонил, почувствовал, что мне нужна его помощь, сейчас он разузнает о семье этого… — мама замолчала, видимо не хотела называть имя, — и мы поедем к его родителям, лучше утром, так вернее застанем их дома.

— А что ты им предъявишь?

— Валентин подскажет, он умеет быть убедительным. Я хочу, чтобы ты закончила школу без эксцессов, а дальше ваши дороги разойдутся, да и с возрастом все видится в другом свете, лет через пять ты уже не будешь так болезненно относится к этой ситуации.

— Очень хочется надеяться.

— Поверь мне, я не такая старая, чтобы говорить, что жизнь прожила и многое повидала, но я старше и все-таки опытнее. А сейчас завтракаем, я ухожу, а ты сегодня в школу не пойдешь, мы идем в больницу, я чуть не потеряла тебя вчера и это страшно.

Мама быстро допила чай и покинула кухню, мне же торопиться некуда, вымою посуду и почитаю.

Видимо я заснула, когда хлопнула входная дверь, я резко села на кровати и захлопала глазами, из прихожей послышались голоса мамы и Валентина Сергеевича, хотелось бы, чтобы он не воспитывал меня. Я уважаю его, он любит маму, но я прекрасно знаю, где ошиблась и в чем виновата.

— Маша, ты должна поговорить с профессионалом, — тихо говорит мама, заходя в комнату, Валентин Сергеевич тактично стоит в коридоре, я его даже в открытую дверь не вижу, но знаю, что он там и слышит наш разговор.

— Почему ты так решила?

— Потому что видела ту пленку и знаю почему ты согласилась на все остальное, я не смогу тебе ничем помочь, хотя и имею высшее медицинской образование. Мы, конечно, проходили психологию, но о том, как реабилитировать жертв насилия ни слова не было. Мне повезло, что не встретила такого подонка, я не знаю нужных слов и как нужно себя вести, сочувствовать, злиться, истерить, бить посуду или морду твоим обидчикам, а я хочу, чтобы ты пришла в себя, иначе до второго приступа недалеко. Привлечь к ответственности этого подонка нереально, Валентин так сказал, а он знает об этом больше нашего. Запись можно интерпретировать по-разному, и хороший адвокат быстро развалит дело. Этот подонок предусмотрительно не писал звук, и откуда мог знать? Да и ты не хотела бы предавать огласке, пленку мы забрали, камеру нам отец этого… отдал вроде нормальный мужик, хотя мог и играть на публику, копий нет, и молчать этот…. будет как рыба, его родитель гарантирует, он вообще к тебе больше не подойдет и его друзья тоже.

— Ты хочешь отправить меня в психушку?

— Нет, Маша, это реабилитационный центр для жертв насилия, там и доктора и психологи. На неделю не больше, тебе же учиться нужно.

— Хорошо, когда поедем?

— Сейчас соберемся, и Валентин нас отвезет, ты учебники сложи, а я пока вещи твои соберу.

Час спустя. Мария.

Реабилитационный центр находился за городом, трехэтажное здание без вывески и с решетками на окнах, что странно. Забор вокруг здания высокий, утыкан камерами, ворота закрываются дистанционно, калиток нет и вокруг здания только небольшие кусты и клумбы, ни одного дерева.

— Похоже на тюрьму, — говорю я.

— Ты тюрьму не видела, — отвечает Валентин Сергеевич, — а здесь просто меры предосторожности — жертв насилия нужно защитить от посягательств насильников.

— Они и сюда приходят?

— Бывает, но тут рядом милицейский участок, так что повяжут быстро.

Ворота открыли через несколько минут и на крыльцо, к которому подъехала машина, вышла невысокая полноватая женщина. Пока выгружали мои сумки, она внимательно рассматривала меня, а потом внимательно посмотрела мой и мамины паспорта, вернула их и, махнув мне рукой, зашла в здание. Мама поцеловала меня, сказала, чтобы я звонила, и села в машину. А мне было неприятно заходить в это здание очень похожее на тюрьму.

— Тебя пока поселят в отдельную комнату, — сказала мне женщина, когда я вошла в небольшой холл, — а потом, может, с соседкой будешь жить.

— А я здесь надолго? — Вот тут я напугалась — неужели меня обманули?

— Неделю, — спокойно ответила женщина, — но, если психолог приведет убедительные аргументы, то можно и продлить реабилитацию.

— Мне учиться нужно.

— Сначала нужно поправить психическое здоровье, это важнее чем учеба.

А вот я так не думала, и мне почему-то уже не хотелось реабилитироваться. Если все центры такие, я могу понять, почему сюда не идут и предпочитают поправлять свое здоровье самостоятельно.

Комната была очень маленькой и сумрачной, небольшое окно, да ещё и с решеткой практически не давало света. Из мебели узкая кровать, тумбочка и стул, остается место для нескольких шагов.

— Душ и туалет через две двери, — сказала женщина и протянула мне ключ, — столовая в другом конце коридора, через час тебя пригласит психолог для предварительной беседы и расскажет о распорядке в центре. — Женщина вышла. Странно, у них не принято представляться или знакомится? Очень странно. Вообще все, что я увидела здесь, очень подозрительно.

Шесть дней спустя. Мария.

С психологом центра у меня не сложилось от слова «совсем». Не могла я рассказать свою грустную и постыдную историю молодой женщине (на вид чуть больше 30 лет) со зло поджатыми губами и взглядом заядлой сплетницы, мне кажется, она наслаждается чужими ошибками, смакует подробности чужого позора и ухмыляется про себя, глядя на наши попытки справиться с ситуацией. Только предварительный разговор прошел нормально, она приглядывалась ко мне, я же приглядывалась к ней, но видимо под впечатлением пребывания в центре сначала ничего не заметила, хотя мне показалось подозрительным, что психолог уж очень внимательно меня рассматривает, будто выискивает что-то.

На второй встрече, видя, как загорелись глаза психолога в предвкушении грязный, пошлых подробностей моего позора, я отказалась говорить. Единственное что она из меня вытянула, что меня изнасиловали, один раз и один человек, более никаких деталей. Мы распрощались спустя полчаса и в спину мне сказали — подумать и подобрать слова, чтобы раскрыть свои чувства к той (позорной для меня) ситуации. Слова мне подбирать не нужно, я прекрасно помню, что чувствовала и как себя ощущала, могу по минутам свой позор разложить, но этой даме я ничего не скажу.

Третья и последующие встречи с психологом прошли при моем молчании. Может три-четыре слова я сказала, но к моей ситуации они отношения не имели, я видела, как психолог злилась, сдерживала себя, голос не повышала, иногда скрипела зубами, сломала пару карандашей, смяла несколько десятков листков бумаги и даже пару раз притопывала под столом ногами, но контакт налажен не был. Не хочу рассказывать. Слышала, что людям легче открыться чужому человеку, чем например родителям или возлюбленным, я не могла рассказать маме и психологу не могу, хотя тут больше дело в том, что не хочу. Может, я просто ищу причины потому и кажется, что этому психологу доверять нельзя. Может, я придираюсь, но не вызывает у меня эта женщина доверия, не хочу быть с ней откровенной. А может все дело в том, что я вообще не готова никому рассказывать о своей ошибке, я сама ещё не переварила ситуацию, не проанализировала подробности, полностью и в деталях не осознала свой позор и поэтому не готова вообще говорить об этом сейчас, может позже. Маме я о провале психологической помощи не рассказывала. Говорила, что все хорошо, и я буду готова через неделю покинуть этот центр. Ну не сложилось у меня с психологом, это же не кино, а жизнь во всех её грязных проявлениях. Не так просто довериться человеку, пусть даже психологу-профессионалу. не готова я, как подумаю, что нужно будет выложить все подробности, так ком к горлу подкатывает и язык немеет. Может это нервное или от стресса, однако психолог не понимала и напирала. И чем больше она давила, тем больше вызывала у меня отторжения, не хотела и просто не могла открыться этой женщине.