На работу я вышла, как только получила паспорт, устроилась в частный пошивочный цех. Хозяин цеха, мужчина с акцентом, был анекдотично жаден, платил копейки, но в нашей работе ничего не понимал. Здание бывшего «Дома быта» вместе с оборудованием он купил случайно и по бросовой цене, земляки помогли, ну и решил заняться пошивом рубашек, постельного белья, халатов, фартуков и других товаров народного потребления. Нанял бригадира Валентину, женщину, прекрасно разбирающуюся во всех нюансах этой работы. Она и занималась набором персонала, меня брала на работу с предупреждением, что декретный отпуск мне хозяин не оплатит никогда, так я и не надеялась. Работали мы много, получали мало, но так вся страна жила, так что народ не роптал, платят и хорошо, другие на работу бесплатно ходили. Валентина же, быстро разобравшись, что хозяин и его жена-бухгалтер, которая плохо говорила на нашем языке, ничего не понимают в шитье и могут только оценить конечный результат со стороны: «нравится — не нравится», решила поработать на себя. Не знаю, почему она предложила мне стать её напарницей, может потому, что сама мать-одиночка, имеющая ещё и больную мать, а может потому, что несмотря на беременность, я работала, как все, и оставалась сверхурочно, если требовалось. Как уж Валентина смогла устроить меня ещё и сторожем, не знаю, и по ночам у нас началась работа на себя. Опытный закройщик всегда может сэкономить ткань. А так как хозяин в расходах материала на изделия ничего не понимал, экономили мы прилично. По ночам шили всё, что хорошо продавалось, и лоскуты использовали — в моду как раз вошли изделия из них. А когда мы открыли вязальный цех, и за малую деньгу слесари, найденные бригадиром, настроили нам станки, мы хорошо развернулись. Валентина в выходные дни ездила по деревням, закупала у бабушек овечью шерсть, на её даче мы её мыли и сушили, на прядильном станке пряли и вязали носки, свитера, жилеты и рукавицы. Всё это реализовывала соседка Валентины, женщина, всю жизнь торговавшая на рынке и знающая, как показать свой товар. После родов я вышла на работу вместе с ребёнком, ему соорудили кровать в углу цеха, потом манеж, еду брала с собой в термосах и почти жила на работе, зарабатывая для себя и сына деньги. Наши шабашки закончились, когда хозяин продал здание вместе с оборудованием и работниками Мирону, пасынку моей родительницы. К тому моменту с Тошкой уже сидела мачеха, и мне следовало бы согласиться на предложение Валентины и пойти к ней в напарницы, но я, помня, как отец в один момент потерял всё, решила остаться работать в цехе. А Валентина — молодец, развернулась хорошо, сейчас владеет небольшим ателье, при встрече зовёт меня на работу, но пока босс платит деньги, и я имею возможность работать на себя, менять ничего не буду, хотя и не держусь за эту работу.

Ну, а Аглая Петровна появилась через месяц после нового босса. Вернее, сначала появился Антон, несостоявшийся зять Аглаи Петровны, молодой парень, с которым мы познакомились в парке, где я гуляла с Тошкой. «Бедный» парень, сынок богатых родителей, в тот момент переживал кризис общения с предками, которые хотели женить его на перспективной невесте Ларисе, дочери Аглаи Петровны. У нас очень быстро закрутился роман, оба понимали, что всё это временно, но мне хотелось попробовать счастливую жизнь рядом с мужчиной, и некоторое время Антон мне прекрасно её обеспечивал. Всё закончилось тривиально, я пришла домой и увидела, как тощая задница Антона двигается между ног визжавшей от кайфа девицы. Я врезала ему по заднице сумкой и выкинула все его и её вещи за дверь, девицу и его выставила голыми, и мои соседи полгода вспоминали все те выражения, которые выкрикивала в мой адрес девица и бывший парень. Антону пришлось вернуться домой, но на Ларисе он не женился, её отец взорвался в машине, и она перестала быть перспективной невестой. А откуда Аглая Петровна узнала, что Антон почти полгода жил у меня, не знаю. Может, семья невесты следила за ним, но когда она вынуждена была выйти на работу в фирму своих знакомых (босса Мирона) и увидела меня, то открыто заявила, что мы вместе работать не будем. Самомнение у дамы, конечно, космическое, она, работая в плановом отделе, взятая на работу только по знакомству, не имеющая опыта, так как большую часть жизни просидела дома за спиной мужа, денег фирме не приносит от слова «совсем», в отличии от работниц нашего цеха, которые обрабатывают и контору, и босса, и его родственников. Так что, может, и не будем мы работать вместе, только вопрос: кому придётся уйти? И дама этого не понимает. Бизнесмены не ценят знакомых, которые не приносят им прибыль, и если женщина не поймёт этого простого правила до того, как её кляузы надоедят Мирону, то и этой работы лишится.

Всё, спать, завтра работать, и так до глубокой старости, нам с Тошкой нужно рассчитывать только на себя. Большей частью я сама виновата в том, что так сложилось, но о сыне не жалею и не жалела, у меня есть родной человек, и это прекрасно.

Три дня спустя. Надежда.

Я разложила демонстрационные экземпляры шапок на столе босса Мирона и, пока тот разглядывал, тихо сидела на стуле и смотрела в окно.

— Если у нас пойдут вязальные изделия, то я планирую расширяться, — сказал Мирон, вертя в руках вязанную шапку.

— Ходят слухи, что на твой бизнес наезжают. Или женщины языком болтают?

— Пробовали, но я принял меры, — ответил Мирон. — А на кого сейчас не наезжают? Время такое, бандитов прижимать стали, вот они и бесятся.

— А прижимают их те же бандиты, или кто другой бандитской наружности объявился?

— Время малиновых пиджаков и золотых цепей ушло, сейчас бандиты грамотные, при каждом юрист имеется, отожмут бизнес, не подкопаешься, — Мирон замолкает и подходит ко мне. — А с чего вдруг интересуешься?

— Так, для поддержания разговора, не о шапках же мне с тобой разговаривать.

— Помнится, ты требовала разговоров только о работе.

— Так я о работе и говорю, отожмут у тебя бизнес, придётся к другому боссу привыкать.

— А если другой босс будет более требовательным и прижимистым?

— Ты имеешь в виду «жадным»? Так я уже такое проходила, до тебя хозяин здания был так жаден, что порой до смеха доходило. Ничего, выжили, понятно, что на норковые шубы и на машины я не рассчитываю, поесть бы, а на тело найду что надеть, руки и мозги имеются.

— Мне бы твои заботы, — вздыхает Мирон. — Отец хочет супругу на отдых вывезти, машину ей новую купить, летний дом перестроить, а тебе только живот набить и больше ничего не нужно, даже завидую такой рациональности.

— Так я живу по средствам, а твой отец, видимо, переоценивает ваши возможности. Или ты прибедняешься?

— Я хочу бизнес расширить, на его хотелки пока денег нет.

— Я бы подсказала, как выкрутиться, да не буду, ты босс, большой человек, крупный бизнесмен, сам свои проблемы решай.

— Я уже думал, как сэкономить: стоит поубавить аппетиты мачехи, и на расширение бизнеса деньги найдутся.

— А что же так, пока она тебя молодого обихаживала, всё устраивало, а сейчас, когда требует положенной заботы, ты её обжорой называешь? Не хорошо так с женщиной поступать, она уже не в том возрасте, чтобы мужа богатого найти, ей теперь за старого держаться надобно.

— Ты же её ненавидишь?

— С чего вдруг? Я просто оставила её в прошлом и забыла, равнодушие и забвение похлеще ненависти будут.

Мирон уставился на меня, пару минут смотрел, не моргая, а потом ухмыльнулся:

— А ты права, Надя, зачем ненавидеть, когда можно просто вычеркнуть человека из своей жизни и забыть о нём, это действительно похлеще будет. И я так понимаю, что на мировую ты не пойдёшь?

— Нет, я даже видеть этот призрак из прошлого не хочу, и знать о ней не желаю! Забыла, значит, забыла. Столько лет прожила без этого человека, так зачем возвращаться в прошлое?

— Забавная у тебя позиция: оставила в прошлом, забыла, вычеркнула из жизни, а если с тобой так поступят?