Тут Колюня опять вспомнил, будто ненароком:

– Я когда на Кавказе служил, винца попил от пуза. На базар придешь – бочка стоит на козлах, и грузин в кепке...

– Слыхали, – говорит Полуторка, а сам уж на ноги поднимается. – Стакан – двадцать копеек. Пососать – два рубля.

А Колюня к нему без внимания. Колюня за свое:

– У кого гроши есть, силком от шланга не оторвешь. Сосут, сосут, сосут...

Полуторка втянул воздух со свистом, подхватил пса – и бегом! А мы следом. Лишь бы не отстать.

Стоим на остановке, орём во все глотки:

– Кому пёс?! Продается пёс! Налетай, подешевело!!

Старикан ползёт, лет под сто. Время еще не холодное, а на нем шапка каракулевая, воротник бобровый, материалец не теперешний. В достатке старикан, из бывших.

Пощупал пса:

– Не синтетика?

Мы ему:

– Дед, ополоумел? Какая тебе синтетика?

А он криком:

– У вас нынче всё синтетика. Кругом-бегом. А чего не синтетика, то поролон.

Мы ему:

– Дед, ты воду-то не лей. Хошь – покупай, не хошь – дуй дальше, товар не заслоняй.

А он, паразит, не слышит ни хрена. А вот унюхать унюхал:

– Вы, ребятки, чего пили?

– Чего, чего... Водку.

– Водку! – кричит. – Отраву! Да она нынче из синтетики. И белая, и красная, и коньяк... Я, ребятки, всего попробовал. Кругом одна химия.

– Химия, химия... – говорит Серёга, а дальше не говорит – стесняется.

Мы опять, в три глотки:

– Дед, тебе собака нужна?

– Нужна, – кричит, – как не нужна? А она у вас ест много?

– Она у нас, дед, вовсе не ест. Так, кой-когда.

– Это мне годится, – орёт. – Не то кормов не напасешься. А она у вас холода переносит?

– Она у нас, дед, в снегу живет. Круглый год.

– Тоже годится. Я ее на балкон посажу. У меня там бочка с капустой, сторожить будет.

Тут Полуторка обиделся:

– Чаво это – на балкон? Она у меня на диване спала.

Мы его спинами оттираем:

– Давай, дед, бери пса! Не прогадаешь.

А дед не торопится, ему выяснить требуется. Дотошный – в печенки лезет!

– Ребятки, – кричит, – а собак нонче разрешено держать?

– Разрешено, дед, не сомневайся.

– Я, ребятки, всего сомневаюсь. Я, ребятки, кругом пужливый. Меня время потоптало.

– Ладно тебе, – говорю. – Не трухай. Время нынче нормальное.

– Да?! – орет. – А это видал?

И показывает на сторону. А там, у дома, машины стоят частные. Много. В два ряда.

– Видал, – говорю.

– Сколько в них, – кричит, – лошадиных сил?

– Да под сорок будет. Может, побольше.

– Ну! – орёт. – Сорок лошадей в кажной! А мово брата Митьку за две лошадиные силы кончили.

– Когда это было, дед?

– Тогда и было. Когда раскулачивали. Их тридцать пять мужиков в Курской губернии кончили. И у кажного по две силы было. А нынче по сорок – и терпят.

– Вот, – говорю, – жизнь стала нормальная.

– Дурак ты! – кричит. – Это она до поры нормальная! А там еще спросют: у кого сорок сил? Выходи к стенке!

Чуем – не отвязаться. Полуторка и говорит:

– Дед, пса брать будешь?

– Буду.

– Сколько дашь?

– Рупь.

Как мы заорём:

– Дед, охренел?! Да у ней один ошейник трояк стоит!

– Ошейник без надобности. Я его на цепь посажу.

Полуторка аж взвился!

– А это видал? – и кулак показывает. А кулак у него, что хороший арбуз. Тоже Мичуринский. С той же выставки тех же достижений.

Мы его – оттаскивать. Мы его – спинами огораживать. Спугнёт покупателя!

– Дед, – орём, – давай червонец!

– Рупь, – говорит, – от силы рупь десять. Его завтра, может, отберут. За псов раскулачивать, может, станут. За одну собачью силу.

Полуторка орёт:

– Чтоба я лучшего друга – да за рупь за десять?! Ни в жисть! Гони трояк!

А Серёга быстро прикинул и говорит:

– Давай, дед, на пиво. На пять кружек.

Дед кошелек вынул, спиной отгородился, медь на ладони отсчитывает: грязную копейку нам, чистенькую – себе.

– Дед, – говорю, – на паперти, что ли, стоял? Одни медяки. Ну и жила ты, дед!

А он:

– У меня, ребятки, по сравнению с тринадцатым годом всё было, и всё я потерял. Я человек, ребятки, битый судьбой и частично революцией.

Короче, взяли мы с него медью, на пять кружек, отдали взамен кобелька. Дед его подмышку – и пошел себе. Оборачивается, орёт с угла:

– Как звать-то?

– Кукиш.

– Мякиш?

– Кукиш!

– Нехай Мякиш.

И дальше попёр. А кобелек хвостом махнул, – мол, счастливо, и за угол. А мы в пивную.

Высосали пиво, сели под кустиком, на законное место: пса поминаем. Полуторка весь в печали:

– Ребяты! Володя! Коля! Иван! Что жа я за подлец! Что жа я за гнида за последняя! Друга за пиво отдал! Сам чёренький, грудка беинькая... Ребяты!..

– Ладно, – говорим, – может, еще и прибежит.

И по сторонам головы вертим, пса выглядываем. Выпить охота – мочи нет!

– Да, – говорит Иван, – с цепи хрен сорвешься.

– Не, говорит Колюня, – от такого деда не убежишь.

– Что ты, – говорит Серёга, – дохлый номер.

Вдруг: гав-гав-гав, гав-гав-гав...

Вот он, бандит! Вот он, хулиган! Вот он, рожа пройдошная! Тут уж мы все по траве кувыркаемся: радость-то какая! Кукиш воротился!

Я кричу:

– Живо, ребята!

Серёга вопит:

– Давай бегом!

Иван орёт:

– Не продешевить бы!

А Полуторка молчит. Сомневается, видно.

Тут Колюня опять за свое:

– Я когда на Кавказе служил, вина попил – не поверите! На базар придешь: пососать – два рубля. У кого деньги есть...

Мы – хором:

– Сосут... Сосут... Сосут...

Полуторка подскочил, пса в охапку и бегом! А мы следом.

– Кому пёс?! Кому друг верный?! Налетай в очередь!!

Парнишечка бежит – лет двенадцати.

– Дяиньки, продайте мне.

– А у тебя чего есть, сопляк?

– А у меня ничего нет.

– Беги-воруй, паря.

В кармане порылся:

– У меня нож есть, дяиньки. Перочинный.

Полуторка орёт:

– Проваливай!

Я говорю:

– Покажь.

Вынимает он ножик – блеск! Тут тебе и ножницы, и шильце, и отвертка, и лезвия, и ручка перламутровая.

– Нож, – говорю, – мало за такого пса. Чего еще есть?

– Ничего нет, – а сам карманы выворачивает. – Еще двадцать копеек.

– Клади сюда.

– Еще кошелечек.

– И кошелечек клади. А в сумке чего?

– В сумке масло подсолнечное. Две бутылки.

– Клади масло.

Ребята на меня:

– Масло на кой? Пить его, что ли?

– Не ваше, – говорю, – дело. Всё у тебя, малец?

– Всё, – говорит.

– Отдавай ему собаку!

Парнишечка пса обнял, прямо завздыхал весь:

– Спасибо вам, дяиньки. Очень спасибо.

Пошел я в магазин, выставил перед Шуркой-продавщицей ножик перламутровый, кошелечек кожаный, две бутылки подсолнечного масла да денег двадцать копеек.

– Чего, – говорю, – дашь?

– Поллитра, – говорит.

– И пива.

Пошли мы в кустики, бутылочку распечатали, пивком по очереди запили. Сидим – тоскуем, пса ожидаем.

Вдруг: ай-яй-яй, ой-ёй-ёй...

Бежит армян с дамочкой, бежит парнишечка с сумочкой, шкандыбает дед в бобровой шубе. Сбежал, пёс! Ото всех сбежал!

– Падавай сабаку! – кричит армян.

– Отдавай деньги! – орёт дед.

– Я к ней привык... – плачет парнишечка.

– А мы тут причем? – говорит Серёга. – Стеречь надо, граждане.

– Да она у меня в окно прыгнула! – кричит дамочка.

– Она у меня с балкона сиганула! – орёт дед.

– Она у меня из рук выскользнула... – плачет парнишечка.

А пса-то нет! Где он – неясно. Сучку, видать, встретил, охаживает между делом, породу ей портит.

Тут: гав-гав-гав, гав-гав-гав...

– Дези! – кричит дамочка.

– Мякиш! – орёт дед.

– Собачка моя... – радуется парнишечка.

Прибегает – морда пройдошная, глаз наглый, будто ничего и не было.

– Это мой! – орут. – Мой! Нет, мой!

– Граждане, – говорит Полуторка, – у меня, как у голубятника. Приманил – твоя.