– А на кой? – говорю.
– Как это – на кой? Ты идешь, у тебя червонец в кармане. А то и два. Не пятак медный.
– И то, – говорит Серёга, и глаз засветился: – Накопим за год рупчиков по сто, а там водки накупим – и пошло! Гудёж! – только оттаскивай.
– За год… – говорю. – Да я, может, года не проживу. Чего мне копить? Теперь бы выпить.
А Полуторка с обидой:
– Теперь, теперь... С вами сговоришься.
– С нами, – говорю, – не сговоришься. До бутылки мы тебя и слушать не станем, после бутылки – незачем.
Лежим в кустиках, на травке, птички вокруг вспархивают, посуда порожняя стоит, дразнится.
Лезу в карман – тишина. Все лезут – у всех тишина.
Колюня говорит:
– Ты бы, Васёк, теперь придумал, где деньги взять. Мечтать всякий может.
Полуторка говорит:
– Надо бы продать чаво...
– А чего?
– Чаво, чаво – ничаво... Я почем знаю?
Тут Иван вдруг:
– Собаку твою продадим. Годится?
А собака у него, щеночек тот, вырос теперь. Хороший такой кобелек, ладный, службу свою знает: мы в кустах пьем, он на стрёме стоит – никого не подпустит. Милицию за версту чует. Они еще вон где, а он гавкает: давай, мужики, мотай отсюда! Кобелек, я вам скажу, в порядке. Грудка беленькая, сам черненький, из себя кустистый: хороших, видно, кровей. Маленький такой шкет, а штука эта у него, что пятая нога. Хулиган, бандит, глаз цыганский: ни одну сучку не пропустит. Только ее с поводка спустят – хлоп! – и готово. Он, разбойник, здоровенных сук охаживал, себя в два раза больше. Ее в низинку поставит, сам на холмик влезет – трах! – и привет. Хозяева орут, хозяевам породу портит, а он бежит мимо, будто не его дело. Черев год все сучки перепорчены, все щенки вокруг на него похожи.
Вот Иван и говорит:
– Собаку твою пропьем. Лады?
А Полуторка:
– Ничаво себе чаво! Выдумал тоже...
– Как знаешь.
Час проходит – все маются. И Полуторка тоже. А пёс вокруг шныряет, сучек ищет. Пробежит, хвостом махнет: мол, всё нормально, мужики, я на стрёме.
Вот Колюня и говорит:
– Васёк, ну как?
А Полуторка:
– Как, как – никак…
Еще ждём. Дело к одиннадцати, скоро магазин откроют, винный отдел. Самое оно наше время.
Я говорю:
– Да кому он сдался, его пёс? Рвань шелудивая.
Тут уж Полуторка не стерпел:
– Да за него, хошь знать, чего хошь дадут!
– Дали, – говорю. – Догнали – добавили.
– Да?! – орёт. – А на спор?
А я будто сомневаюсь:
– Чего мне с тобой спорить? Тебе отдавать нечем.
– Кобеля отдам!
– Да на кой мне твой кобель?
– Продашь!
– Продашь... Ему одна дорога – на живодёрню.
Надулся Полуторка: сидит, пыхтит, бормочет чего-то. Чуем – доспел. Еще чуток – и опадет: подставляй руки.
Тут Колюня и вспомнил, будто по случаю:
– Я когда на Кавказе служил, винца попил вволю. На рынок придешь – бочка стоит под чинарой, и грузин в кепке. Стакан – двадцать копеек. А рядом с краном шланг клистирный торчит, перегнут пополам, бечевкой перетянут. И надпись у шланга: "Пасасать – два рубля". У кого деньги есть, полчаса от шланга не оторвешь. Сосут и сосут...
Колюня потянул со смаком воздух, и Полуторка не стерпел. Кобелька в охапку – и бегом! А мы следом – не угонишься.
– Мужики, – шепчем, – клюнуло! Мужики, не спугнуть! Всё путём, мужики!
За углом остановка автобуса. Булочная, гастроном, ларьки – место ходкое. Полуторка орёт в запале:
– Народ! Кому пёс нужен?
Все ржут: иди, говорят, проспись. А он:
– С чего это – проспись... Не с чего. А ну, налетай! А ну, покупай!
Глядь, машина встала, "Жигули". Вся из себя новенькая, подстилочки на сиденьях меховые, а за рулем красивый такой армян сидит, сытый, гладкий, ус пушистый, глаза – блюдечки с вишневым вареньем, счас замурлычит, и дамочка с ним бойкая, вёрткая, не иначе, временная.
Вот она увидала Полуторку, окошко опустила:
– Ах, – говорит, – какая собачка, ах-ах! Давно я таких собачек не встречала! Она у вас случайно не продается?
– Продается, – кричит Полуторка, – и не случайно! Был ба покупатель...
– А она у вас домашняя?
Тут уж мы влезли:
– Домашняя, – говорю, – очень она домашняя. С хозяевами ест, с хозяевами пьет, на улицу – ни ногой.
– А как же она у вас это... того?..
– А это она у нас в туалете. Приучена с детства. Маленькое по-большому, большое по-маленькому.
– А она у вас – он?
– Она у нас он, – говорит Колюня. – Но она у нас этими глупостями не занимается. Она у нас – он, но всё равно как она.
– Роллан! – кричит дамочка. – Ты слышишь?
А армян ус покрутил, отвечает ласково:
– Слышу, дарагая, пачему не слышу?
– Давай купим собачку.
– Для тебя, дарагая, пакупаю!
– Только, – говорю, – мы ее продаем в хорошие руки. У вас они хорошие?
Армян на руки свои поглядел, ухмыляется:
– Дарагой, у меня очень харошие руки. Она падтвердит.
Дамочка краснеет, дамочка глаз прячет:
– У нас хорошие руки. Очень хорошие. Сколько вы за собачку хотите?
А кобелек глядит на нее, глаз сощурил, будто свой интерес имеет.
Полуторка язык вывалил:
– Три... – говорит, – дцать...
– Как вы сказали?
– Червонец!
– Роллан, – говорит дамочка, – это недорого.
– Сладкая моя, для тебя всё недорага!
Лезет он в карман, достает бумажник в три пальца толщиной, и мы чуем, что промахнулись.
Я говорю:
– Извините, граждане, вы собачку как берете? С именем или без?
Армян удивляется:
– С именем, дарагой. Пачему без имени?
– За имя, – говорю, – отдельно. Пятерочку.
Засмеялся – добавил пятерочку. Нормальный армян, с пониманием.
– А какое же у нее имя? – спрашивает дамочка.
Полуторка и говорит:
– Нормальное имя, не хуже других. Кукиш.
– Как?
– Как, как... Кукиш! Не видала, что ль?
И дулю показывает. А дуля у него, что хороший огурец. Мичуринский. С выставки достижений народного хозяйства. Хрен такой в магазине увидишь.
– Фи... – говорит дамочка. – Я ее буду звать Дези.
– Дело хозяйское! – кричим. – Что Дези, что Кукиш... Купили с именем – делайте что хотите.
Посадили пса в машину и укатили себе. А он и не залаял даже. Будто всю жизнь на "Жигулях" катался. На сиденье разлегся, хвостом махнул, – мол, привет! – и нет его.
Полуторка надулся, разобиделся:
– Ну и пёс с ним! – говорит. – Не больно надо. Ты их пои-корми, а они тебя за грош продадут... За три поллитры.
А мы уж в магазин дуем, локтями у входа шуруем, без очереди.
Сидим в кустиках, на привычном на своем месте, пса пропиваем. А Полуторка расстроенный – сил нет!
– Ребяты! – стонет. – Володя! Коля! Иван! Я жа друга продал! Друга, ребяты! Он меня охранял, он меня защищал... Сплю в кустах – хрен кто тронет. А ловкий был – любую суку спроси... Ребяты, да что жа это?!
Тут и мы загрустили: бутылки пустые, пить нечего. А день-то весь впереди, суббота. Куда ее девать?
Вдруг: гав-гав-гав, гав-гав-гав...
Выскочил из кустов Кукиш – и к нам. Вертится, юлит у ног: рад, значит. И Полуторка с ним, кувыркается в траве почище пса. А на Кукише ошейник: красивый, дорогой, с блёстками.
Тут Серёга и говорит:
– Васёк, а Васёк...
– Чаво?
– Чаво, чаво – ничаво. Давай пса опять продадим.
– Вот вам, – говорит Полуторка и дулю показывает.
Нет – не надо.
Час проходит – выпить охота...
– Васёк, а Васек, – говорит Иван. – Давай пса продадим, не то скоро хозяева придут.
Полуторка подумал:
– Авось, не придут.
– Придут – отымут.
– Авось, не отымут.
А сам в обнимку с псом сидит, лижутся на радостях. Еще время идет...
– Васёк, – говорю, – он и в другой раз сбежит. Чего бояться?
– А не сбежит?
– Вот и проверим.
– На своих проверяй.
Но уверенности в голосе нет. Колеблется, значит. Доспел – подставляй руки.